Том 3. Время реакции и конситуционные монархии. 1815-1847. Часть первая - Эрнест Лависс

Эти события разбудили застарелую ненависть к Бурбонам и повлекли за собой настоящий взрыв ярости против духовенства. Злоба, накопившаяся против Конгрегации в течение предшествовавшего периода, прорвалась теперь наружу. Так как духовенство объявило себя солидарным с легитимной монархией, то буржуазная монархия приняла антиклерикальный и вольтерианский характер. В Лилле, Перпиньяне, Ниме, Дижоне и Арле произошли беспорядки, аналогичные парижским; кресты миссий срубались, а священники подвергались публично оскорблениям. В Париже лилии были соскоблены со всех памятников и даже с королевского герба, а Луи-Филипп не решался открыто присутствовать при богослужении.

Эти беспорядки нашли отголосок в палате. Гизо обвинял правительство в том, что оно использовало мятеж в своих интересах. Правда, некоторые члены правительства вели себя довольно странно: Тьер, занимавший тогда пост государственного секретаря, находился в толпе перед дворцом архиепископа и уговаривал национальных гвардейцев не выступать против толпы, а министр внутренних дел де Монталиве в прокламации, опубликованной 16 февраля, утверждал, что чувство негодования, подстрекавшее народ к беспорядкам, было вызвано «к сожалению, весьма основательными мотивами». Но чтобы дать удовлетворение партии сопротивления, он уволил сенского префекта Одилопа Барро и префекта полиции Вода. Таким образом либералы постепенно очищали в правительстве одну позицию за другой. Осложнения во внешней политике окончательно црипудили их оставить власть.

Падение министерства Лаффита. Вопреки совету Лаффита, король в начале февраля пе разрешил своему сыну, герцогу Немурскому, принять бельгийскую корону, предложенную ему брюссельским конгрессом. Равным образом он отказался вступиться за Польшу. Тем временем в Романье вспыхнуло восстание против папы, и Австрия сообщила, что намерена двинуть туда свою армию. Лаффит произнес 1 декабря в палате большую речь, в которой заявил, что «Франция не допустит нарушения принципа невмешательства». «Если австрийцы займут Модену, — воскликнул он, — то война возможна; если вступят в папские владения — вероятна, а если нападут на Пьемонт — несомненна». На это Меттерних ответил: «Мы направим войска во все те места, где произойдет восстание. Если это вмешательство должно вызвать войну, ну что же, мы не остановимся перед войной». Луи-Филипп отказался поднять брошенную ему перчатку. Лаффит подал в отставку.

Законодательная деятельность министерства Лаффита. При министерстве Лаффита в палатах были проголосованы три важных закона, дополнявших хартию: муниципальный, избирательный и закон об организации национальной гвардии.

Муниципальный закон обсуждался с 29 января по 17 февраля 1831 года. Право выбирать муниципальных советников предоставлено было избирательному корпусу, составленному из граждан, плативших налоги по наивысшим ставкам; сюда присоединены были также «таланты»[121], т. е. врачи, адвокаты, нотариусы, отставные чиновники и т. п. Муниципальные советники, из среды которых правительство назначало мэра, выбирались на шесть лет. Эта организация отчасти соответствовала тому плану, который в 1829 году был предложен Мартиньяком; новый муниципальный закон был шагом вперед сравнительно с наполеоновской системой, при которой муниципальные советы назначались центральной властью.

Закон об организации национальной гвардии обсуждался очень долго. Рассмотрение его началось в декабре 1830 года, а окончательно он был принят лишь 5 марта 1831 года. Учреждаемая — гласил первый параграф — «для защиты конституционной монархии, хартии и санкционированных ею прав», национальная гвардия состояла из всех французов, платящих прямые налоги и могущих приобрести обмундирование на собственные средства. Она подразделялась на легионы и сама выбирала своих офицеров; только высшие командные должности замещались королем по списку из 10 кандидатов, представленному национальной гвардией. Она имела отборные роты (гренадер и вольтижеров) и артиллерию. В Париже она заменяла королевскую гвардию и несла гарнизонную службу наравне с линейными войсками.

Так как обязанность иметь собственную обмундирование устраняла простонародный элемент, то национальная гвардия составилась почти исключительно из фабрикантов, рантье, лавочников и чиновников: это была не национальная, а буржуазная гвардия. В течение долгого времени она оставалась всецело преданной Июльской монархии; она мужественна проливала свою кровь за Луи-Филиппа и потеряла свыше 2000 человек только при подавлении восстаний 1832 и 1834 годов. Король всегда смотрел на национальную гвардию как на свою вернейшую опору. Поэтому он старался всячески угодить ей, принимал в Тюильри ее офицеров и раздавал в изобилии кресты. Он часто устраивал смотры и (по крайней мере до 1840 года) считался с теми возгласами, которые раздавались из рядов проходивших перед ним легионов. Он видел в них серьезное выражение общественного мнения.

Избирательный закон был принят 9 марта 1831 года палатой, а 15 апреля пэрами. Двойной вотум был отменен, ценз понижен: для депутатов с 1000 до 500 франков, а для избирателей с 300 до 200 франков налога. Следует заметить, что при этом правительство обнаружило больше либерализма, чем палата; так, оно предлагало (и безрезультатно) предоставить избирательное право без цензовых ограничений генеральным советникам, мэрам и их товарищам, должностным лицам судебного ведомства, адвокатам, нотариусам и стряпчим, врачам, профессорам и приват-доцентам различных факультетов, преподавателям Коллеж де Франс, Музея и высших государственных школ. Палата согласилась только понизить для этих лиц ценз до 100 франков. Эта реформа увеличила число избирателей с 94 000 до 188 000 человек (из тридцати миллионов французов), и только эти 188 ООО крупных плательщиков составили «легальную страну» (pays legal J. Интеллигенция была отстранена, вся власть принадлежала деньгам: в течение восемнадцати лет Францией правила плутократия.

Переход власти к партии сопротивления. Отставка Лаффита была благоприятно принята общественным мнением: не говоря уже о страхе перед войной, почти всем надоел беспорядок и непрестанно повторявшиеся шумные манифестации. С июля 1830 года мятеж принял характер хронической болезни. Особенно бурно прошли первые дни марта. Прежде всего толпы рабочих явились в Палэ-Рояль требовать «работы или хлеба». 9 марта (1831), по случаю польского восстания, в русском посольстве были выбиты стекла; 10 и 12 марта состоялись новые манифестации с криками «Война с Россией!» Дела приостановились; кредит в 30 миллионов, отпущенный для содействия торговле и промышленности, не послужил ни к чему. Тревога усиливалась в денежных кругах. Трехпроцентная государственная рента упала до 52 франков, а пятипроцентная до 82. Государственное казначейство не было обеспечено необходимыми ресурсами даже на две недели. Банкротства следовали одно за другим. Сам Лаффит вынужден был ликвидировать свой банк.

Состоянию анархии необходимо было положить предел, и даже передовые либералы это понимали.

«Во Франции есть правительство, — писал Арман Каррель, — но о нем ничего почти не слышно, его не видно, и почти никто не знает, где оно находится». Буржуазия хотела иметь твердое и сильное правительство, и 13 марта она получила министерство Казимира Перье. Власть окончательно перешла в руки партии сопротивления.

Министерство состояло из Казимира Перье (председатель совета и министр внутренних дел), Монталиве, барона Луи, Барта, адмирала де Риньи, д'Аргу, Сульта и Себастиани.

Казимир Перье. Казимиру Перье было тогда 53 года. Банкирский дом, основанный еще при Империи, доставил ему очень крупное состояние. Будучи депутатом от Париж: а при Реставрации, он в течение долгого времени являлся одним из вождей либеральной оппозиции. К концу царствования Карла X он сблизился с правительством; при обсуждении адреса 221 он воздержался от голосования и хотя после победы инсургентов вошел в состав муниципальной комиссии, но искренно жалел о падении легитимной монархии. Обладая ясным, точным и практическим умом и энергичным характером, он отличался, кроме того, твердостью и страстным властолюбием. Он умел повелевать и требовал строгого, почти слепого повиновения своим приказаниям. При этом он отличался властными и жесткими манерами и резким тоном, доходившим порою до наглости; так, например, однажды в палате он крикнул своему коллеге по министерству, д'Аргуу собиравшемуся начать речь: «Ici, д'Аргу!»[122]

Он принял власть с твердым намерением восстановить правительственный авторитет, причем согласился вступить в министерство не прежде, чем убедился, что никто не посмеет мешать ему п что в правительстве будет господствовать одна только воля, а именно, его собственная. Он хотел быть первым министром парламентской монархии и готов был взять на себя полную ответственность за действия кабинета, лишь бы ьсе решения исходили от него. Ничто не должно было делаться — и, действительно, не делалось в различных министерствах — без его ведома. С самим Луи-Филиппом он держал себя не менее властно: ни одна депеша не поступала к королю раньше, чем министр не ознакомится с нею; ни одно сообщение монарха не появлялось в Монитере, пока его не одобрит первый министр.