Воскрешение Перуна. К реконструкции восточнославянского язычества - Лев Клейн

Все четыре основные концепции древнеславянского язычества кажутся сейчас односторонними и гиперболизирующими какую- то часть общей картины, но односторонними по-разному.

Конечно, работа В. Я. Проппа (1963) остается вехой в развитии этой картины. Именно сведение всех праздников в систему и обнаружение сходства между ними, обнаружение в них общих компонентов, позволило понять, что они являются отпочковавшимися и разошедшимися версиями одного празднества, почитанием одного из богов — Перуна. Концепция Зеленина — Толстого, ограничиваясь демонологией и не будучи нацеленной на реконструкцию «высшей» мифологии, дала для нее замечательный этнографический материал. Надо также признать, что хоть общая концепция Иванова и Топорова представляется плодом богатого воображения, их разыскания помогли подобрать параллели к образу и имени Перуна. Концепция Рыбакова представляется мне еще более далекой от объективности и от современного уровня научности, но и его страстное желание доказать эту несуразную концепцию рождало так много произведений, что среди них не могли не найтись полезные открытия, а главное, эти разработки стимулировали мысль, хотя бы от противного.

Его многочисленным последователям, особенно среди неоязычников, открытая мною картина восточнославянского язычества, скорее всего, не понравится. Им вообще не нравится реальность — ни современная, ни прошлого. Ультра-патриоты сочтут этот результат очередным подвохом евреев или Чечни. Мне кажется, чеченский народ заслужил благодарность русского: он сберег в своей культуре частицы русской мифологии, большей частью разрушенной и утраченной в самой русской культуре. Можно надеяться, что записанные сказания о Пиръоне — не единственное, что сохранилось о нем в вайнахском фольклоре, и нужно срочно организовать новые полевые исследования, специально нацеленные на сбор информации об этом фольклорном персонаже.

Получили ли мы полнокровные славянские мифы? Нет, конечно. Но их и невозможно получить без аутентичных древних изложений или достаточно подробных пересказов, а ни того, ни другого — в отличие от античной или германской мифологии — нет. Есть фрагменты у самих славян и у соседей, и есть аналогии. Кавказские фрагменты крупнее других. Все, что мы можем синтезировать из наших сопоставлений, это реконструкции, которые сохраняют большую долю гипотетичности и, разумеется, схематичности. Но, как отметил лингвист О. Н. Трубачев (1998: 54), модная ныне «тенденция потеснить реконструкцию за счет преувеличенно «точного» описания не может не считаться регрессом». Если реконструкции опираются на знание закономерностей и на большой фактический материал, то от них нельзя отмахнуться. Полученные реконструкции — это определенные сюжеты, отраженные в обрядах и поверьях: сюжеты об умирании и воскресании бога Перуна, о его покровительстве женщинам-ведьмам, об отправляемых к нему посланцах-русалках; сюжет о хлебе и мельницах; сюжет о создании медных небес и о подымаемых на небо бочках с водой...

Пожалуй, наличие в славянском языческом пантеоне умирающего и воскресающего божества и его главенство повлияли на выбор вер — обеспечили преимущество христианству, с его воскресением Иисуса Христа, и облегчили славянам сравнительно быстрое восприятие христианства. Главная мистерия христианства была им близка и понятна по сути. Характерно, что о ней не было споров. Так что эта реконструкция действительно хорошо вписывается в общую историческую картину.

Только не надо из этих реконструированных мифов делать игрушки, политическое оружие или идеологические символы. Мифы есть мифы, древние не лучше и не хуже современных. Их польза не в том, чтобы освещать и освящать путь в будущее. Если удастся построить объективные реконструкции, с их помощью будет легче понять, как мифы прошлого формировали наше настоящее и нас самих. Это облегчит выбор пути.

РЕЗЮМЕ

Если оставить в стороне домыслы, выводы по аналогии, косвенные соображения, реконструкции, догадки и обратиться к исходному материалу, к источникам, то окажется, что разрушительное время и победившее христианство хорошо поработали над славянской языческой религией: дошедшая до нас информация о Перуне очень скудна и обрывочна. О восточнославянских языческих богах сохранились лишь несколько бранных выражений, два-три коротких рассказа в летописи о водружении и свержении идолов Перуна и других богов в Киеве и Новгороде да клятвы именами этих богов в договорах с византийцами. Мало сведений содержат обличения отступников в проповедях ранних христианских вероучителей. Схожие имена богов есть в родственных языках и кое-какие сведения о функциях этих персонажей у родственных народов. Эти сведения относятся не столько к мифологии, сколько к связанным с нею культам. Мифов о Перуне нет.

Только с эпохи Возрождения и изучения античной мифологии начинается в Европе интерес к родным дохристианским явлениям, которые можно было бы сопоставить с античными образцами. Обращаясь к мифологии родственных народов, польские авторы XV-XVI вв. Я. Длугош и М. Стрыйковский путано пересказывали свидетельства русских летописей и то, что могли сами услышать на востоке. В XVII в. к этому прибавились свидетельства немецких, английских и других путешественников в Россию.

В России изучение собственного язычества началось лишь в петровскую эпоху (XVIII в.), и вначале заимствовались искаженные представления западных ученых. В начале XIX в. ученые все еще опирались на спекулятивные соображения и создавали длинные списки богов из загадочных названий в поговорках и песнях (А. С. Кайсаров, Г. Глинка и др.). Они хотели представить религию предков как можно более приятной, превосходящей другие языческие религии и близкой к христианству (П. Строев, М. Касторский, Н. Костомаров,

С. М. Соловьев). Славянофилы, однако, не вполне поддержали эту традицию: они выдвигали идею исконной близости славян к православному единобожию и отрицали вообще у них развитое языческое многобожие. Летописные языческие боги, по их мнению, были принесены на Русь варягами.

С середины XIX в. начались исследования компаративистов, которыми было установлено родство систем богов индоевропейских народов — родство славянской системы системам греческой, римской и индийской. Весь пантеон стали возводить к пантеону индоевропейского пранарода. В духе солярно-мифологической школы происхождение антропоморфных божеств мыслилось через поклонение природным явлениям и через поэтические аллегории (Д. О. Шеппинг, А. Н. Афанасьев). В духе диффузионизма А. С. Фаминцын развивал концепцию славянофилов, но Н. И. Кареев отстаивал вторичность монотеизма. Эволюционизм, развившийся в 70—80-х гг. XIX в., выводил образы богов из низшей демонологии — веры в духов (в России Н. Ф. Сумцов).

Эволюционизм и диффузионизм проявлялись в творчестве Любора Нидерле и А. Н. Веселовского, которые считали, что славяне так и не развили мифологии, оставшись на уровне демонологии. Другие исследователи отвергали построения мифологической школы по другим причинам: они упирали на нехватку фактов и не верили в достоверность гипотез (В. Ягич, X. Махал, Л. Леже, А. Кирпичников).

В трудах ученых начала XX в. (Е. В. Аничков, Н. М. Гальковский, В. Й. Мансикка) скептицизм был преодолен и на первый план выступил анализ поучений православных вероучителей против пережитков язычества. Опираясь на них, исследователи невольно заимствовали и оценку язычества как грубой и примитивной веры. Аничков считал, что Русь кишела мелкими божками, а крупные антропоморфные боги были заимствованы у варягов — тут он опирался на работу С. Ружнецкого о Перуне, якобы повторяющем Тора.

Тенденцию усиливать признаки монотеизма в славянском язычестве подхватили в XX в. польские ученые (X. Ловмяньский, В. Шафраньский, Л. Мошиньский), в чем, возможно, влияние атмосферы католицизма. Перун для них не просто главный бог, а единственный бог, остальные — лишь его ипостаси.

В советской среде воинствующий атеизм надолго застопорил изучение славянского язычества: критический запал марксистов обратился на главных врагов — христианство и ислам. Однако незадолго до Великой Отечественной войны интерес к язычеству возобновился в связи с общим поощрением патриотических тенденций в стране.

Были созданы четыре концепции славянского язычества, и во всех четырех центр тяжести был перенесен с материалов истории на этнографию и археологию.

Первую концецпию развивали официальные лидеры советской науки академики Б. Д. Греков и Б. А. Рыбаков. По этой концепции славяне, обитая испокон веков на тех же землях, что и сейчас, за несколько тысяч лет до н. э. создали пашенное земледелие, государственность и развитую языческую религию, очень близко подошедшую к христианству.

Вторую концепцию предложил опальный ученый, основоположник советской семиотики и лидер структурализма, проф. Владимир Яковлевич Пропп. По ней, русские календарные праздники разных сезонов содержат много общих компонентов из-за сходства основных крестьянских работ. А так как в этих праздниках нет развитых богов, то русское язычество их и не имело, обладая особо архаическим характером (как у Аничкова, Нидерле и Веселовского). Купало, Ярило и т. п. — это «недоразвившиеся божества».