Суверенитет духа - Олег Матвейчев

Мести, критике прошлого Хайдеггер противопоставляет память: ««Память» означает изначально вовсе не способность запоминать. Это слово именует целое духа в смысле постоянной внутренней собранности втом, что присуще всякому чувствованию. Память означает изначально то же самое, что молитва, поминовение (Andacht): неотпускаемое, собранное пребывание при… а именно не только при прошлом, но и равным образом при настоящем и при том, что может придти. Прошлое, настоящее, будущее являют себя в единстве всегда собственного присутствия. В качестве таким образом понятой памяти Gedanc есть также и то, что именуется словом «благодарность» («Dank»). В благодарности дух вспоминает (gedenkt) то, что он имеет и то, что он есть. Вспоминая таким образом, в качестве памяти дух примысливает себя (denkt…zu) к Тому, чему он принадлежит. Он мыслит себя слушающим не в смысле простого подчинения, а слушающим, исходя из слушающей молитвы».

Ответ на вопрос, который вынесен в заглавие книги, получен: «Мышление есть благодарность». Чтобы понять парадоксальность и революционность этого утверждения, мы должны усвоить историю понятия дара в западной метафизике. А в ней предполагается, что все сущее делится на волевых субъектов, которым нечто принадлежит, и на то, что может принадлежать этим субъектам. Иногда такой субъект может быть один (абсолютный субъект, иногда именно так понимали Бога). Сущее принадлежит субъекту на правах собственности, после того как он его потребил, захватил, сформировал или просто обозначил как таковое, принадлежащее. Однако если он потребляет сущее, он не может считаться полным его господином, логика господства как всегда требует, чтобы своим господством субъект был обязан только себе, а не чему-то внешнему. Поэтому высшая власть проявляется субъектом именно тогда, когда он расстается с сущим, над которым господствует, показывая независимость от него. Это и называется даром.

Но кто приемлет этот дар? Ведь в случае с абсолютным субъектом — это дар самому себе, а в случае с другим субъектом — отравленный дар, «медвежья услуга», ведь такой дар закабаляет и сам по себе и по отношению к тому, кто его дал. Из дара возникает власть (первая власть, первые господа и рабы возникли, когда господин-победитель даровал жизнь побежденному, а тот принимал дар и был уже обязан, становился рабом).

Принятие дара без благодарности, без отдаривания, означает рабство. Именно поэтому господа всегда соревновались в задаривании друг друга и всегда стремились отдариться. Простая благодарность есть способ такого отдаривания. У меня ничего нет, но я благодарю, я дарю тебе благо, вспоминая тебя, молясь за тебя. Я как бы прошу абсолютного господина вернуть тебе то, что ты дал мне. Таким образом, дарение оказывается невозможным, оно всегда вырождается в обмен. Есть вариант с потлачем, то есть безумным уничтожением сущего (тратой), которое превозносили теоретики суверенности типа Батая. Но тогда возникает зависимость от этого уничтожения, которое, к тому же, уж точно не дар.

Есть вариант с самоуничтожением, с растворением в даре, так, что отдариваться невозможно за неимением дарящего. Это ситуация своего рода завещание. Но что здесь завещается? Не то или иное сущее (тогда бы не было растворения в сущем), а сама сущность. С самого начала человек не есть свободно определяющееся существо, а тот, кому подарена свобода (если твоя сущность тебе подарена, придана, завещана, то единственным способом отдаривания, благодарности будет реализация этой сущности, тем более что эта сущность и есть способность благодарить): «В Gedanc как изначальной памяти правит уже то воспоминание (Gedenken), которое примысливает свое мыслимое к тому, что должно быть осмыслено, т. е. правит благодарность. Мы благодарны (danken) за это тем, что мы благодарны (bedanken) тому, что мы должны это благодарить (verdanken). То, что мы должны благодарить, исходит не от нас. Это нам дано. Многое нам дается в дар и разного рода. Высшим же и собственно охранительным даром остается для нас наша сущность, которой мы одарены таким образом, что лишь из этого дара мы есть те, кто мы есть. Поэтому это приданое мы должны благодарить больше всего и непрестанно. Однако то, что передается нам в смысле этого приданого, есть мышление. Таким образом, высшей благодарностью является, вероятно, мышление? А глубочайшей неблагодарностью необдуманность (Gedankenlosigkeit)? Ведь таким образом не существует собственной благодарности в том, что мы приходим к себе с неким подарком и возмещаем подарок подарком. Чистая благодарность — это, напротив, то, что мы просто мыслим, а именно о том, что собственно и единственно дано для мысли»…

И еще: «Когда мы думаем о призывающем-думать, мы вспоминаем тем самым о том, что само призывающее-думать дает нам для мысли. Это воспоминание, которое в качестве мышления является настоящей благодарностью, нуждается именно в том, чтобы благодарить, а не отдавать взамен и отрабатывать. Такое благодарение — это не возмещение; а открытость-навстречу. Только эта открытость-навстречу дает нам возможность сохранить в своей сущности то, что изначально дается для мысли».

Мышление есть благодарность (а не месть), а благодарность есть открытость-навстречу. Это, между прочим, и открытость навстречу судьбе и действительно новому, от которого закрыто всякое критическое мышление. Последнее занято вписыванием будущего в рамки настоящего с последующим опрокидыванием настоящего на будущее. Его «футурологии и экспертные прогнозы» всегда ошибаются, так как будущее именно и есть НЕ-продолжение настоящего, а сбой в его длениии, разрыв.

Благодарное, открытое-навстречу мышление Хайдеггера, напротив, пришло к нам из будущего. Причем будущего, которое не может не наступить. Потому что благодаря этому прорыву в будущее и предоставлению ему места в настоящем это будущее у нас и появилось. Когда-то отцы Церкви сказали, что мир держится, возможно, молитвой одного праведника. Учитывая указанную выше взаимопринадлежность благодарного мышления и молитвы, мы можем утвержадть: именно это и произошло. За 50 лет после выхода книги Хайдеггера «Что зовется мышлением?» мир стал другим. Только тот, кто не знает, как на самом деле импульсы, полученные от мышления Хайдеггера (прежде всего через постмодернизм (Деррида), экзистенциализм (Сартр), неомарксизм (Маркузе), экологизм и проч.), повлияли на интеллектуальную, культурную, а потом и политэкономическую атмосферу планеты, может думать, будто то, что мы до сих пор живы, «это само собой разумеется».

Но рано и расслабляться. Еще ничего не решено с наукой, а тем более с техникой. Такие феномены как прорыв будущего всегда суть отсрочка (эпоха по-гречески и есть остановка, отсрочка). Нам было дано чуть-чуть будущего, одна эпоха, но она истекает. Поставленные вопросы забыты, ответы вульгаризированы, спасительные силы должны быть вновь пробуждены в новом благодарном мышлении, в новом прорыве-навстречу. Эта книга будет еще столетия сохранять свою актуальность и помогать такому прорыву.

Миром правят философы!

Вместо послесловия

А. Н. Вы как-то высказали мысль о том, что русская философия так и не выработала собственный аналитический язык, а контрабандой заимствовала все терминологии. Каким, на ваш взгляд, может быть этот самобытный язык? Не регионализирует ли он и без того региональную русскую философию?

О. М. Когда СССР запустил в космос первый спутник, то хотя во всех языках мира есть соответствующий перевод, все равно весь мир стал говорить «sputnik». Пример из гуманитарной области: когда Горбачев выступил со своим «новым мышлением», несмотря на то, что во всех языках есть перевод, «perestroyka» вошла во все языки. Сейчас вместе с компьютерами, интернетом и программным обеспечением мы заимствуем из английского всякие файлы, браузеры, чаты, блоги, сканеры, принтеры, дивайсы, юзерпики, как когда-то заимствовали техническую терминологию на заводах, как заимствована политическая лексика, хотя для всего есть русские слова или можно сделать русскую кальку. Я это говорю к тому, что если русская философия сделает то, что всем понравится, то наша лексика будет входить в другие языки в неизменном виде, это нас не маргинализирует, а сделает гуманитарными лидерами в мире. Если же мы не станем делать то, что нужно всем в мире, что будет востребовано, а наоборот противопоставим себя человечеству, но в его же терминах, как это было до сих пор, мы маргинализируемся.

А. Н. Каков ваш основной философский концепт?

О. М. У меня нет концептов в точном смысле этого слова, то есть неких слов, которые охватывают и содержат в себе другие. Вообще я считаю, что все эти кружочки из школьного курса логики с «содержаниями и объемами понятия» — очень большая натяжка. Одни слова не содержат в себе другие. «Мебель» — одно слово, «шкаф» — другое. Их происхождение различно, употребление тоже и т. д. А все попытки выстроить между ними отношения, иерархию и проч. — внешняя не нужная работа. В философии выделение главного слова, на котором якобы что-то базируется, — это фундаментализм. Казалось бы, разве не поиском таких фундаментов всегда занималась философия? Нет. Даже такая «цель философствования» уже искажает подлинную философию, которая может быть только «сама из себя» без внешней цели.