Амбарцумян - Юрий Шахбазян

Амбарцумян полностью разделял как многие политические взгляды, так и мироощущение гениального русского поэта Ф. И. Тютчева. Любимым четверостишием Амбарцумяна было:

Не то, что мните вы, природа:Не слепок, не бездушный лик —В ней есть душа, в ней есть свобода,В ней есть любовь, в ней есть язык…

Вдохновлялся он, как и многие учёные, строками Гёте из «Фауста»:

Не Бог ли эти знаки начертал?Таинственен их скрытый дар!Они природы силы раскрываютИ сердце нам блаженством наполняют.

Одной из последних книг, которую Амбарцумян не просто читал, а скрупулёзно изучал, был шедевр Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы». Знал ли он, как оценивал талант Достоевского Белинский: «Достоевский принадлежит к разряду тех, которые постигаются и признаются не вдруг», — или сам он это почувствовал, но каждая фраза романа была им глубоко обдумана. Амбарцумян поражался духовной насыщенностью романа и беспредельным миром мыслей Достоевского. Особенно занимала его легенда о Великом инквизиторе: здесь обсуждались вопросы, над которыми он давно задумывался. Нигде и ни у кого не было столь убедительного доказательства того, что природа человеческая не выносит богохульства. Конечно, строгая и «разумная», прагматичная логика Великого инквизитора фактически обосновывает безбожие. Логика Великого инквизитора убедительна и потому опасна. Однако устами Великого инквизитора Достоевский излагает сущность западного христианства — католицизма, неприемлемого для православного Достоевского.

Другая, не менее сложная проблема — это всеобщая свобода, данная человеку и человечеству христианством. Хочет ли человек свободы и той тяжёлой ответственности, которая ему достаётся при этом? Может быть, человеку лучше иметь поводыря для спокойной и бездумной жизни? Эта мысль прекрасно передана в монологе Великого инквизитора. Не случайно упрекает он Иисуса Христа: «Ты хочешь идти в мир и идёшь с голыми руками, с каким-то обетом свободы, которую они, в простоте своей, и прирождённом бесчинстве своём, не могут и осмыслить; которого боятся они и страшатся, — ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы! Ты возразил, что человек жив не единым хлебом, но знаешь ли, что во имя этого самого хлеба земного и восстанет на тебя дух земли и сразится с тобою и победит тебя и все пойдут за ним. Накорми, тогда и спрашивай с них добродетели. А накормим лишь мы во имя твоё, и солжём, что во имя твоё. И они принесут свою свободу к ногам нашим и скажут нам: "Лучше поработите нас, но накормите нас". Поймут, наконец, сами, что свобода и хлеб земной, вдоволь для всякого, вместе немыслимы. И вообще, если за тобою, во имя хлеба небесного, пойдут тысячи и десятки тысяч, то что станется с миллионами и с десятками тысяч миллионов существ, которые не в силах будут пренебречь хлебом земным для небесного? Иль тебе дороги лишь десятки тысяч великих и сильных, а остальные миллионы, многочисленные, как песок морской, слабых, но любящих тебя, должны лишь послужить материалом для великих и сильных? Нет, нам дороги и слабые. Они порочны и бунтовщики, но под конец они-то станут и послушными. Но ты прав в одном: Тайна бытия человеческого не в том, чтобы только жить, а в том, для чего жить».

Да, действительно, свобода выбора — тяжёлое бремя, и не всякого можно убедить отказаться от материального ради духовного, но всё иное гораздо хуже и пагубнее. Над этими важнейшими для людей мыслями глубоко задумывался Виктор Амазаспович. Свобода совести обольстительна для человека, но она невероятно ответственна и мучительна. Конечно, Достоевский, проведший на каторге много лет, прекрасно ощущал и передал нам ощущение свободы, как священное достояние ума и сердца человека. Не будь чувства свободы, человек не мог бы приобрести великую спасительную надежду и терпение. Не так ли русские, армяне и многие другие народы терпели чужеземное иго не потому, что смирялись с рабством, а для того, чтобы накопить великую силу терпения для долгого тяжёлого пути. Мудрые люди и народы живут по мудрости: «Бог терпел и нам велел». И это возможно, если каждый индивидуум общества настолько силён духом, что не кивает на «объективные» условия. Только личное мужество каждого, чувство свободы и бесконечное терпение являются залогом спасения общества.

Кроме «Братьев Карамазовых», Амбарцумяна очень интересовал «Дневник писателя», где обсуждались животрепещущие вопросы. Каково будущее России? Куда идёт Россия?

Достоевский, как никто, приветствует братство всех народов и наций, провозглашает свою заветную идею: «В русском народе нет предубеждений ни к какому иному народу. Но для братства, для полного братства, нужно стремление и способность к нему с обеих сторон». А самой ценной мыслью, высказанной в «Дневнике», Амбарцумян считал концепцию построения общества, основанного не на действии законов, а на высокой нравственности: Достоевскому мечталось общество, устроенное не на страхе перед законами или даже на уважении к ним, а на «благодати». «Я хочу не такого общества, в котором я не мог бы совершить преступления, — не раз говорил Достоевский, — но такого, в котором я, даже имея право совершить любое преступление, сам не хотел бы его сделать. То есть, не закон должен запрещать мне, безнравственному, те или иные недостойные поступки, а я сам должен нести в себе столько нравственного, чтобы не совершать ничего недостойного».

Вот вкратце о раздумьях Амбарцумяна, связанных с творчеством Достоевского. Глубокие мысли появились у Достоевского благодаря его любви и страданию, большому терпению, возвысившим писателя до таких откровений. Амбарцумян, безусловно, был согласен с автором в споре его с Великим инквизитором, концепции которого до сих пор по-дьявольски растлевают души современных людей во всём мире.

Огромное место в последние годы жизни Амбарцумяна занимала философия Иммануила Канта. О нём Амбарцумян имел определённое чёткое мнение. Он считал, что со многими философскими концепциями Канта согласиться невозможно, но, видимо, чувствовал, как вдохновляет его самого бурный поток могучих мыслей Канта. Что его больше всех интересовало в Канте, так это попытка анализа процесса интуитивного суждения.

Конечно, мысли Канта об интуитивных суждениях приводят и к такой идее, какая возникла у Ф. Шеллинга[201]: интуиция — это удел немногих избранных. Справедливость этой мысли оспаривается многими философами, точно так же, как и концепция Конфуция о различных способностях людей. Но Амбарцумян и многие учёные, и мы об этом уже говорили, ощущали на своём примере, как интуиция или, если хотите, предчувствие, озарение помогали им в научных поисках. Во всяком случае, правы они или нет, но они ощущали за собой эту способность «бессознательного» схватывания истины. Все ли в равной степени обладают способностью интуитивного познания — вопрос открытый. Мнение Амбарцумяна заключается в той простой идее, что все люди, безусловно, обладают интуицией, но она проявляется у разных людей и с разной эффективностью. Любящая мать интуитивно ощущает желания своего младенца, поэт и писатель под влиянием своей Музы глубоко ощущает описываемый образ, а учёный непонятным и поразительным образом проникает в предмет своего поиска.