Идеальный вальс - Анна Грейси

– Тетя Гасси может быть весьма настойчивой и убедительной, но, полагаю, леди Элинор не менее упрямая личность. Их, э-э-э, зарождающийся спор был определенно взрывоопасным, но результат получился удивительным. Ты со мной согласен?

Он закружил ее. И снова скольжение, объятие, затем вновь скольжение. Он наблюдал за ней своими голодными, нежными глазами. То, как он умел гипнотически смотреть на нее, никогда не перестанет волновать ее, всегда будет заставлять трепетать ее тело.

Он мягко прорычал:

– Мне безразлично, одета леди Элинор, как серый призрак или как леди Годива. Ночь только началась, играет музыка, и я держу тебя в своих руках. Но не так, как я хотел бы... Я бы предпочел тебя целиком.

Он смотрел на нее тем с неутолимым и нестерпимым голодом, от которого по ее телу расползалась пронизывающая дрожь, начинаясь где-то глубоко внутри.

Желание.

Хоуп тут же позабыла и о леди Элинор, и о тете Гасси. Она отвернулась. У нее пересохло во рту. Отвлекшись, она споткнулась, но он мягко поймал ее и снова закружил в танце. Он так силен! Она вспомнила чувства, охватившие ее, когда он нес ее на руках. И все те возбуждающие ощущения, когда его рот ласкал ее плоть...

Она окинула помещение ищущим взглядом, пытаясь определить, где ее компаньонка, ее близняшка и ее двоюродный дедушка. Все были заняты новым танцем.

– Мы могли бы на несколько минут выйти в сад, – тихо предложила Хоуп. – Никто не заметит. Все слишком сосредоточены на танце, боясь сбиться с шага.

Он провел ее в самый удаленный уголок сада, куда не доходил яркий свет, льющийся из французских окон бального зала на террасу, подальше от фонарей, закрепленных на специальных крючках.

Всюду росли розы, дивный аромат цветов разносился повсюду. Издалека нежно лились звуки музыки. В саду было тихо и спокойно, чисто и немного сыро из-за недавнего дождя. Вечерний воздух был теплым и наполненным очарованием бархатной темноты. Луна спряталась. Ветер едва шевелил листья берез, стоящих вдоль высокой стены сада.

Себастьян обнял Хоуп, и она задрожала, но не от холода. Его губы прильнули к ней с сокрушительной нежностью, поддразнивая, убеждая, пробуждая. Она цеплялась за него, желая и ища большего.

Он крепко прижал ее тело к себе, и она почувствовала себя захваченной в сладостный плен, упиваясь его силой, его жаром и его мощью. Ее собственные ощущения, жар и желание набирали обороты, стремясь сравняться с его.

– Еще, – шептала Хоуп. – Еще.

Она теснее прижалась к нему, желая оказаться еще ближе, касаясь его всего, слепо, благоговейно, ощущая его восставшую твердую плоть, пока еще не зная, как закончить то, что они начали, чего она так страстно жаждала.

Затем его поцелуи углубились, стали дольше, дурманя, словно наркотик. Он целовал ее страстно и жарко, сосредоточившись на ней, только на ней. Она чувствовала его мужской голод и его потребность. Ее собственные женский голод и потребность встретились с его, и жар охватил обоих, как в лихорадке.

Запахи ночи вокруг них сгустились. Себастьян чуть подался назад, тяжело дыша.

– Мы должны остановиться, – простонал он. – Иначе я...

– Почему? – выдохнула она, дрожа от незавершенности.

Он высвободил ее из своих объятий и прислонился к каменной вазе, из которой свисали лимонная вербена и мята. Аромат мятных листьев был свеж и чист. Себастьян сделал глубокий вымученный вдох.

– Если мы не остановимся, все это закончится тем, что я возьму тебя здесь, в саду, а я не хочу этого делать. Не там, где на нас в любую минуту могут наткнуться.

Хоуп закусила губу, вспомнив, как кричала, лежа у него на кушетке. Если это случится здесь...

Он нежно погладил ее лицо и произнес тихим мягким голосом:

– Будет другое время, другое место, любовь моя. Когда мы поженимся, нам не придется сдерживаться.

Она протянула к нему руку.

– Обещаешь?

Он медленно кивнул.

– Обещаю.

* * *

Наступило время последнего вальса. До каждого джентльмена дошел слух, что Хоуп Мерридью записала этого парня на свой последний вальс – уже в третий раз она дарила этот танец ему! Но не все джентльмены согласились с этим известием. Как только Себастьян направился к Хоуп, чтобы взять ее за руку и вывести на танцевальную площадку, трое мужчин преградили ему дорогу.

– Послушайте, Рейн. Возможно, там, откуда вы пришли, и считается хорошим тоном делать постоянным объектом своего ухаживания леди, но в нашем учтивом обществе все немного иначе.

Брови Себастьяна поползли вверх.

– Неужели?

Три джентльмена стали угрожающе наступать, к ним присоединилась еще пара мужчин.

– Да, действительно. Мисс Мерридью каждый раз выбирает разных партнеров для последнего вальса. Это что-то вроде традиции.

– Действительно?

– Да, так почему бы не притвориться, что вы джентльмен, и не оставить даму в покое?

Себастьян заговорил обманчиво мягким голосом, сквозь который проступала угроза:

– Я не джентльмен. И мисс Мерридью по своему собственному желанию отдала мне последний вальс как на сегодня, так и на каждый последующий вечер в будущем. – После его последних слов послышалось рычание. Себастьян улыбнулся. – Мисс Мерридью оказала мне честь, приняв мое предложение стать моей женой. – Он сделал паузу, чтобы его слова дошли до глупцов. Мужчины медленно кивнули. – И сэр Освальд этой самой ночью одобрил наш союз. А теперь, если вы меня извините, джентльмены, моя суженая ждет, а там, откуда я родом, не принято заставлять даму ждать.

В сильном шоке солидно одетые мужчины расступились, пропуская его.

* * *

Заключительный вальс медленно близился к своему завершению. Себастьян стоял с Хоуп, сжимая ее в объятиях, не желая отпускать.

Ее глаза были мечтательно полузакрыты, тело все еще двигалось в такт тихо звучащей музыке.

– Я бы хотела, чтобы это длилось вечно, – пробормотала она. – Ты будешь танцевать со мной дома, любимый?

Его рука инстинктивно напряглась. Он хотел притянуть ее еще ближе.

– Где пожелаешь, любовь моя. На самом краю земли, если захочешь.

Мгновение спустя из сада донеслись звуки скрипки.

– Это Римавски, – догадалась Хоуп. – О, теперь я вспомнила, как леди Торн говорила, что вечер закончится фейерверком! Пойдем! Давай подыщем хорошее место. Я обожаю фейерверк.

Все гости вышли на террасу, зачарованные красивой музыкой одинокой цыганской скрипки. Скрипач стоял в тени, виднелся только его силуэт и очертания его скрипки, мерцающей в свете стоящих рядом ночных фонарей. Скрипка стонала и рыдала в грустном плаче, затрагивая самые глубокие чувства.