Hermanas - Тургрим Эгген

Да, мы с Хуаной прошли полный круг. В этом месте мы бывали раньше. И на этот раз было невозможно насильно накормить меня любовью.

Чтобы обрести способность дышать, я начал отдаляться от нее. Я смотрел телевизор вместе с Висенте. Когда смотреть было нечего, я принимался излагать ему свою историю. Когда я понял, что могу рассказывать ее молчаливому слушателю, я начал писать. Висенте заставил меня сделать это. Когда однажды вечером я описывал сюрреалистическое зло, царящее в отделении «Карбо Сервия» психиатрической больницы «Масорра», он вдруг прижал палец к губам, поднялся, проковылял к книжной полке, взял большую старую книгу, протянул ее мне и улыбнулся, если эту кривую гримасу можно было назвать улыбкой. Книга была стихотворной и начиналась так: «Земную жизнь пройдя до половины, я очутился в сумрачном лесу». Многое, несмотря на сноски, было мне непонятным, но было почти все, что я искал: каталог страха, широкое социальное исследование, карта извилистого пути к свободе и спасению души. Цикл стихов законченной формы. Свежеиспеченный составитель кроссвордов мог внести в это свой вклад.

Я писал дома и хорошо прятал листы: если бы их нашла Госбезопасность, меня бы немедленно забрали. Хотя теперь моей целью было не обвинение. После того как я обвинил и Миранду, и своего отца, и самого себя, я почувствовал, что сделал уже достаточно в этом направлении.

Я начал снова выходить по вечерам. Когда я жил с Мирандой, я отчетливо демонстрировал, что не могу пить, но сейчас все было по-другому. Отчаяние ушло. Если я сидел пьяным и нес чушь, это могло нанести вред только мне самому. С тем, чтобы напиться, проблемы никогда не существовало. Каким бы сложным ни было экономическое положение, на алкоголь никогда не вводили карточки. Если бы это сделали, то все общество распалось бы за несколько дней.

Я нашел кафе, которое называлось «Эль Кастаньо», в нескольких кварталах к северу от нас, в Ведадо. Оно соответствовало моему темпераменту. В этом месте старые рабочие и сломленные судьбой индивидуумы топили горе в пиве. Почти одни мужчины. Несколько потрепанных недооцененных академиков — рядом располагался университет, — но никаких людей искусства. Здесь меня никто не знал, или же всем было плевать. Я мог сидеть и спокойно пить пиво, а если появлялась потребность в общении, то здесь всегда было с кем поболтать. В этом баре не было ни одного мужчины, который не мог бы поведать о трагической любви. Все были заморожены в том или ином отрезке времени, все могли сослаться на определенный момент, на решающую ситуацию, когда у них украли надежду и будущее. Это было мне знакомо. В этой атмосфере покорности и потерянных шансов я чувствовал себя на удивление свободным.

Клиенты «Эль Кастаньо» иногда бывали грубыми. Время от времени там возникали драки, но меня они никогда не затрагивали, да и не причиняли неудобств. Для человека, видевшего, как приговоренные к пожизненному сроку бросаются друг на друга с самодельными ножами, наблюдать потасовку в баре даже весело.

Я сидел в баре до тех пор, пока не насыщался впечатлениями, а помещение не принималось кружиться перед глазами, лениво и прекрасно. Потом я возвращался, покачиваясь, в дом семьи Эррера в Ведадо, хлопал дверьми и заползал под одеяло к Хуане, где милосердно засыпал в середине дискуссии о нашем общем будущем.

Составители кроссвордов получают письма. Во всяком случае, чаще, чем поэты. Каждый четверг, когда я сдавал еженедельный кроссворд, я забирал небольшую пачку писем. В основном писали разозленные читатели, которые тщетно бились над решением, потому что в одном из слов, как они считали, была допущена ошибка, или же нашли неточности в формулировках вопросов. Сварливых типов хватало.

Однажды я получил письмо, внешне неотличимое от остальных, отправленное из Гаваны несколько дней назад. Письмо было длинным и вздорным, более чем обычно. В нем говорилось о том, что в субботнем кроссворде в «Хувентуд ребельде» допущена обычная ошибка в латинском названии кубинской королевской пальмы, нашего национального дерева (Reistonea regia, написал я). Тот, кто вскрыл это письмо, наверное, не смог дочитать его до конца. Я хорошо его понимал. Но этот идиот ошибался! Я проверял название пальмы очень тщательно. Однако когда я собирался скомкать письмо и выбросить в мусорную корзину, мой взгляд упал на текст в скобках под сгибом плотно исписанной бумаги. Он не был связан с письмом, это было личное сообщение:

Ты хочешь выбраться отсюда, Рауль? Воспользуйся Куаутемоком.

После этого текст шел дальше, выражая эпическую досаду по поводу того, что новое поколение не имело понятия ни о естественных науках, ни о латыни. Письмо было подписано:

Р. Паис, Серро

Что это?

Сначала я сидел, замерев от ужаса. Я находился в приемной редакции, куда приходит почта для всех сотрудников газеты. Секретарша за письменным столом занималась своими делами. Никто не видел, как я открыл письмо и прочитал его. Никто не видел, как я порвал его и выбросил в корзину для мусора. Кто-то вскрывал это письмо до меня — оно было прислано на адрес редакции. «Составителю кроссвордов» было написано уже на самом листе внутри конверта. Но если бы кому-нибудь содержание этого послания показалось подозрительным, мне бы его сегодня не отдали. Проверка на безопасность занимает много времени, а дата на письме стояла свежая. С другой стороны, этот «кто-то» мог посчитать, что получатель будет рассуждать именно так, и поэтому только записал подозрительные слова и сделал вид, будто ничего не произошло… Паранойя, или элитарный спорт.

В этом было много странного. Во-первых: субботний кроссворд не подписывался. Только редакция, мои близкие и Управление государственной безопасности знали, что их составляю я. Никому из них не было нужды прибегать к таким методам, чтобы связаться со мной. Это кто-то извне, во всяком случае, не «Р. Паис из Серро». Его наверняка не существовало.

Хорошо придумано. Если бы кто-нибудь направил мне личное письмо, то оно прошло бы через лабораторию Управление государственной безопасности. Но склочное послание анонимному составителю кроссвордов? Ты хочешь выбраться отсюда, Рауль? Маловероятно, чтобы власти обнаружили это. Кто-то ждал меня там, и таинственное имя навело меня на мысли о том, кто это мог быть. Кое-кто в Мексике. Может быть, сам Рубен Элисондо. Я прекрасно знал, что такое Куаутемок, вернее, кто такой. Это из школьной программы. Он был последним ацтекским императором, молодым племянником Монтесумы, которого пытали и убили Эрнан Кортес и его люди. В словаре я обнаружил последнюю часть головоломки: Куаутемок руководил последним восстанием против Кортеса, во время которого 13 августа 1521 года было убито сорок тысяч мужчин, женщин и детей. Место, где это произошло, сейчас является районом города Мехико и называется Тлателолко.

Я сразу понял, что означает «воспользоваться» ацтеком. Он был личностью, которую без труда можно было вставить в социалистический и антиимпериалистический кроссворд. Интересно будет попытаться вписать это имя.

Я сделал это не в следующем кроссворде, а через неделю. 12 по вертикали: «Мученик испанского империализма». По горизонтали хорошо вписалась «Ана».

В городе я услышал песню, которая напрямую касалась моей проблемы. Ее исполняла группа «Clash», одна из немногих иностранных поп-групп, разрешенных на Кубе. Она называлась «Should I Stay or Should I Go?[81]»

Хотел ли я выбраться отсюда? На этот вопрос я не мог ответить со стопроцентной уверенностью. Сначала я хотел посмотреть, куда это приведет. Ситуация была новой и интересной, а то мне уже поднадоело бродить между сентиментальными пьяницами в «Эль Кастаньо» и кроватью Хуаны.

Кроссворд напечатали, но никто его не комментировал несколько недель. А потом поступило новое письмо на имя «составителя кроссвордов» от такого же рассерженного и вздорного Р. Паиса. Письмо не содержало намеков на Мексику или Куаутемока, что не стало для меня неожиданностью. Предпосылка осталась прежней: внимательный читатель обнаружил ошибку в субботнем кроссворде. На этот раз речь шла о советском лидере Никите Хрущеве. Я написал, что он был украинцем, а на самом деле Хрущев был из Белоруссии, он родился в Минске. Во всяком случае, по утверждению Р. Паиса. Это было абсолютно неверно. В редакции прокомментировали это письмо, когда я забирал свою почту:

— Сколько же придурков разгадывают эти кроссворды!

Я рассмеялся:

— Может, стоит им отвечать?

— Не рассчитывай, что мы это опубликуем, — сказали они, вероятно немного обиженные на то, что я получал больше писем, чем другие сотрудники редакции. Но с тех пор никто не удивлялся, когда я запихивал письма в карман.

В этом письме — никаких открытых сообщений. На такое можно осмелиться только однажды. А как насчет скрытых? Я перечитал письмо несколько раз. Оно представляло собой плотно исписанный лист бумаги, полный насмешек и ругательств (кто-то развлекался, когда писал его), со ссылками на источники, с которыми так называемому составителю кроссвордов следовало бы свериться, на статьи в «Историческом журнале» (с номером страницы!) и даже на телевизионный документальный фильм о Хрущеве и кубинском ракетном кризисе, показанный по кубинскому телевидению накануне в 21.00. Особенно в свете телепередачи, которую посмотрело много людей, писал педантичный Р. Паис, моя ошибка была особенно вопиющей и болезненной. Вот я и раскрыл тайну. Потому что фильм был показан не «накануне», как он писал. Его должны были показать на следующей неделе.