Кортни. Книги 1-6 - Уилбур Смит
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Донгес пережил первый тур голосования, по итогам которого был исключен «Блэки» Сварт, кандидат от Свободной республики, но во втором туре северяне объединились и общими усилиями большинством в 98 голосов против 75 сделали премьер-министром Фервурда.
В тот вечер, обращаясь к нации, премьер-министр Хендрик Френс Фервурд не стал скрывать, что избран по воле всемогущего господа. – Господь предопределил, что я поведу народ Южной Африки на этом новом отрезке его жизни.
Блэйн и Сантэн приехали из Родс-Хилл. Семейной традицией стало собираться и вместе слушать по радио важные сообщения. Вместе они выслушивали речи и объявления, которые сдвигали знакомый им мир с оси: объявления войны и мира, новости о зловещих грибах, выросших в небе над японскими городами, вести о смерти королей и любимых правителей, о восшествии на престол королевы – все это и многое другое они слушали вместе в голубой гостиной Вельтевредена.
Они сидели тихо, слушая высокий, нервный, но отчетливый голос нового премьер-министра, и морщились, когда он повторял банальности или брался за заезженные темы.
– Никто никогда не усомнится в том, что моя цель – поддержание демократических институтов нашей страны, так как они – наиболее ценное приобретение западной цивилизации, – говорил Фервурд, – но и сохранение права людей с иными убеждениями выражать их.
– При условии, что эти взгляды будут одобрены правительственными цензорами, синодом Голландской реформированной церкви и тайным совещанием Националистической партии, – саркастически произнес Блэйн, и Сантэн толкнула его:
– Тише, Блэйн, я хочу послушать.
Фервурд перешел к другой своей любимой теме – враги страны сознательно неверно истолковывают его расовую политику. Не он придумал слово «апартеид», но другие мудрые и преданные умы предвидели необходимость позволить всем расам в сложно устроенном и раздробленном на части обществе развивать свои возможности и потенциал.
– Моим долгом как министра по делам банту с 1950 года было проводить эту согласованную и верную политику, единственную политику, которая предоставляет каждой расе возможности внутри расовой общины. И в будущем мы ни на дюйм не отойдем от такой политики.
Тара, слушая, нетерпеливо притопывала, но теперь вскочила на ноги.
– Простите, – выпалила она. – Я плохо себя чувствую. Мне нужно глотнуть свежего воздуха на террасе…
И она выбежала из комнаты. Сантэн пристально посмотрела на Шасу. Он улыбнулся и пожал плечами, словно собирался что-то сказать, но голос из радиоприемника снова привлек общее внимание.
– Я перехожу к одной из самых главных и священных, если не к самой главной идее нашего народа, – к идее создания республики. Я знаю, сколько англоговорящих жителей Южной Африки, которые сейчас меня слушают, верны британской короне. Я знаю также, что эта двойная, расщепленная верность в прошлом мешала им достойно справляться с истинными проблемами. Монархический идеал слишком часто оказывался причиной розни, сталкивая африкандеров и англоговорящих граждан, тогда как им нужно было сохранять единство. С уничтожением колоний в мире возникают новые государства черных, представляющие угрозу той Южной Африке, какой мы ее знаем и любим. Африкандер и англичанин больше не могут действовать порознь, они должны взяться за руки, как союзники, и обеспечить безопасность и силу новой белой республики.
– Боже мой, – выдохнул Блэйн, – это что-то новое. Он всегда говорил исключительно о республике африкандеров, и никто не воспринимал его слова всерьез, в том числе и сами африкандеры. Но сейчас он настроен серьезно и затевает нечто дурно пахнущее. Я слишком хорошо помню споры из-за флага в 20-е годы. Но это просто встреча любовников по сравнению с идеей республики… – Он умолк, слушая окончание речи Фервурда:
– Заверяю вас, что отныне мы всеми силами и со всей страстью будем осуществлять идеал республики.
Когда премьер-министр закончил говорить, Шаса пересек комнату и выключил радио; потом повернулся, сунув руки в карманы, сутулясь, и посмотрел в лицо собравшимся. Все были потрясены и подавлены. Сто пятьдесят лет эта земля была английской, и сознание этого служило источником огромной гордости и ощущения полной безопасности. Но теперь все менялось, и они испугались. Даже Шаса испытывал неуверенность и чувство потери.
– Он не серьезно. Еще одна его подачка Volk’у. Эти африкандеры вечно болтают о республике, – с надеждой сказала Сантэн, но Блэйн покачал головой.
– Мы еще недостаточно знаем этого человека. Знаем только, что он писал, когда издавал «Ди Трансваалер», и с какой энергией, решимостью и одержимостью проводил сегрегацию нашего общества. Но одно нам о нем известно: все, что он говорит, он воспринимает серьезно и никому не позволит встать у него на пути. – Он взял Сантэн за руку. – Нет, сердце мое. Ты ошибаешься. Это не пустая трескотня.
Они посмотрели на Шасу, и Сантэн спросила у обоих мужчин:
– Что вы будете делать, chеri?
– Не думаю, что у меня есть выбор. Говорят, он не выносит возражений, а я его противник. Я боролся за избрание Донгеса. Когда он в понедельник объявит список членов правительства, меня в нем может не быть.
– Вернуться на прежнюю скамью будет трудно, – заметил Блэйн.
– Невероятно трудно, – согласился Шаса. – И я этого делать не стану.
– О chе́ri! – воскликнула Сантэн. – Ты не можешь отказаться от своего места – после всех наших жертв, после таких тяжких трудов и стольких надежд!
– Узнаем в понедельник.
Шаса пожал плечами, стараясь не показать, как горько разочарован. Власть была в его руках совсем недолго, но он успел почувствовать ее вкус и насладиться им. К тому же он знал, что очень много может дать стране, что многие его усилия почти готовы принести урожай. Тяжело будет смотреть, как они увядают и гибнут вместе с его амбициями еще до того, как он испробовал первые плоды, но Фервурд изгонит его
