Командировка - Яроцкий Борис Михайлович

— Но крысы все одинаковы, что русские, что американские, — ответил ему дежурный офицер.

— Тогда ведите меня к вашему председателю, — потребовал ученый. — Вы не понимаете, что такое биологическая катастрофа.

Дежурный офицер предположил, что дед с причудами, но к председателю КГБ записали на прием — ведь академик! Председатель выслушал ученого. Поверил. Был немедленно оцеплен район предполагаемого хранения контейнера. В буквальном смысле чекисты рыли землю. Сами ничего не нашли. Но дали показания те, кто за вознаграждение согласился развезти зараженных крыс по территории России.

В России биологическая катастрофа была предотвращена, но этому факту правительство не придало огласки, чтоб не испортить отношения с Соединенными Штатами, тем более, накануне получения большого кредита из Международного валютного фонда.

У американцев подобная акция удалась на Кубе. Тогда кубинцы вынуждены были забить всех свиней. Убыток составил более десяти миллиардов долларов.

С академиком Краюхиным познакомил Ивана Григорьевича полковник госбезопасности Илья Никифорович Гавриленков. В свое время он руководил операцией, связанной с поиском контейнера. Тогда академик и чекист подружились, оба оказались заядлыми рыбаками, встречались чаще всего на рыбалке.

Институт генетики располагался в живописном районе Москвы, задами выходил на лесопарк. Здесь в апреле были еще оголенные деревья, но трава уже зеленела.

Трехэтажное здание довоенной постройки окружено старыми березами и напоминало сельскую ветлечебницу. Да и воздух свидетельствовал, что где-то здесь располагаются животные.

От массивных железных ворот шоссейка вела к центральному подъезду. Дорожки подметены, кусты подрезаны. Скамейки свежевыкрашены.

— Никак недавно здесь был ленинский субботник?

— Был, — подтвердил Илья Никифорович. — Теперь остерегаются субботники называть ленинскими, хотя и проводятся они, как правило, в день рождения Ленина, под советские марши.

От входных ворот до вестибюля не встретилось ни одной живой души. Лишь у колоннады серая кошка перебежала дорогу.

— К неудаче.

— Но она же серая! — воскликнул Илья Никифорович. И только в гулком сумрачном вестибюле они наткнулись на пожилого вахтера. Тот потребовал предъявить документы. Гавриленков показал свое старое удостоверение сотрудника госбезопасности.

— А что есть поновей?

— Вечное — всегда ново, — заметил Гавриленков.

— Относительно вашего учреждения, да, — улыбнулся вахтер. — Вы к кому?

— К академику Краюхину.

— Третий этаж. Тридцать пятая комната. Вас проводить?

Вахтер был предельно любезен: не каждый день свои наведываются.

— Что-то народу у вас, браток, не слишком густо?

— Бастуют.

— А кто кормит животных?

— Сердобольные. Они, товарищ полковник, всегда находятся. Некоторых зверушек развезли по дачам. Но остальной контингент подыхает. Кормить нечем. Что продали. Что разворовали. Словом, все хорошо, прекрасная маркиза…

Откровения вахтера не внушали оптимизма: будет ли толк от посещения? Но встреча с академиком сомнения рассеяла. Академик, семидесятилетний старик, костистый, сутулый, с копной негустых уже волос и полным ртом «нержавейки», был в синем много раз стиранном халате, под халатом — свитер, на ногах давно вышедшие из моды суконные боты «прощай, молодость». Увидев друга с высоким седым незнакомцем, вышел навстречу.

— Извините, господа, что в таком одеянии, — стал было оправдываться, — но, как выражаются опустившиеся интеллигенты, сэ ля ви.

Илья Никифорович представил академику своего спутника, и академик, опережая вопросы, заговорил о наболевшем:

— Перед вашим приходом наведался к своим подопечным. А они, можете себе вообразить, уже неделю не кормлены. Друг друга поедают. Баба Лиза, их кормилица, по случаю Пасхи который день в запое. Пьяная спит прямо в крысятнике. И как ее крысы до сих пор не употребили на корм?

— И в самом деле — как? — спросил Илья Никифорович.

— Я-то знаю, — дружески ответил академик. — Боятся превратиться в алкоголиков. Ведь каждая клетка бабылизиного тела проспиртована. Вот крысы и поедают друг друга. Но бабу Лизу не трогают. Крыса, господа, умнейшее животное. И все же, как это не кажется парадоксальным, все самое худшее перенимает от людей. Скажем, агрессивность…

Иван Григорьевич сразу определил, что академик сел на своего любимого конька. С нежностью и любовью говорил он о своих подопечных. Неслучайно в ученом мире этот академик пользуется непререкаемым авторитетом. По образу жизни крысиного племени он предсказывает образ жизни последующих поколений людей. Так, по характерному поведению крыс нью-йоркских трущеб он описал грядущую деградацию американского общества, финалом которого станет массовое разрушение психики, то есть самоуничтожение нации.

Все, что говорил академик, было захватывающе интересно. Но Ивану Григорьевичу хотелось сразу же изложить суть своей просьбы. Материал для исследования был при нем — в чемоданчике-холодильнике. Этот необычный чемоданчик академик заметил, когда знакомился с гостем, без труда догадался, что профессору с Украины требуется современный электронный микроскоп.

— Я сейчас закончу свою мысль, — сказал академик, — и займемся вашей проблемой.

На душе академика свинцовой глыбой лежала институтская беда, и он ее не скрывал.

— Разваливается учреждение, — посетовал на судьбу. — Раньше было просто: объявили кибернетику лженаукой — и кибернетиков переквалифицировали в лаборантов. Но их головы продолжали работать в нужном направлении. Вот и спасли российскую кибернетику… Пока спасли. Теперь же из российской науки делают пустыню. А чтоб умы бесследно не исчезали, их пересаживают в Америку. Но как изящно это делается! Правительство у себя в стране не финансирует ту науку, которая слабо развита за океаном. Не финансирует не потому, что денег нет. Они есть и немалые, заработанные той же наукой. Но если ученому платить по совести, извините за вульгаризм, то он, будучи патриотом, ни в какие америки не подастся. Это знают и здесь, и там. Синхронность у них, как у крыс московских и нью-йоркских. И потому наше уважаемое правительство отказывается выдавать нам на сносную жизнь. Это чтобы мы обложили его матом и махнули за океан. А нашим жиреющим реформаторам этого только и надо. Неслучайно же их в Чикаго целый год натаскивали. А мы — не едем. Мы — бастуем.

— Но лично вы не бастуете, — заметил Иван Григорьевич,

— А что толку? — отозвался академик. — Мне предложили сдать лабораторию и удалиться на покой. А я хочу быть полезным не для нынешнего правительства — для человечества. Если мы, биологи, не вмешаемся в процесс, провоцируемый политиками, которые рвутся править, а не управлять, то уже ныне живущее поколение будет участником гибели цивилизации.

Гости сосредоточенно молчали.

— Конечно, — продолжал академик, развивая жуткую в своей правде мысль, — человек уже не как биосоциальное, а как биосущество еще некоторое время сохранится. Но глобальное вырождение уже началось. Присмотритесь, как ведут себя серые крысы. По их поведению несложно экстраполировать поведение людей, люди вслед за крысами все яростнее уничтожают среду своего обитания. А среда, как вам известно, уже не выдержала натиска цивилизации — дала трещину. Сегодня мы наблюдаем бег крыс из больших городов. Бегут в сельскую местность. За крысами, пока еще робко, устремляется человек — внешне ничего особенного — дачный зуд. А на самом деле человек уже и в сельской местности принялся разрушать биосферу…

Рассуждения академика прервал телефонный звонок. Академик взял трубку. Долго слушал молча.

— Хорошо. Сделаю вид, — сказал и отключил телефон.

Гости переглянулись: не пора ли напомнить о цели своего визита? Но и прервать интересные высказывания не хотелось: все, о чем говорил академик, дышало новизной. И странный звонок тоже заинтересовал гостей: академик слушал долго, а в ответ произнес всего лишь три слова.