Дневники 1930-1931 - Михаил Пришвин

Буро-красный венис и черный шерл в виде лучистых скоплений («кустов») сопровождают топазы и аквамарин.

Аметисты вместе с горным хрусталем тоже в пустотах, прикрепленные к кварцу.

Малиновые шерлы в пегматите.

Изумруд, александрит и фианит — их месторождение — бурый слюд, сланец, который часто выходит на поверхность земли и так может быть найден.

Изумруды часто на поверхности земли между корнями выворотня.

Самый большой 101 ¼ карат. Наш 20 карат.

23 Января выехали в Свердловск и вернулись 23 Февраля. Целую неделю по возвращении хворал (кашель, насморк и пр.) и отпечатал всю фото-работу.

1 Марта. Строительство на Урале для меня привлекательно тем, что это не «дело» в том смысле, как сложилось во мне понимание дела под влиянием жизни родного мне самого купеческого города Ельца («в Елец, к образованным купцам!»{218} — Чехов). Поистине дела в Ельце относились прежде всего к личному поведению «делового» человека, напр., что копейка рубль бережет, что по одежке протягивать ножки и т. п. Благодаря такому нравственному кодексу создавались такие огромные, миллионные дела, как напр., махорочная фабрика Романова, подразумевавшая всем нам известного Никона Иванова, который в слободской трущобе, в «каменьях» начал свое дело, кажется, с починки гармоний. Биография таких замечательных людей была для нас как бы житиями святых, направленных в сторону земного стяжания. И вот отсюда вытекало понятие «дела» как мрачного подвига. Мы <2 нрзб.> молодежь, были <1 нрзб.> революционерами и очень издевались над всей этой нравственностью купеческого Ельца. Но отрицая, мы ведь необходимо имели перед собой предмет отрицания: купеческий быт с его «делом». Такое деятельное отрицание есть длительный процесс, в котором, конечно, бывали минуты сомнения. Да и как не сомневаться при <1 нрзб.>, если их «дело» как-никак, а дает реально всем необходимые материальные ценности, а материальные результаты нашего дела теряются в тумане отдаленнейшего будущего. И вот когда теряешься, бывало, в сомнениях, то встает из недр родового прошлого как необходимость, как неминучесть и смерть и вечность, и роковой голос слышится: «Надо делом заниматься, а не утопией».

В катастрофический момент борьбы с «делом» занятие литературой было для меня истинным спасением: ведь это не было «дело», скорее наоборот, а между тем посредством этого «недела» можно было жить. Я уверен, напр., что мое стремление к реализму и даже больше — к физическому <уплотнению?> слова происходит субъективно от борьбы с елецким «делом»: посредством физики слова добиться тех же результатов, каких добивались купцы производством реальных ценностей.

То, что я увидел на Урале, существует, конечно, и в Москве, но я не могу это в Москве видеть, потому что я хорошо помню вид филипповских калачей, расстегаев{219}. И не только одна память прошлого не дает в Москве ясно видеть новое: как бы то ни было, Москва является все-таки тылом в отношении передовой позиции строительства Урала и Юга, а в тылу все равно <1 нрзб.> дело о войне с немцами или с косными силами природы. Только на Урале я понял посредством глубокого чувства, что новое строительство значительно именно тем, что это строительство — не-дело в том смысле, как далось мне это понятие, что истинно железные люди, которые стали во главе этого строительства, только потому и стоят, что совершенно отрицают старое «дело».

Ближе всего это не-дело к войне, потому что, во-первых, как на войне тут действуют массы. Вагоны переполнены, вокзалы набиты людьми из разных, часто отдаленных краев, и все эти, прямо сказать, народы находят себе место, мало того: их не хватает. Точно так же, как на войне, отправляясь на позиции, бывает, встречаешь множество обратно идущих людей, которых называли самострелами или «пальчиками». Так точно и теперь много летунов, которые пришли сюда в лаптях, а уходят в сапогах. На Урале, например, как нам сообщили….

Тысячи иных признаков… Мы шли по месту, где прошлый год один инженер заблудился в лесу. Теперь тут от всего леса среди целого города кое-где торчат забытые деревья, и их вид живо переносит к каким-то, когда-то, где-то виденным деревьям. Мало-помалу тыловая психология переменяется, и самое главное это в том, что вдруг как бы исчезают неприятные лица: становятся все хороши…

Мы видели каких-то совершенно железных людей, на которых возложена волевая установка этого не-дела. Очень возможно, что у них с инженерами постоянно неприятности и, если войти в повседневную жизнь, то получится то же, что и у нас в тылу. Но в том-то и цель, что <1 нрзб.> передового фронта, скорых и важных событий, как на войне быстро перемещаемых людей

Это стремление вперед так огромно, что будущее становится реальней настоящего. Ведь это верно, что инженер еще прошлый год здесь заблудился в лесу. Теперь тут город, а лес стоит вдали. Но какой это лес, ведь он обречен, его завтра не будет, этот лес почти нереальность. Зато вот механический цех, которого еще нет — он реален. После того мы осмотрели все полузанесенные цеха и рассказывали о своих впечатлениях директору, он сказал:

— Это что — все пустяки, вот механический цех это действительно величина.

— Как же это мы не видели, — сказали мы. — Мы все обошли, а механический цех не видели.

Директор засмеялся.

— Так просто это видеть нельзя. Там на земле пока нет ничего.

И послал нас в комнату проекционн<ую>, где много инженеров сидели и думали над планами. Тут мы вошли в механический цех, которого нет в действительности, нам привычной. И нам тут стало мало-помалу понятным, что будущий механический цех представляет реальность большую, чем стоящий вдали лес.

Вот множество подобных впечатлений мало-помалу приводит к заключению, что все это не-дело в смысле нашего прежнего понимания. И война ведь все-таки дело — мы знаем ее… С войной сближает лишь передвижение масс, отстраняющих куда-то в потемки жизнь самой личности. Коренные расхождения наших впечатлениий с войной начинались у нас, когда мы от машины перешли к человеку, который…

Первых людей мы увидели в тех остатках леса, который окружает огромное место строительства. Какой-то Иван явился сюда с лошадью и стал хорошо зарабатывать с лошадью на строительстве. Он выкопал себе землянку в лесу, выпросил тесу, стены набил стружкой, настлал пол деревянный, сам сложил себе русскую печь… Потом этот Иван вызвал к себе из деревни свою бабу с детьми, а когда вслед за бабой пришел брат тоже с бабой и детьми, за братом сват, кум и так в лесу устроилась временная деревня Ивановых. Так не одни Ивановы… Жизнь у них прежняя…