Гитлер - Марлис Штайнер

В начале войны немцы располагали на западе 32 дивизиями, которые ни по уровню материального снабжения, ни по уровню подготовки отнюдь не отвечали высоким стандартам. Но уже на второй неделе ведения военных действий к ним присоединилось еще несколько дивизий. По завершении польской кампании в армии началась масштабная реорганизация. Группу армий «В» («Север») возглавил фон Бок; группу армий «А» («Юг») – фон Рундштедт. Речь по-прежнему шла об организации обороны: имело место всего несколько стычек в защитной зоне вокруг «Западной стены», в Пфальце и в Саарской области и небольшое количество воздушных сражений. По мере продолжения этой застойной войны моральный дух солдат понемногу падал. Немецкое население презрительно называло свои западные войска «картофельными вояками», «пожарными Западной стены», «бункерными сонями». Геббельс лез из кожи вон, пытаясь придумать для солдат культурные развлечения, усиливал радиопропаганду, упор в которой делался не на атаки на французов, а подогревание враждебности к Англии, особенно лично к Черчиллю, в сентябре занявшему пост первого лорда Адмиралтейства. В качестве нового врага номер один теперь выступала так называемая плутократия, сменившая большевизм, теперь частично усмиренный. После того как Франция эвакуировала население с небольшой территории возле Варндтского леса, министр пропаганды записал 22 октября: «Кто еще в состоянии это понять?»

Гитлер, не дожидаясь ответа на свое мирное предложение от 6 октября, уже 9-го подготовил меморандум, с которым на следующий день ознакомил Браухича и Гальдера. Этот состоящий из двух частей документ преследовал две цели: во-первых, развенчать основанные на технической аргументации возражения оппонентов, предостерегавших его от расширения военных инициатив; во-вторых, набросать в общих чертах план возможных военных операций во Франции.

Формировалась новая «военная фронда», объединившая людей, исповедовавших не всегда ясные убеждения. В их числе были и традиционалисты, презиравшие дилетанта Гитлера и с трудом мирившиеся с доставшейся им ролью простого орудия в его руках – «исполнительной элиты». Эта часть оппозиции была связана с отставкой Фритша; ее наиболее ярким представителем оставался генерал Бек – «феодал» Генерального штаба. Были и те, кто, подобно Браухичу и Гальдеру, боялся последствий рискованной политики Гитлера, способной скомпрометировать великую цель – построение мощной державы. По их мнению, фюрер совершенно не учитывал, что после проведения польской операции армия нуждалась в отдыхе и восстановлении сил, – поэтому они склонялись к мирным решениям. Кроме того, три командующих группами армий – фон Леб («Запад»), фон Бок и фон Рундштедт – испытывали сильные сомнения относительно правильности избранного Гитлером курса. Леб даже предложил своим коллегам всем вместе подать в отставку, но не получил от них поддержки. Наконец, были те, кто отвечал за военную экономику, например генерал Томас, и кто придерживался мнения, что рейх ни в военном, ни в экономическом отношении не готов к ведению длительной войны.

Осенью и зимой все эти офицеры оказались, подобно героям Корнеля, перед трудной дилеммой: хранить верность долгу и выполнять директиву за номером 6 от 10 октября (изданную на основе меморандума от 9 октября) и разрабатывать планы наступления на Францию или прислушаться к собственным убеждениям и отказаться от войны с этой страной. Для многих из них значительную роль играли воспоминания о Первой мировой войне, но также и моральные принципы, которые было все труднее игнорировать после массовых убийств, учиненных в Польше. В военных кругах зрели замыслы государственного переворота, для обсуждения которого привлекались и штатские, но все они провалились по той причине, что подразумевали измену, а в военное время пойти на это не решался никто. Впрочем, кое-кто совершал рискованные шаги. Так, генерал Остер из службы контрразведки, поддерживавший дружеские отношения с голландским военным атташе, сообщал тому точные даты всех планируемых наступлений на западе. 5 ноября Браухич предпринял последнюю попытку удержать Гитлера от войны, изложив ему все слабые стороны Германии. Но добился лишь взрыва ярости со стороны собеседника, который пригрозил ему, что искоренит «этот дух Цоссена» (по имени места, где располагался Генеральный штаб армии). Фюрер даже собирался уволить Браухича, но одумался, поскольку не видел, кем его заменить.

После возвращения из Польши Гитлер сохранил привычку устраивать ежедневные совещания с заслушиванием военных докладов, которые теперь проходили в старом здании канцелярии. По свидетельству шефа отдела безопасности, он укрепил собственный дом и оборудовал на втором этаже кабинеты для Кейтеля и Йодля, рядом с залом для совещаний. Йодль теперь даже обедал вместе с ним. В период первых дискуссий по поводу «Желтого плана» (название войны с Францией, начало которой изначально планировалось на 12 ноября) Йодль отмечал: «Мы выиграем эту войну, даже если она на 100 процентов противоречит доктрине штабистов, потому что у нас лучшие войска, лучшее оборудование, лучшие нервы и единство действий, направленных к избранной цели». Эта дата была отменена, но стала известна на Западе, вызвав панику в Бельгии, Голландии и Франции, заметивших сосредоточение немецких войск на своих границах.

Перенос начала нападения был в первую очередь вызван погодными условиями, хотя определенную роль сыграли и некоторые имевшие место события. 8 ноября Гитлер выехал в Мюнхен для участия в традиционном собрании старой партийной гвардии в Бюргербройкеллере. Накануне он встречался с вдовой архитектора Трооста, которая пожурила его за недостаточную заботу о личной безопасности; еще в ходе польской войны окружение Гитлера выражало сильное беспокойство в связи с его привычкой публично появляться в не слишком надежных местах. Он ответил фрау Троост, что его хранит Провидение. Еще больше самоуверенности он проявил, когда, покинув Бюргерброй, узнал, что там взорвалась бомба, убив и ранив немало народу. На встрече партийцев он выступил раньше, чем предполагалось, и говорил меньше, чем обычно; затем вместе с Геббельсом сел в поезд до Берлина – здесь ему и принесли телеграмму с сообщением о взрыве. Министр пропаганды немедленно заподозрил группу баварских легитимистов, управляемых из Англии; затем его подозрения перекинулись на Отто Штрассера, укрывшегося в Швейцарии. Однако гестапо не нашло никаких подтверждений этим подозрениям, зато вскоре арестовало истинного виновника покушения, которым оказался часовщик Георг Эльзер, установивший самодельную бомбу в одном из опорных столбов пивной. Этот человек, выходец из простого народа, осуществил то, на что не мог решиться никто из окружения Гитлера. Его заключили в концентрационный лагерь, где в апреле 1945 года он был казнен по приказу фюрера. Тем не менее провал покушения утвердил Гитлера и его приспешников в том, что он действительно избранник судьбы: «Он не умрет, пока не осуществит свою миссию», – записал в дневнике Геббельс.

Не дело историка строить догадки о том, что было бы, если бы Гитлер не изменил в последний момент свое обычное расписание. Однако, поскольку мы говорим о личной роли Гитлера в развитии национал-социализма и системе принятия решений, имеет смысл задаться вопросом: разыгралась бы Вторая мировой война со всеми ее ужасами, включая геноцид евреев, если бы 9 ноября 1939 года фюрер погиб? В свете всего, что сегодня нам известно, на этот вопрос напрашивается отрицательный ответ. Ни Геринг, ни дипломаты министерства иностранных дел, ни армейские руководители не хотели войны. Они были готовы вести переговоры и дать гарантии существования польского и чешского государств – хотя и в сильно урезанном виде. Судя по всему, западные демократии тоже не возражали против того, чтобы возобновить переговоры с правительством Геринга или любой военной диктатурой (правда, остается неясным, как реагировало бы население Германии на убийство фюрера: есть все основания полагать, что большинство причислило бы его к лику мучеников). Ни один из экстремистски настроенных вождей – ни Геббельс, ни тем более Риббентроп или Розенберг, а уж тем более не Гиммлер – не обладал достаточной властью, чтобы навязать свою кандидатуру на пост главы государства. Поэтому наиболее вероятным вариантом представляется создание национального авторитарного правительства. Оно бы развивало политику дискриминации евреев – дискриминации, но не физического уничтожения. Ни в 1940-м, ни в 1941 году не было бы войны ни против северных стран, ни против Франции, ни против России, не говоря уже о балканских государствах и Африке. Между тем впоследствии, даже если бы стремления к достижению статуса великой державы нисколько не утихли, их осуществление военными методами сделалось бы маловероятным, тем более что была пересмотрена система версальских соглашений. При этом немецкая политическая культура не изменилась бы ни в малейшей степени…