Я – инквизитор - Александр Мазин

«Освобожденная» нога Зимородинского заскользила по паркету. Тоже влево, и, когда движение закончилось, Зимородинский оказался в низкой стойке, по-прежнему выдерживая «нейтральное» расстояние. Пока ни один из противников не почувствовал преимущества. Ласковин попробовал «поиграть» дыханием, но Слава, конечно, не купился. Правая рука его пошла вниз с медленным скручиванием туловища. Тоже своеобразное приглашение атаковать. Но Ласковин не рискнул войти в «зону» противника, не нащупав уязвимых, действительно уязвимых, мест. Он был предельно сосредоточен и предельно раскован одновременно. Эмоцией же его была радость. Работать с Зимородинским — сплошное наслаждение. Слава продолжал поворот, и рука его все опускалась… пока не пересекла некий «критический» уровень.

Андрей среагировал мгновенно. Шаг-подшаг вперед, блок руки противника подошвой правой ноги, выщелк-уракен вперед (любил Андрей этот удар!), пойманный и погашенный блоком. Андрей использовал этот блок (ожидаемый), чтобы, погасив инерцию поворота, нанести удар основанием правой ладони в открывшуюся грудь Зимородинского, зацепив одновременно ногой его согнутое почти под прямым углом колено. Получилось! Слава, опрокинувшись назад, упал на спину, и Ласковин, следом, закрепляя успех, пошел вниз с добивающим цки… и слишком поздно сообразил, что сэнсэй падает на полшага дальше, чем должен бы. Удар Ласковина пробил воздух. Зимородинский, откатившись на руки и лопатки, разогнулся пружиной и ударил сдвоенными ногами. Андрей блокировал (успел) атаку в лицо, но движение второй ноги Зимородинского запоздало (поворот стопы на 90°) ровно настолько, что рефлекторный гидан-бараи Ласковина сработал вхолостую.

Проникающий удар заставил внутренности Андрея буквально размазаться по ребрам (снизу вверх), а его позвоночник прогнулся посередине, как поддетая палкой змея. Вырубился Ласковин раньше, чем упал. Но тело его, даже в бессознательном состоянии, ухитрилось упасть аккуратно, не приложившись затылком об пол.

Очнулся Андрей, наверное, минут через пять. Все было нормально. Во всех отношениях. Со стороны его расторможенного подсознания — никаких кошмаров. И ни малейших следов сокрушительного удара — с другой. Ласковин лежал на животе, а металлические пальцы Зимородинского мяли его поясницу.

— Еще пара минут, — сказал сэнсэй. Ласковин вздрогнул от резкой боли, сменившейся тут же ощущением горячей воды в кишках. Затем все прошло.

— Подъем, — сказал Зимородинский. Андрей встал, подвигался, проверяя собственную сохранность: совсем неплохо. Целительные таланты Славы не уступали его мастерству в противоположной области.

— Похоже, я не в форме, — признался Ласковин. — Три месяца не тренировался по-человечески.

— Угу, — пробормотал Зимородинский. — Тут ко мне Шиляй заходил: видел, говорит, Ласку — полный «мешок» стал!

— Я наверстаю, — хмуро отозвался Андрей. — Мне надо быть в форме. Поможешь?

— Может быть.

И тут Ласковин заметил, что Слава доволен. Доволен им!

Поняв, что «игра» его раскрыта, Зимородинский несильно ткнул Андрея кулаком в подбородок.

— Недоглядел Шиляй! Тоже, видимо, не в форме. — И поддев узел ласковинского пояса: — Это можешь сменить. Ты уже не ученик, ты — мастер!

— То есть как? — изумился Андрей. — Ты же меня с первого движения положил!

— Не с первого! — Зимородинский похлопал себя по груди. — Но ты как думаешь, хлопчик, почему у одного — первый дан, а у другого — ну, скажем, второй? А? И как тебе путь воина? Понравилось?

— Я жив, — вспомнив разговор на кухне, ответил Ласковин.

— Кто спорит, кто спорит… Сядь!

Андрей опустился на пол, на собственные пятки, «поза ученика». Зимородинский устроился напротив, задумчиво разглядывал новоиспеченного мастера, потом прикрыл глаза, отчего длинноватое лицо его приобрело сходство с индейским истуканом… открыл глаза, подергал себя за вислый ус.

— Ты помолодел, — сказал он.

— Меня хорошо постригли.

— Другие версии?

— Я влюбился! — честно ответил Андрей.

— Это, брат, скорее следствие, — Слава улыбнулся. Птичьи лапки морщин разбежались от углов его черных блестящих, «маслиновых» глаз.

— Еще?

Ласковин пожал плечами. Пас. Хотя он знал: сэнсэй не загадывает загадок, на которые не знает ответа.

— Спишь хорошо? — спросил Зимородинский.

— В смысле кошмаров? Да вроде прошло, — осторожно ответил Андрей.

— Твоя карма изменилась, — сказал сэнсэй.

— Это плохо? — после паузы спросил Ласковин.

— Это большая редкость. Разберусь получше, может, и скажу — хорошо или нет. Пойдем ко мне, покалякаем.

— А твоих не обеспокоим?

— Нет. Жинка к маме поехала. Послезавтра вернутся.

Заперев зал и включив сигнализацию, домой к Зимородинскому они отправились пешком. Зал этот когда-то был просто овощным магазином. Когда магазин закрыли, помещение поставили на продажу, и Зимородинский купил. Благо недорого и от дома десять минут. Дорого-недорого, а после ремонта и оборудования Слава год в долгах ходил, хотя и помогали ему кто чем.

Спустя полчаса учитель и ученик уже расположились на уютной кухоньке с пиалами в руках.

— Ну, давай, Ласка, рассказывай о подвигах своих! — велел Зимородинский. — А я буду внимательно слушать. И на ус мотать! — Он усмехнулся.

— Что рассказывать? — Ласковин тянул время. Он прикидывал, что можно говорить Славе, а о чем лучше и умолчать.

— Все! — сказал сэнсэй. — Вижу ведь, миркуешь: это — дам, а это — милой оставлю! Так не получится!

«Посмотрим», — подумал Андрей. И для начала выложил «мафиозную» часть своих «подвигов». До момента, когда отец Егорий выговорил его у нового лидера «тобольцев».

— Добрая песня, — выслушав, резюмировал Зимородинский. — Но не та.

— То есть как? — осторожно спросил Андрей. — Я где-то слажал?

— Не то чтобы так, но и не так. Ну побегал, пострелял трошки, карма от этого не меняется. Так не меняется! Кто этот твой Егорий?

— Священник, — неохотно ответил Андрей. — Я сейчас живу у него.

Ласковин не знал, как, мягко говоря, далекий от православия Зимородинский отнесется к тому, что ученик так крепко сошелся с попом.

— Очень хороший человек! — добавил он чуть ли не с угрозой.

— Это бесспорно, — усмехнулся Зимородинский — Ну как же, священник — и плохой?

И опять принялся разглядывать Ласковина, как искусствовед — старую картину. «Не подделка ли?»

Андрей заерзал на стуле.

— Может, еще чаю попьем? — проговорил Ласковин.

— Может, и попьем, — рассеянно отозвался Слава. Вид у него был как у рыболова, наблюдающего за прыгающим поплавком.