Жизнь русского обывателя. На шумных улицах градских - Леонид Беловинский

Из соединения традиции таборной песни, русской народной песни и русского романса А. Е. Варламова, П. П. Булахова, А. Л. Гурилева в транскрипции цыганских певцов и хореводов (лучшие из них, пожалуй, принадлежали Н. Шишкину, особенно «Наглядитесь да на меня…» – сокращенный вариант старинных «Размолодчиков») родился особый цыганский романс, к концу XIX в. получивший самое широкое распространение в русском быту по всей стране и занявший прочное место на эстраде. Но, по мнению знатоков, это был уже период упадка, замены цыганского оригинального творчества «цыганщиной», которая только в устах немногих выдающихся исполнительниц, вроде Вари Паниной, еще приближалась к лучшим образцам цыганского пения 30 – 40-х гг.

Граф С. Д. Шереметев вспоминал один из ужинов в Петровском парке. «Все оживились, послали за цыганами, но хора не было и пришли только солистки. Здесь впервые увидел я Графа Соллогуба… Он был в ударе, шутил, балагурил, заслушивался пением, подзадоривал цыганок… Помню, как он вдруг подошел к фортепиано и начал подбирать какие-то песни, какие-то давно не петые старые цыганские песни. Подошла к нему цыганка и глаза ее заблестели. Она затянула эту песню, другая вторила, и пели они задушевно. Граф Соллогуб подтягивал… Он просветлел, и в глазах его засверкала искра дарования, стройно и увлекательно раздавались звуки цыганской песни. Всех задело за живое. Когда оно кончилось и после перерыва вновь продолжали петь, было уже совсем не то. Эти мгновения не повторяются и не всегда находятся – их нужно ловить, и они-то составляют всю невыразимую прелесть. Подобных вечеров иногда дожидаешься долго, иногда вовсе не дождешься, а в настоящее время с нынешними цыганами они даже невозможны…» (152; 78). Горько, но нынче и той «цыганщины» уже не услышишь, а звучат только поделки постсоветских сомнительных композиторов…

Стилизации русских народных песен и написанных «под народные» песен и романсов композиторов третьего ряда заполнили эстраду, сосуществуя рядом с канканом, шансонетками и ариями из популярных оперетт. С восторгом вспоминая французский Михайловский театр, граф С. Д. Шереметев писал: «Все это было до 1867 г., до злополучной оперетки, когда вся гниль Второй империи с всемогущей опереткой ворвалась в Россию. С тех пор вкусы стали портиться; уже не требовались по-прежнему тонкий комизм, остроумие и веселость, а сюжет был на непристойности, и чем грубее, чем пошлее и грязнее, тем было лучше…» (152; 165). Спрос нового массового слушателя из всех слоев общества, от гвардейского офицерства до мещанства, породил новый рынок, хотя и здесь появлялись выдающиеся исполнители, облагораживавшие этот ранний китч, вроде Анастасии Вяльцевой или Надежды Плевицкой.

Любопытное объяснение этим переменам в художественной культуре верхушки общества дал барон Н. Е. Врангель. «Трепов (с 1866 г. – петербургский обер-полицмейстер, в 1873–1878 гг. – градоначальник. – Л. Б.), в исканиях успокоить умы склонной к протесту молодежи высших слоев, прибег к методу, столь успешно практиковавшемуся правительством Наполеона III. Он стал столицу веселить и развращать. Под благосклонным покровительством администрации стали плодиться и процветать разные театры-буфф, кафешантаны, танцклассы, дома свиданий, кабаки и кабачки, игорные притоны высшего разряда, вроде гусара поручика Колемина и гусара же полковника Ивашева.

Появились француженки, как и было сказано, по приглашению самой полиции… и возиться с ними считалось чуть ли не залогом политической благонадежности. По крайней мере, начальник Третьего отделения Филиппеус однажды со смехом показал мне доклад сыщика о мне самом. В нем говорилось: «Взгляды либеральные, говорит много, но не опасен, живет с французской актрисой из театра-буфф, такой-то» (27; 176). Вряд ли Врангель прав: если бы «молодежь высших слоев» не была склонна к подобного рода искусствам, все эти предприятия, при всей поддержке администрации, лопнули бы. В том-то и дело, что они нашли благодатную почву в обществе.

Однако нужно отметить и существование массового любителя серьезной музыки: например, концерты Ф. И. Шаляпина собирали неимоверное количество слушателей и такое явление, как очередь, или «хвост», возникло именно за билетами на шаляпинские выступления, а не за хлебом. Вот что писали в газетах после приглашения Шаляпина в 1898 г. на императорскую сцену: «Как известно, легче добиться конституции, чем билетов на спектакли Мариинского театра». Рецензента «Санкт-Петербургских новостей» возмутило поведение публики на концерте Шаляпина в зале Дворянского собрания 12 ноября 1903 г.: «Наконец, такого рева толпы (неужели нельзя восторгаться менее грубо?) и такой тесноты в проходах… положительно не запомнишь. Не европейцы, а папуасы – вот что следовало сказать в настоящий вечер про обыкновенно корректных петербуржцев!» (Цит. по: 89; 234). И точно так же нашли своего массового поклонника театры Комиссаржевской, Мамонтова, Станиславского.

Говоря об интенсивной культурной жизни в дореволюционной России, ее духовности, обычно имеют в виду образованную часть общества: дворянство, верхушку купечества, нарождавшуюся интеллигенцию. Не следует преувеличивать эту духовность. Любые профессиональные занятия, кроме государственной службы, расценивались в дворянском обществе в первой половине XIX в. как порочащие звание дворянина. Более известный своим сотрудничеством с Булгариным журналист и ученый Н. И. Греч, не имевший средств, получив в 1804 г. предложение преподавать в частном пансионе, «отправился к матушке с просьбою о дозволении заняться этим ремеслом. Дворянская кровь и в ней заговорила: она колебалась, но, видя, что я иначе существовать не могу, дала мне согласие… И родственники мои (не только матушка), и бывшие товарищи досадовали на то, что я избрал несовместное с дворянством звание учителя» (33; 143, 150). Известный русский художник граф Ф. П. Толстой постоянно подвергался укорам со стороны родственников и вообще людей «своего круга» за профессиональные занятия искусством, хотя его высоко ценили и одобряли Император Николай I и члены Императорской Фамилии, и лишь занятие должности президента Академии Художеств восстановило его репутацию. «Остальные же родные вооружены против меня, а особливо пожилые, за то, что я избрал для моего служения отечеству неблагородную дорогу художника, в чем меня многие из знатных фамилий обвиняют, говоря, что я этим поступком бесчещу мою фамилию […] Обвинения на меня сыплются отовсюду. Не только что все наши родные (окроме моих родителей), но даже и большая часть посторонних нам господ вооружилась против меня за то, что я первый из дворянской фамилии, имеющей самые короткие связи с многими вельможами, могущими мне доставить хорошую протекцию, и имея титул графа, избрал для своей деятельности дорогу художников. И везде говорят, что я, унизив себя до такой степени, наношу бесчестие не только своей фамилии, но и всему дворянскому сословию» (143; 148–149).

Популярный в свое время рисовальщик князь И. Г. Гагарин, автор росписей Сионского собора в Тифлисе и альбома «Le Caucase pitoresque» был прежде всего обер-гофмейстером Двора, дипломатом, военным (генерал-майор), тайным советником и вице-президентом Академии Художеств. А. Г. Венецианов хотя и был небогатым помещиком (имение принадлежало жене) и дворянином, но крайне незнатного происхождения (из нежинских греков) и начинал службу землемером, занимаясь живописью в свободное время. Основная же масса художников-профессионалов была из разночинцев, вплоть до выходцев из крепостных, и отнюдь не отличалась материальным достатком; только должность профессора Академии Художеств давала некоторое обеспечение и положение в обществе. Популярный и пользовавшийся поддержкой Николая I отставной офицер П. А. Федотов умер в нищете. Это характерно и для второй половины XIX в. и только к началу ХХ в. ремесло художника перестало быть позорным и начало кормить. Но и в это время художники-профессионалы в основном были выходцами из семей интеллигенции и разночинцами: В. А. Серов был сыном композитора, М. В. Добужинский – офицера, А. Н. Бенуа происходил из семейства профессиональных архитекторов и художников, любительски занимавшаяся живописью княгиня М. К. Тенишева вообще была незаконнорожденной, а известный художник-передвижник, генерал-майор Н. А. Ярошенко получил военное образование, как и известный композитор, генерал-майор и профессор фортификации Ц. А. Кюи.

Дело было даже не в самом роде занятий. Композиторы А. С. Даргомыжский, А. Н. Верстовский или М. И. Глинка были выходцами из дворян, из помещичьих семейств, но все они находились на службе (Верстовский занимал высокий пост директора Императорских театров). Дом известного в свое время виртуоза и композитора графа М. Ю. Виельгорского был средоточием аристократической жизни Петербурга. Однако если бы Виельгорский стал профессиональным музыкантом, выступающим не как любитель, а в качестве профессионального оркестранта, играющего за деньги, это сразу же превратило бы его в изгоя, и в дворянских кругах о нем с презрением заговорили бы как о гаере, шуте. Особенно это касалось актерской игры на сцене: актер расценивался немногим выше лакея. Это вовсе не значит, что люди из «общества» не выступали со сцены. В своем месте уже говорилось об одном из увлечений светских девиц и молодых дам – о «живых картинах»: что это, как не сценография, да иной раз еще и в весьма откровенных костюмах и соблазнительных позах. А декламация, также популярная в салонах (С. Т. Аксаков еще в начале XIX в. прославился среди людей своего круга как искусный декламатор) к рубежу веков получили характер подлинного поветрия, и для нужд любителей декламации постоянно выходили даже специальные сборники «Чтец-декламатор» с популярными стихами и прозаическими отрывками. Более известный как поэт К. Р., Великий князь Константин Константинович не только занимался стихотворчеством и написал наделавшую скандала драму «Царь Иудейский» (по церковным канонам запрещалось выводить на сцене святых, а уж Иисуса Христа – тем паче). Но зимой 1913–1914 гг. в Зимнем дворце на сцене Эрмитажного театра, в присутствии членов Императорской Фамилии во главе с самим Николаем II, была поставлена эта пьеса под режиссурой самого Августейшего автора, который играл роль Иосифа Аримафейского. Участвовали в постановке и некоторые Великие князья, а также, вместе с профессиональными актрисами, офицеры л. – гв. Измайловского полка: постановка шла под флагом «Измайловских досугов», литературного кружка, созданного среди офицеров полка Константином Константиновичем в бытность его командиром полка. А уж любительские спектакли простых смертных, хотя бы и из светского общества, вообще были явлением заурядным, особенно спектакли благотворительные: участие в таковых вменялось даже в особую заслугу.