Трехглавый орел - Владимир Свержин

– Вспомнил! – буркнул недовольный Лис, критически оглядывая дерево с засевшей в нем пулей на предмет подыскивания ветки, способной выдержать вес английского полковника. – Тебя что, в детстве папа сдаваться не учил? Ты шо, в натуре, не знаешь, шо ежели человеку башку продырявить, то он после этого себя так хреново чувствует, что никакую капитуляцию принять уже не может? Эй, ребятки, снимите-ка вожжи с этих кляч, – скомандовал Лис своим казакам, – ща будем поднимать сообразительность сего джентльмена на недосягаемую высоту.

Я знал, что кровожадность моего друга явно напускная, что Лис без крайней нужды старается не лишать жизней тварей Божьих, даже если они действительно твари. Если вышеозначенный субъект мог обладать ценной информацией, так уж и подавно. Но полковнику Сазерленду это было неведомо. Привычный к европейской манере ведения войны, он, очевидно, полагал, что сейчас его отведут в штаб и начнут всячески склонять раскрыть страшную военную тайну, обещая за это невесть какие груды золота.

В этом случае можно было поиграть в занимательную игру принятия благородных поз и таким образом сравнительно весело провести время. Однако метода Лиса была совершенно иной: он, не сходя с места, приговаривал оппонента к смертной казни и тут же делал вид, что это дело его больше не интересует. Перенести подобное издевательство, простить такое неуважение к своей персоне благородный Эшли Сазерленд никак не мог.

– Постойте! – завопил он, стараясь увернуться от руки дюжего казака, пытавшего вставить ему в рот свернутый из онучи кляп. – Я хочу открыть вам тайну.

– Угу, золотого ключика, – прокомментировал заявление англичанина Лис. – Погоди, Петро. Дай господину полковнику выговориться напоследок, – зевая, разрешил он.

– Да-да, у меня для вас есть важные сведения. – Обрадованный отсрочкой казни Сазерленд спешил заинтересовать своим рассказом «жестокосердного» начальника пугачевского штаба, который в глазах англичанина явно оправдывал самые страшные легенды об ужасающей жестокости этих дикий славян. – У меня письмо от английского командования американскому Конгрессу.

– Братело, – Лис всплеснул руками, – так шо ж ты раньше не сказал, что переквалифицировался в почтальоны? А я-то смотрю, ты не при мундире. Решил было, может, шпионить приехал. А почтальонов мы не вешаем. – Он сделал знак казакам развязать англичанина. – Пошли в штаб, подумаем, как половчее твою цидулу к американцам перекинуть. Вставай, полковник, вставай. До отбоя еще далеко.

В штабе кипели страсти.

– Отряд Лафайета нельзя принимать всерьез, – вдохновенно твердил один из масонствующих екатерининских офицеров, за последний год совершивший разительный карьерный прыжок от командира батальона до начальника пехотной дивизии. – Этот наскоро собранный отряд даже стыдно именовать армией. Если не считать кучки волонтеров, таких, как сам Лафайет, мало кто в этом, с позволения сказать, войске вообще имеет сколь-нибудь связное представление о том, что ему надлежит предпринимать в бою.

– Я бы не стал так говорить, вельможный пан, – едва не багровея от гнева, осаживал его овеянный ратной славой лихой кавалерист Михал Доманский. – Вместе с Лафайетом сюда идет генерал Пулавский, а это, поверьте мне, немало. Я имел честь служить под его началом и потому могу вас заверить, это выдающийся полководец. Даже ваш Суворов по достоинству оценил его.

– Господа, господа, – успокаивал их Алексей Орлов, – не стоит горячиться. Надо признать очевидное: отряд Лафайета действительно невелик по сравнению с нашей армией. А завтра, когда к ней примкнет войско Салавата Юлаева, он покажется и вовсе мизерным. Но тем не менее мы должны помнить, что его составляют люди, готовые умереть за благородные идеи свободы и независимости Америки. Да, вероятнее всего, мы сможем сокрушить их. Однако этот бой покроет павших волонтеров славой героев и мучеников, о которых деды будут рассказывать свои внукам. На наши же головы падут лишь проклятия и позор. В такой победе для нас нет ни чести, ни проку.

– В чем же ты видишь выгоду, Алексей Григорьевич? – негромко спросил Пугачев, внимательно слушавший до этого доводы спорщиков.

– Лафайет, безусловно, герой, – четко, как обычно, начал Алексей Орлов. – И что того важнее, пользуется едва ли не отцовской любовью Вашингтона, и все, что он скажет, будет, несомненно, выслушано главнокомандующим с должным вниманием. Следовательно, наша задача сделать так, чтобы Лафайет, как бы это выразиться, перестал с нами воевать.

– Вы предлагаете взять его в плен? – спросил кто-то из присутствующих командиров.

– Ни в коем случае. Он сам должен понять, что боевые действия между нами бессмысленны и, более того, вредны для торжества тех идей, за которые он сражается.

– Все это прекрасно, но едва ли возможно, – хмыкнул давешний масон, почесывая запущенный на английский манер бакенбард. – Если, конечно, не принимать во внимание вероятность явления ему во сне ангела Господня с соответствующим сообщением.

– Нет, – покачал головой Орлов-Чесменский, – на ангелов нам уповать не приходится. Но кое-что все-таки в наших руках. Государь, – граф повернулся к Пугачеву, – план, о котором я хочу говорить, довольно рискован, но он может удаться.

– Я слушаю тебя, Алексей Григорьевич, – согласно кивнул Пугачев.

– Дело в том, что несколько лет назад, когда моя супруга и ваша сестра Елизавета Кирилловна гостила при французском дворе, она была хорошо знакома и даже дружна с юным маркизом де Лафайетом. Полагаю, в память о былой дружбе. он согласится выслушать ее, если мы наделим Елизавету Кирилловну полномочиями парламентера.

– Да виданное ли дело, – усомнился кто-то из присутствующей казацкой старшины, – бабу послом отправлять?

– Цыть, дурья башка! – гневно шикнул Пугачев. – Сказал тоже, бабу! У ней в голове царский ум посажен, не то что у тебя, дырявый горшок из-под кулеша. Дело-то, может, Алексей Григорьевич, и доброе, да вот сомнение меня берет: война вокруг, как же ж мы Лизавету Кирилловну без надлежащего отряду-то пошлем. А ежели, скажем, отряд дадим, так тот же Лафайет может его за наш авангард принять. А там разберутся, не разберутся, а мертвых хоронить придется.

– Я думал над этим, государь. Почтеннейший бригадир Доманский сегодня уже упоминал, что в отряде Лафайета служит такой известный герой Польши, как генерал Пулавский. Там же, насколько мне известно, воюет и капитан Тадеуш Костюшко, с которым, если не ошибаюсь, Михал в родстве. Да и не они одни.

– О да-да, – отважный шляхтич гордо расправил плечи, – много славных сынов Польши сражаются за свободу этой земли.

– С обеих сторон, – добавил Орлов-Чесменский. – Об этом я и говорю. Пан Михал водит свою бригаду в атаку под алым стягом с белым орлом. Это знамя дорого сердцу каждого поляка. Так что вряд ли его могут спутать с каким-нибудь другим.

– Ну, положим, пошлем мы навстречу маркизу бригаду Доманского. Хорошо, коли они поладят. А коли нет? Риск велик. Да и согласится ли моя дорогая сестра ехать к старому знакомцу?

– Это ее план, ваше величество, – поклонился Алексей Орлов.

– Ну что ж, – Пугачев в задумчивости погладил бороду, – значит, так тому и быть. Михал, вели седлать коней.

– Постойте-постойте-постойте, – вмешался в совещание Лис. – Я шось не понял, я тут начальник штаба или уже шо?! Кого-то куда-то отправляют – бригада налево, бригада направо! Ежели бы я щас с гостинцем не подоспел, почитай, до конца недели на всю эту шляхетскую ораву еще б пайки выписывал. А это ж, ежели перемножить количество голов на количество сабель...

– Погоди, Лис, – одернул я своего напарника. – Генерал Закревский хотел сказать, что только что нам удалось задержать представителя английского командования, который пытался скрытно пробраться в город с тайным посланием к американскому Конгрессу.

– Вот оно как, – нахмурился «император». – О чем же таком Конгресс с англичанами переписывается? Ну-ка, волоките сюда вашу добычу, посмотрим, что за птица.

– Да птица-то знакомая, – махнул рукой Лис. – Полковник Эшли Сазерленд из штаба Корнуоллиса. – Генерал-аншеф сделал знак казакам ввести пленника. Полковник со связанными за спиной руками вышагивал гордо, демонстрируя свою отменную военную выправку.

– Я английский офицер, – начал он, оглядывая собравшихся, – и требую, чтобы со мной обращались согласно моему званию.

– Тише, Эшли, не шуми. Мы же договорились, что ты почтальон. Ты уж выбери, либо ты шпионский полковник, тогда мы возвращаемся к дереву и начинаем все сызнова, либо ты почтальон, тогда кончай базлать и давай пакет.

Очевидно, выбор полковником был сделан много раньше, поскольку, не заставляя себя упрашивать, он проговорил, стараясь придать лицу выражение благородного негодования:

– Снимите камзол и распорите подкладку под левым карманом.