Избранное в 2 томах. Том 2. Театр неизвестного актера. Они не прошли - Юрий Смолич

— Вы где-нибудь работаете? — спросил Миколайчик, пугаясь паузы. Он поглядывал исподлобья — не прислушиваются ли сотрудники к их разговору?

— Я не работаю, — сказала Ольга, — мама умерла, у меня на руках ее дети…

— Ах! — сказал Миколайчик, — мама умерла…

Ольга вспомнила, как у Миколайчика умерла сестра, как он горевал, а она его утешала. А теперь у нее умерла мама, но им не о чем говорить.

Ольга поднялась.

— До свидания, Миколайчик. Я заходила сюда по делу, и мне захотелось навестить вас… — Ольга бледно улыбнулась.

Миколайчик вскочил и пожал Ольге руку. Он бросил на Ольгу теплый, дружеский взгляд, как когда-то.

— До свидания, Ольга. Очень рад, что вы живы. Когда нам для заседания отдела понадобится стенографистка, я вызову вас. Оставьте мне ваш новый адрес.

Ольга дала свой адрес. Зачем она дала свой адрес? И почему он заговорил вдруг о стенографии? Ольга не предлагала своих услуг и ни о чем его не просила…

— А на футбол мы с вами непременно будем ходить, — весело сказал Миколайчик, — непременно! Мы организуем прекрасную команду, и надо будет хорошенько потренироваться, чтобы победить!.. Вы придете к нам на тренировку. Я зайду за вами, и мы пойдем вместе.

Ольга вышла. На сердце у нее было тяжело. Зачем она ходила к Миколайчику? Притворяется он или не притворяется, что увлечен перспективами футбольного сезона, все равно он не подпольщик. Ну, какой из него подпольщик? А если он и подпольщик, то какие у него основания доверять Ольге? Только то, что они вместе ходили на футбол. Было просто бессмысленно идти к Миколайчику и на что-то рассчитывать… Он только из вежливости говорил с нею о футболе…

Вдруг Ольга стала как вкопанная. Ее пронизала ясная, волнующая догадка: Миколайчик говорил вовсе не о футбольных командах!

Ольга быстрым шагом пошла назад. Сердце у нее колотилось. Она пустилась чуть не бегом. Померяться силами с немцами! Готовит бутсы и мячи! «Готов к труду и обороне!» Тренироваться, чтобы победить!..

Но на Театральной площади дорогу Ольге преградила огромная толпа. Люди медленно брели по мостовой, покрытой слежавшимся снегом. И всю огромную, чуть ли не тысячную толпу окружали гитлеровцы с автоматами и штыками. Ольга увидела пилотки, красноармейскую форму… Пленные!.. У нее потемнело в глазах. Это впервые после оккупации Ольга увидела красноармейцев!.. Она бросилась вперед, но вдоль тротуара столпились люди.

Пленные брели, еле переставляя ноги. Какие это были страшные ноги! Сапоги у пленных были сняты. Большая часть тащилась по снегу босиком, некоторые обернули ступни портянками и обвязали бечевками. Шинелей и гимнастерок тоже не было: на ветру и морозе пленные шли в одних нижних рубашках, окровавленных и заскорузлых. Кое у кого на плечах болтались мешки или лоскутья истрепанных немецких шинелей. Снятые с трупов, кровавые эти лоскутья тоже все заскорузли. Пилотки были лишь у немногих, большая часть шла с обнаженными головами. У всех красноармейцев были, наверно, хорошие шапки-ушанки, но их содрали вместе с теплой одеждой. Исхудалые лица несчастных заросли косматыми бородами, и только глаза сверкали в этой страшной растительности. Они едва шли, едва переступали ногами — очевидно, давно уже без пищи и без питья. Кто был покрепче, на того с обеих сторон опирались двое слабых, вконец изнуренных. Когда кто-нибудь падал, конвоиры сразу поднимали его ударами сапог…

Толпа залила всю улицу от тротуара до тротуара. Машины на перекрестке остановились и пережидали. В машинах сидели гитлеровские офицеры, надменно и презрительно поглядывая на толпу пленных. На другой стороне улицы Ольга увидела в машине майора Фогельзингера. Он тоже глядел надменно и презрительно. Ольга тотчас отвернулась, чтобы майор не заметил ее. Кажется, он ее не заметил. Как стал он ей мерзок в эту минуту!

Юноша с русой бородкой покачнулся, шагнул в сторону. Он, видно, терял силы. Конвоир прикладом винтовки толкнул его в толпу пленных. Юноша покорно поплелся дальше. Он пошатывался, ноги у него подламывались. На углу старушка нищенка вынула из сумы сухарь и ткнула юноше в руки. Юноша не брал, он не понимал ее. Может, он был слепой? «Хлеб!» — крикнула ему старушка нищенка. Юноша повел на нее мертвыми глазами. «Хлеб! Хлеб! Ешь!» — крикнула старушка нищенка. Юноша понял. Судорога пробежала по всему его телу. Он сунул в рот сухарь, но у несчастного не было сил разгрызть его, и слезы потекли у него из глаз. В это мгновение подскочил конвоир, ударил его по лицу и выбил сухарь. Сухарь упал под ноги в снег. А конвоир штыком ткнул в пленного. Широкий штык вонзился ему в грудь чуть не по самое дуло винтовки. Пленный упал.

Больше Ольга уже ничего не видела. Она закачалась, как на волнах, ей стало дурно, она поняла, что падает, — и потеряла сознание…

Первое, что Ольга увидела, когда пришла в себя, было лицо майора Фогельзингера.

Ольга не могла понять, откуда взялся майор Фогельзингер и что с нею произошло? Она сидела на скамье в Пушкинском сквере. Майор Фогельзингер стоял перед нею. Шофер майора натирал ей снегом виски.

— Она открыла глаза, — сказал шофер.

— Вам лучше? — спросил майор.

— Что случилось? — прошептала Ольга.

— Слава богу, вам лучше! — сказал майор. Он кивнул шоферу, тот откозырял и пошел к машине. Майор присел на скамью около Ольги.

Ольга в испуге смотрела на майора. Дурнота прошла, силы возвращались к ней, но она еще не совсем пришла в себя. Откуда взялся майор? Она огляделась, увидела улицу, улица была совершенно пуста, но Ольга сразу вспомнила все. На том месте, где упал пленный, не осталось даже пятнышка крови, — кровь уже присыпали снегом. Ольга закрыла глаза и застонала.

— Что с вами? Вам опять хуже? — участливо спросил майор. — Взгляните на меня, фрейлен.

Но Ольга сидела, закрыв глаза. Она оправилась, ей стало совсем хорошо, — уж лучше бы ей никогда не было хорошо! — но она не могла видеть рядом эту противную фашистскую рожу! Зачем он здесь? Какое имеет он право находиться здесь, рядом, в такую минуту? Какое имеет он право оказывать ей помощь?

Майор положил Ольге руку на плечо, чтобы поддержать ее, но Ольга гневно дернула плечом и сбросила эту мерзкую руку. Судорога отвращения и гнева пробежала по всему ее телу.

— Дорогая фрейлен, — мягко и предупредительно сказал майор, — зачем вы смотрели? Надо было пройти мимо…

Ольга открыла глаза и с ненавистью поглядела на майора. У него хватает наглости давать ей советы! Это на кого же не смотреть? На своих! Это мимо чего же пройти? Мимо их страданий? Ах, если бы она могла здесь, на месте, убить этого проклятого фашиста! Сила проснулась вдруг в ней — буйная, неукротимая, неистощимая. Она покосилась на майора — при нем ли кобура? Сейчас она выхватит у него пистолет и выстрелит…

Но майор был без кобуры.

Майор выдержал полный ненависти взгляд Ольги, перехватил и косой ее взгляд.

— Фрейлен, — грустно сказал он, — я понимаю этот взрыв ярости. Я понимаю, какой лютой ненавистью вы сейчас кипите. Я уверен, что, если бы при вас был сейчас пистолет, вы застрелили бы меня на месте. Ах, фрейлен, фрейлен…

Майор примолк. Потом он сказал чуть слышно, для одной только Ольги:

— Фрейлен Ольга, я разделяю ваше негодование. Все мое существо протестует против бессмысленного зверства…

— А разве бывают и осмысленные зверства? — вызывающе спросила Ольга.

Майор опустил глаза.

— Все мое существо, фрейлен, протестует против всякого зверства. Я глубоко возмущен обращением с вашими пленными. На войне это недостойный поступок. Это поступок, недостойный воина. Это поступок, недостойный человека вообще. Мне стыдно перед вами, фрейлен…

Голос у майора задрожал. Скулы запылали. Челюсти сжались.

Ольга смотрела на майора. В чем дело? Быть может, ослепленная ненавистью, она не хочет увидеть в майоре обыкновенные человеческие черты? Быть может, он — обыкновенный человек, рожденный матерью и только одетый в гитлеровский мундир?

Майор глубоко вздохнул. Он хотел еще что-то сказать, но сдержался.

— Можете ли вы подняться, дорогая фрейлен? — ласково спросил майор. — Позвольте мне отвезти вас на моей машине?

Ольга встала. Она совершенно оправилась.

— Спасибо, — сухо ответила она. Я чувствую себя хорошо.

— Но… — начал было майор.

Ольга пошла прочь. Недостает только, чтобы он подвозил ее.

Майор пошел вслед за ней. Около машины Фогельзингера Ольга остановилась.

— Спасибо за помощь, — холодно сказала она.

Майор приложил руку к козырьку.

— Может, вы позволите мне все-таки подвезти вас? Я боюсь, как бы вам опять не стало дурно.

— Благодарю, — сказала Ольга, — я чувствую себя совсем хорошо. Прощайте!

— Всего хорошего, — покорно сказал майор. — Разрешите мне навестить вас завтра и справиться о вашем здоровье?