Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Прошло с тех пор не так много времени. Афоня стал почти неузнаваемым. Правда, не изменился его добродушный и весёлый характер, но годы гражданской воины, служба в армии, затем ответственная организаторская работа в губернском учреждении, — и бывший зимогор, кустарь-отходник стал товарищем Додоновым. И хотя Терентий и Афанасий Додонов были люди разных возрастов, — Афанасий старше Чеботарёва лет на пятнадцать, — встреча их была довольно радостной, дружеской. Из читальни Терентий увёл его к себе на квартиру и там заказал старушке-хозяйке зажарить яичницу на сковородке. За едой и чашкой чая с малиновым вареньем приятели разговорились о том, где и как они провели время за последние пять лет. Терентий рассказал о себе, Додонов слушал, поддакивал и, улыбаясь, сдержанно хвалил.
— Молодец, что не застрял на сапожной липке. Вот учиться тебе надо, учиться. Про вашу читальню слышал — на хорошем она счету. Шутка ли, одних газет выписывается шестьдесят семь экземпляров! Беседы, доклады, справки, да ещё музей. Кстати и моя там копейка не щербата. Видел мои экспонаты, Никитину я преподнёс?..
— Видел. Хорошая работа. У Михайлы от зависти чуть глаза не лопнули.
— Время теперь такое: от кустаря требуется прочность изделия и изящество. Этого наш Артельсоюз добивается.
— Ты только по кружевницам?
— Главным образом. Но и других кустарей надо объединять в артели. Нэп — это борьба бескровная, кропотливая и, возможно, длительная.
— Вот у нас в волости с роговщиками плохо обстоит. Засилье частников. Следовало бы с кустарями работку провернуть, да артель создать. А потом и за сапожников взяться.
— Подумаем, Терёша, подумаем. Артельсоюз мне поручил ознакомиться на месте, в каких деревнях больше орудуют частные скупщики роговых изделий.
— Известно где, в Филисове, там перекупщики Параничевы, Красавин и Щенниковы привозят сырьё — рога и копыта из Сибири, из Казахстана, и тысяча кустарей работает на них. Прямо надо сказать — очень неприятное положение. А ведь у нас единственный в России промысел роговых изделий и весь куст в руках частных скупщиков…
Выслушав Терентия, Додонов задумался. Прошёл по комнате, молча посмотрел на засиженные мухами фотографии хозяйкиных родственников, сел на дощатый крашеный диван и заговорил:
— О роговщиках — да, вопрос серьёзный. Я думаю так: соберём актив коммунистов и комсомольцев; человек тридцать. Я сделаю обстоятельный инструктивный доклад о целях и задачах промысловой кооперации, разошлём беседчиков-агитаторов по деревням, где есть роговщики, сначала изучим настроения кустарей, узнаем силы противника и его козыри, а потом, в зависимости от этого, соберём общее собрание. Подходящее время для организации артели тоже имеет значение. Да и вообще, надо сказать, волость наша необыкновенная; разнообразие профессий, густая населённость, богатое село, рядом лесопильные заводы — масса работы! Быть тебе избачом-селькором здесь прямой и сплошной интерес. Так ведь?
— Так, — согласился Терентий и, выслушав до конца, начал сообщать Додонову разные новости из своих селькоровских наблюдений. Тот слушал с неослабным вниманием, не перебивая, мысленно следя за беседой Чеботарёва, думал: «Этому парню надо расти и цвести…».
О своей работе Терентий рассказывал:
— Да, разнообразие большое. И культурные силы есть, и народ интересный. Но, как говорят, родимого пятна и в бане не смоешь. Иногда, нет-нет, да и обнаружится такое дикое пятно, что смешно и стыдно становится. Недавно в этом году, в последние морозы, в Закушье справляли мужики праздник твоего тёзки преподобного Афанасия «Ломоноса». (Так и называют этого «святого» Ломоносом). Ну, конечно, самогон, драки, и пошли носы ломать. И доломали до того, что кооператора Зайцева нашли угробленным. Несколько человек — под суд. А моё дело — избачовское: иду туда и с фактами в руках доказываю крестьянам вред самогона, а они говорят: «Ты попробуй… Полюбится, не будешь хаять». Написал в журнал «Безбожник», разделали с карикатурой. Вся волость теперь над «ломоносами» смеётся. Может и подействует… А то был такой случай: за Вагановом, знаешь, в пустоши Жуково есть огромный серый камень. Испокон веку, говорят старики, живёт под этим камнем леший. Будто бы по ночам ухает, народ пугает. Под камень действительно были подрыты норы какими-то зверюгами, а вагановские ребята и мужики устроили складчину, купили обществом целый пуд пороху, подложили под камень в железном бидоне и решили лешего потревожить. Взрыв, говорят, был очень сильный. Четырёх взрывателей в больницу отвезли.
Одним словом, приходится просвещать людей по всякому поводу. А жалобы, заявления, справки, разъяснения — конца им нет. И такое иногда встречается в мужицкой жизни, что невольно вспомнишь слова товарища Ленина, из его статьи «О продналоге», о дикости и патриархальщине, существовавшей в местах к северу от Вологды. А ведь мы как раз и живём именно в этих местах.
Отставив на край стола опорожненную сковороду, Терентий попросил Афанасия рассказать о себе, о своих делах.
— Всех происшествий ни пером описать, ни словами рассказать, — начал Додонов, — а если коротко, так со мной за эти годы было так: помнишь, когда Алексея Турку выбирали в комбед председателем, а тебя к нему секретарём, я в тот день из Попихи подался в Кадников, поступил там в маршевую роту и попал на южный фронт. После ранения в плечо отлежался, приехал в Вологду и получил назначение в сапожную мастерскую ремонтировать обувь для Красной Армии. Вступил в партию, прошёл без отрыва от работы полугодовые курсы по счётно-экономической части и по политграмоте и вот уже два года на должности кустарного инструктора. Да, — вспомнил Афанасий и, улыбаясь, добавил к сказанному: — С некоторым опозданием, но всё же я женился. Взял самостоятельную белошвейку. Я вот езжу, а она в Вологде, в Кривом переулке, кофточки строчит…
— Жизнью, значит, доволен? — спросил Терентий.
— Как сказать? Нельзя довольствоваться достигнутым и на этом успокаиваться. И ее в смысле личной карьеры, а в смысле, вообще, чтобы не было на свете тунеядцев и жилось хорошо трудовому люду. Вот, скажем, сумеем мы роговщиков объединить, да если я сумею в этом деле приложить свои силёнки, значит у меня будет шаг в сторону счастья. Была революция, была война, но борьба продолжается. Наше место на передней линии, где бы мы ни работали.
Они помолчали, выпили по стакану чая, вспомнили прошлое, снова разговорились о том, как жилось раньше. Додонов, поминая добрым словом Ивана Чеботарёва, Терентьева отца, сказал:
— Да, жаль, не дожил твой отец до наших дней. Был бы из него хороший советский человек. Не в ладах он был со старыми порядками, а выход видел лишь на дне опорожненной бутылки, как и многие в то проклятое время.
