Сказки о воображаемых чудесах - Кинг Стивен

Я киваю. Картина вырисовывается не самая радужная, а ведь я привык к высокой смертности среди своих собственных сородичей, которые в каком-то смысле делят с койотами крышу над головой. Из пяти хорошеньких котят четверо умрут на первом году жизни — часто в пределах территории, где разбрасывают яд. И все же в этих серийных убийствах мерещится что-то демоническое. Даже впотьмах я различаю какую-то закономерность.

В предрассветный час я усаживаюсь рядом с аргемоной, рассчитывая, что это растение отгонит от меня ночных скитальцев вроде скунсов, огромных мохнатых пауков, что старше матери Уистлера[4], а также ящериц и змей. С другой стороны, я бы не отказался, чтобы мимо прошмыгнула мышка, или пара мышей: с последнего перекуса прошла уже уйма времени.

Койоты снова исчезли в зарослях. Временами кто-нибудь из них разражается надрывным воем. Его можно принять за их обычное пение, но я-то знаю, что на сей раз он выражает ярость и печаль от того, что они бессильны остановить эти массовые убийства.

Я жду дневного света; не терпится взяться за дело всерьез. Я невольно заинтересовался этим случаем. Раз уж я проделал весь этот путь по унылой пустоши, можно и потрудиться ради заманчивого клада, а также, если получится, уберечь юных потомков Желтого Легконога от участи их отца.

Пустыня холодна и неприветлива, но мне все же удается задремать. Проснувшись, я чувствую, как солнце льется на меня, подобно горячему расплавленному маслу. Бальзам на одеревеневшие суставы!

Вдруг раздался неясный звук, будто кто-то постучался — постучался в дверь ко мне. Озадаченный, я силой разлепил веки, готовясь к атаке яркого света.

И внезапно, еще прищуриваясь, я вижу зрелище, от которого шерсть у бронзового кота завилась бы штопором: целое поселение, целый город, множество зданий на фоне кричаще-синего утреннего неба. Я принюхиваюсь и чувствую запах опилок и штукатурки. Я вижу бледные остовы сосен, что вздымаются к небесам.

Я поворачиваюсь так быстро, что моя пятая конечность цепляется за аргемону. Позади меня, как я и представлял, когда вчерашней ночью в полной тьме опрашивал койотов, простирается бескрайняя пустыня. Не в этих ли песках пали их товарищи? Не там ли, где я сейчас стою?

Я снова обращаю взор туда, где кипит работа. Пила причитает, словно потерянная душа, а мужчины в банданах и майках (иные с обнаженными мускулистыми торсами, загаром напоминавшими шкуру добермана) перемещают туда-сюда ноги в синих джинсах. Карабкаются, шумят, перекрикиваются.

Оглушенный, я все же стараюсь помнить о главном. Три минуты бега на закат. Я поворачиваюсь на запад и пускаюсь рысью, делая скидку на разницу в скорости и ширине шага. И правда, вскоре я уже обнюхиваю поросль благоуханной лобулярии. Недавно его перекрывал запах куда более сильный, приторный, тошнотворный.

Тело исчезло — без сомнения, его унесли гробовщики из людей, но земля помнит. Последняя линия обороны Ловца Песков.

Я двигаюсь дальше по следам смерти. Запах держится как раз там, где я и ожидал. Мой путь ни разу не отклонялся далеко от гигантского скопления строящихся домов. Мертвые койоты словно образуют ритуальный круг, защищая место, где вырастет новый город.

Главный койот прав. От всех этих событий дурно пахнет. И это даже не запах смерти.

Я смахиваю пыль с пальто, стараясь не слушать возмущения пустого желудка, и небрежным шагом прогуливаюсь среди людей и творений их рук.

Вскоре я ступаю на пыльный асфальт, шагаю по дорогам — пусть пока они и мало отличаются от бездорожья. За стройкой мне открывается кривая перспектива на уже законченные строения: просторные двухэтажные здания размером с торговые центры, что расположились среди свежевыстланных газонов. Оросительные системы разбрызгивают капли по траве, словно освящают ее святой водой. Не сразу я понимаю, что каждое из этих сооружений предназначено всего для одной семьи.

За час я изучил все окрестности. Я нахожусь посреди Хендерсона, штат Невада, во время прославленного бума жилищного строительства. Я уже слышал, что этот спальный пригород всего в двух шагах и паре остановок от Лас-Вегаса стремительно развивается, но раньше у меня не было возможности убедиться в этом воочию.

Неудивительно, что койоты обречены. Они нарушали границы элитнейшего поселка. Я сижу под одним из парных юкковых деревьев, которыми отмечен вход на территорию, и читаю надпись на плакате. Рекламный щит окрашен в модные цвета: бирюзовый, оранжевый и лиловый; каймой пущен узор из перчиков халапеньо и завывающих койотов.

«Небеса Пейотов: Плановое Поселение Джимми Рэя Рагглса». Так гласит надпись угловатыми буквами, которые вроде как должны напоминать зигзаги на одеялах коренных американцев. Улыбающееся фото Джимми Рэя скромно зацепилось за один из уголков объявления. Я тщательно стараюсь держать это в секрете, но на самом деле я умею читать. Я щурюсь изо всех сил, разобрать эти чудовищные каракули стоит мне большого труда. Вот это работа для детектива!

Проведя тщательный анализ, я установил, что «Небеса Пейотов» — это поселение, созданное с учетом экологических принципов, в котором между природой и человеком не ставится никаких искусственных барьеров и заборов. Приводятся фразы наподобие «Спокойно, как в Санта-Фе», «природа без границ» и «все удобства». Неудивительно. Я слышал, что беглецы из квакерского штата Калифорния стекаются на запад, юг и север от своего несчастного дома. Очевидно, Хендерсон предоставляет убежище тем, кого уже не могли вместить другие поселения.

Я беспрепятственно прогуливаюсь по улицам «Небес Пейотов»; да что там — меня не замечают вовсе. Как и предсказывал койот. Возможно, мой мрачноватый привлекательный вид смотрится уместно среди этого изобилия пастельных тонов, которым окрашены все видимые поверхности. Несмотря на пустой желудок, меня, возможно, скоро стошнит от количества приглушенного рыжего, лилового и «небесно-пейотового» бирюзового, которое мне приходится переварить.

Я уже упоминал тот факт, что родился не вчера. Вдобавок к этому я — тертый калач и знаю, что пейотом называется сине-зеленый кактус. Его цветки вырабатывают капельки, которые застывают маленькими бутонами «мескаля». Отведайте одну из этих крошек — и вскоре вас охватят галлюцинации столь же безумные, как и эта послеполуденная застройка в мятных тонах, что развернулась сейчас перед моим взором.

Наркотические свойства мескалина использовались и используются коренным населением в религиозных обрядах. В остальном же его употребление незаконно. Не знаю, увлекаются ли мескалином местные пайюты, но не столь коренные американцы им явно балуются.

Что касается меня, то время от времени я пропускаю рюмочку, но держусь в стороне от любых тяжелых веществ. Само собой, тот, кто спроектировал этот кошмар, такой строгостью нравов похвастаться не может.

Завершенные дома все заселены, но сейчас по большей части пустуют. Они похожи на страницы журналов о дизайне. Дети в школе, мужья и жены работают или развлекаются.

Мне жутковато от мысли, что, в то время как окраины этого парка отдыха усыпаны трупами койотов, на парадных дверях и почтовых ящиках красуются яркие изображения койотов живых — изображения, которые уже успели набить нам оскомину. Так часто они появляются на украшениях, кофейных кружках и узорах на одежде.

Возможно, цветовая палитра как-то объясняет, почему койоты на рисунках непременно воют. Тем не менее вопль их нем, как и окружающая пустыня. Я прекрасно понимаю их жалобы; мое собственное племя тоже изображают на куче такого хлама, ради которого мы бы и когтем в лотке не поскребли. Люди так нежно относятся к тем, кого убивают.

Из-за отсутствия «искусственных барьеров» я беспрепятственно могу прогуливаться по этим роскошным переходам, хотя на каждом шагу понатыканы значки охранных служб, а предупредительных наклеек на окнах и того больше.