Торжество жизни - Николай Дашкиев

Надо было внести последние исправления в корректуру книги «Проблемы лечения рака»: работа Степана Рогова над вирусом Иванова изменила все положение вещей. Проблемы лечения рака уже не существовало, — следовало создать методику лечения. Книга даже после открытия Рогова не потеряет своей остроты: в ней по-новому ставится вопрос об интерференции вирусов, она должна стать сводкой достижений прошлого и наметить путь дальнейшей работы биологов. Правда, в ней нехватает последней главы, которая бы подытожила всю работу, но эту главу может написать только Степан Рогов. «Но почему он умолк? Вот уже месяц, как от Рогова нет никаких известий».

Профессор решил, что в работе Степана произошла заминка и ему нужна помощь, дружеский совет.

— А тут еще этот Меджиссон. — Профессор с ненавистью посмотрел на «Британский вестник». — Хороши, если б Степан прилетел сюда дня на два. Хорошо бы…

Профессору очень хотелось видеть Рогова, чтобы расспросить о методике исследований, но он не решался отрывать его от работы.

Порывшись в ящике, Климов достал бланк и написал коротко:

«Дорогой Степа! Выходит моя книга, и в ней последняя глава — твоя. Если ты сможешь, прилети ко мне денька на два, у меня есть целый ряд соображений, которые, пожалуй, помогут тебе в работе.

Р. S. Читал четвертый выпуск „Британского вестника“? Не огорчайся, я вижу, что у Меджиссона ничего не выходит. Выше голову — победим мы!».

Профессор дописал две последние строчки для успокоения Рогова, хотя знал, что они вряд, ли подействуют, как не действовали и на него самого собственные доводы.

Статья профессора Меджиссона в «Британском вестнике» была действительно большим ударом. На двадцати восьми страницах Меджиссон расписывал, как ему удалось найти больного странной болезнью, которую он скромно называл «мраморной», а редакционная статья — «болезнью Меджиссона».

Это был некий Дж. К., 38 лет. Профессор Климов, конечно, понял, что это не кто иной, как боцман Джон Кэмпбелл. Меджиссон рекламировал его как уникума, как «неуязвимого человека», которому не страшны никакие болезни. Он писал, что с согласия больного прививал ему самые опасные болезни и они не прививались.

Профессор Меджиссон сожалел, что ему не удалось довести опыты до конца: необычайный больной погиб вследствие случайного отравления недоброкачественными американскими консервами. Но в конце статьи проскользнула фраза, раскрывшая всю подлость и зверство Меджиссона:

«…Как показали исследования сыворотки крови больного, он мог бы заболеть лишь гриппом „А“, штамма Пуэрто-Рико-8».

Дочитав до этого места, профессор Климов вновь с негодованием захлопнул книгу. Было ясно, что Меджиссон убил боцмана Кэмпбелла: вирус гриппа «А» — та же «испанка», от которой погиб другой «неуязвимый человек» — Владимир Введенский. Профессор Климов прекрасно знал, что вирус Иванова интерферирует с другими вирусами лишь в живом организме, и ничто не могло вызвать проявление его силы в сыворотке.

Теперь, когда профессор Климов прочел статью вторично, мысль о том, что Меджиссону в сущности ничего не удалось добиться, укрепилась. Меджиссон, правда, расписывал необыкновенные возможности, открывающиеся перед ним, указывал, что благодаря большому количеству сыворотки, которую удалось сберечь, его лаборатория вступила в стадию завершающих опытов. Он даже приводил несколько «предварительных», как он называл, экспериментов, но по интонациям статьи, по осторожности, с какой высказывались вполне ясные профессору Климову детали, было понятно: Меджиссон знал о вирусе Иванова ровно столько, сколько знал Климов тридцать лет тому назад.

И в то же время профессор Климов не мог отделаться от мысли, что многое из описанного в статье ему так знакомо, так близко, словно было написано им самим.

Во всяком случае, надо немедленно сообщить в «Британский вестник», что «мраморная болезнь» — болезнь Иванова — открыта и исследована в России более сорока лет тому назад. Надо потребовать объяснений у Меджиссона по поводу загадочной смерти боцмана Кэмпбелла.

Профессор быстро набросал письма и склонился над гранками своей работы. Он заменял целые абзацы, углубляя и совершенствуя книгу, и ему казалось, что никогда в жизни он не работал так продуктивно, как теперь, когда заканчивал свой последний — он был уверен в этом — труд. Увлекшись, он курил папиросу за папиросой.

Солнце все ниже склонялось к горизонту. Золотой луч медленно плыл по голубым шпалерам стены, ненадолго задержался на пучеглазом плюшевом медвежонке и фотографии мальчика в меховой шапочке; перепрыгнул на стол и ярким светом озарил длинные листы гранок.

Профессор поставил точку и удовлетворенно откинулся на спинку кресла. Солнце било прямо в глаза, лучи его согревали. Приятно было опустить веки и нехотя бороться с дремотой, повторяя про себя:

— Как хорошо, что пришла весна!

Профессор Климов уснул в своем кресле и больше не проснулся.

Глава XX

Человек идет туда, куда его ведет совесть

Степан Рогов получил телеграмму одновременно с газетой, в которой сообщалось о смерти выдающегося ученого — члена-корреспондента Академии наук СССР Виктора Семеновича Климова.

Портрет в черной рамке ничуть не напоминал живого профессора. У Климова были добрые улыбающиеся глаза, а с портрета он смотрел важно и строго.

— Это, пожалуй, ретушер напортил… Или выбрали неудачное фото… Да, неудачное фото.

Степан повторял это вслух, потирая рукой лоб и понимая, что думает совсем не о том. Еще не верилось, что Виктора Семеновича нет в живых, что ехать к нему бесполезно, что он уже ничем не может помочь в такую тяжелую минуту.

«Вот его фотография. Как строго, как вопросительно он смотрит. Может быть, вот так он смотрел, когда писал свои последние строки: „Выходит моя книга, и в ней последняя глава — твоя“…

А главы нет и не будет, потому что допустили ошибку, даже не ошибку — преступление. Преступление перед Родиной, перед Катей, перед профессором Климовым.

Но кто же виноват? Миша Абраменко? Нет, он не виноват: его чуть не отравили хлороформом. Сам виноват? Да, выходит, что сам… Но если бы в ту ночь вместо Миши Абраменко дежурил я, изменилось бы что-нибудь?» Месяц тому назад еще теплилась небольшая надежда: если вирус Иванова был только нагрет до высокой температуры, — может быть, по методу профессора Зернова удастся восстановить его: ведь микроорганизмы обладают колоссальной стойкостью. Но тщательные исследования профессоров Ивлева и Кривцова показали: диверсанты не только повысили температуру в термостатах, но и ввели в физиологические растворы с препаратами цидофенол — вещество огромной активности, которое необратимо связывалось с вирусными частицами. Вирус Иванова погиб окончательно.