За чертой милосердия. Цена человеку - Дмитрий Яковлевич Гусаров

Позади изредка стрекотали автоматные очереди и погромыхивали отдельные винтовочные выстрелы, но преследования не было — противнику, как видно, было не до этого.

Развернутой цепью, все время ожидая встречного огня, пересекли болото, и дальше возникло непредвиденное препятствие. Скалы почти отвесно обрывались к болоту. С трудом нашли несколько уступов и расщелин, ценой мучительных усилий, помогая друг другу, чертыхаясь и обдирая в кровь руки, взобрались наверх. Здесь взвод Михаила Николаева догнал наконец отряд. Из четырнадцати человек вернулось одиннадцать, у многих были ранения.

Большие потери понес и штаб бригады. Погибли военфельдшер Михаил Чеснов, радист Николай Мурзин, связной Борис Козырев. Тяжелые ранения получили начальник санслужбы Петухова, старший политрук Дмитрий Ситников, связной Борис Воронков; с давними ранами еще с боя на высоте 264,9 идут в строю помощники комиссара — Степан Кузьмин и Николай Тихонов.

Аристов оглядел поредевшую цепочку и с горечью подумал, что из прежнего состава штаба невредимыми остались совсем немногие: он, Колесник, радист Паромов и адъютант комбрига Макарихин.

Была ровно полночь. Впереди, теперь уж совсем где-то близко, угадывалась дорога, куда тянулся лесистый взгорок. Вдруг стало ясно, что никакого заслона в этом месте нет, если бы он был, то финны, конечно, расположили бы его у обрыва, откуда вся местность на запад хорошо просматривается, и для изнуренных, вконец обессилевших людей осознание этого стало неожиданным подарком.

А чуть позже, когда тремя колоннами углубились в лес, удачливая августовская ночь преподнесла им новый счастливый сюрприз. По пологому южному склону редколесной горы тут и там виднелись палатки, горели костры, вокруг них сидели финские солдаты, многие спали, другие неторопливо и безмятежно копошились у огня, сушили обувь, помешивали варево — вся эта картина открылась сразу и неожиданно, как только партизаны поднялись наверх, и трудно было поверить, что такое возможно в двух километрах от недавно закончившегося жестокого боя.

Партизаны много лет спустя вспоминали эту странную встречу с противником и каждый раз недоумевали: неужели бой на западе не насторожил финнов, почему вокруг бивуака не было никакого прикрытия?

Тогда же раздумывать было некогда, и короткая схватка стала желанным возмездием за муки, лишения, гибель товарищей.

Даже не ожидая команды и ведя огонь на ходу, партизаны ринулись по склону. Пулеметные очереди прошивали палаточное полотно, гранаты рвались так близко, что свои же осколки свистели над головами, финны ползком выкарабкивались из палаток и, не успев ничего понять, натыкались на винтовочный и автоматный огонь. Те, что были у костров, неслись подальше в лес, не думая о сопротивлении. Если бы партизаны рискнули задержаться здесь хотя бы на пятнадцать — двадцать минут, то, наверное, мало кто из финской пограничной роты остался бы в живых. Однако приходилось спешить, обстановка была совершенно неясной, а до нейтральной полосы оставалось еще пятнадцать километров. Поэтому партизаны, сметая палатки и поливая противника огнем, прочесали насквозь финский лагерь, подцепили на ходу кто рюкзак, кто горячий котелок с варевом, уничтожили два пулемета, из которых так и не было сделано ни одного выстрела, захватили рацию, полевой телефон с катушкой, несколько автоматов «Суоми» и устремились дальше на восток.

Разгром финской пограничной роты, оставленной майором Пюеккимиесом в резерве, и так был полным. Практически она не оказала никакого сопротивления: кто не был убит, тот или бежал в лес, куда глаза глядят, или, затаившись в темноте, переживал свалившуюся беду.

Об этом Пентти Тикканен пишет кратко:

«Прорвавшийся через позиции противник, не зная и не желая этого, наскочил на палатки спящей крепким сном пограничной роты. Наверное, там и прикрытие было безответственным — «а чего там, все равно находимся в резерве». В результате след остался ощутимый. Противник на ходу поливал огнем вовнутрь палаток, несколько палаток разнес в лоскутья, просто-напросто прошил их пулями насквозь. На участке лагеря потом нашлось два десятка погибших солдат пограничной роты».

Так закончился ночной прорыв.

Партизаны двигались всю ночь, и после полудня 16 августа подошли к проселочной дороге между селениями Шалговаара и Баранова Гора. Всего шесть-семь километров отделяли бригаду от нейтральной полосы.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

(дорога Шалговаара — Баранова Гора, 16 августа 1942 г.)

1

В полдень 14 августа командир советского пограничного батальона, дислоцировавшегося в поселке Услаг, получил приказ немедленно, силами не менее двух рот, выступить в направлении перешейка между Елмозером и Сегозером, к исходу дня 16 августа занять боевые позиции вблизи финской линии охранения, установить радиосвязь со штабом полка и ждать дальнейших указаний. Цель — оказание помощи выходящей из финского тыла партизанской бригаде.

Через три часа обе роты, насчитывающие по семьдесят бойцов, выступили из поселка. Шли не отдыхая. За двое суток преодолели более сорока верст по болотам и топям. К вечеру 16 августа достигли заданного района, заняли круговую оборону, отрыли ячейки и стали ждать. До финских минных полей и патрульных троп было меньше километра. Как только стало темнеть, минеры отправились делать проходы в минных полях, через которые навстречу бригаде предполагалось направить разведывательные группы. Если партизанам придется переходить патрульную полосу с боем, то пограничники должны проникнуть на финскую территорию, показать пути отхода и прикрыть их.

Если боя не будет, то партизаны, подойдя к минным полям, должны обозначить свое местонахождение условленной серией ракет. Кроме того, ожидались дополнительные уточняющие указания, и радист батальона держал постоянную связь со штабом полка.

Все казалось отлаженным, подготовленным, и оставалось только ждать.

Томительно тянулись час за часом. Как только стемнело и затих дувший весь день юго-восточный ветер, с запада стали доноситься слабые, похожие на бульканье звуки перестрелки. Стрельба то замирала, то начиналась опять, иногда казалось, что она приближается, но проходило какое-то время, и вновь она оставалась такой же далекой, странно спокойной и даже обманчивой.

Комбат доложил в полк — что делать?

Оттуда ответили — ждать!

После полуночи все стихло. Ни один настораживающий звук не донесся с финской стороны, комбат нервничал, ему все казалось, что он упустил время, что, возможно, надо было попробовать проникнуть на ту сторону и идти к месту боя. Он не знал истинного положения бригады, она представлялась ему такой же сильной, хорошо вооруженной и полнокровной, какой он