Василий I. Книга 2 - Борис Дедюхин

Беседа кающегося и исповедника велась вполголоса мирно и согласно до той поры, пока Василий вдруг не спросил с вызовом, требовательно:

— А скажи, владыка, отчего византийские иерархи не хотят Дмитрия Ивановича Донского к лику святых приобщить? Нешто малы его заслуги перед миром христианским?

Киприан готов был к такому вопросу, лишь для виду озаботился, посмурнел, отвечал нравоучительно и ворчливо:

— Святой — это раскаявшийся грешник. Кто первым вошел в царствие небесное от Руси? Княгиня Ольга да Владимир. А знаем мы, что Ольга смерти предала послов в паровой бане, перебила пять тысяч древлян, приглашенных ею же самой на пир. Владимир же был развратником, человеком похотливым, державшим шестьсот наложниц. Но Ольга — первый крещеный человек на Руси, она твердо хранила веру среди искушений языческого мира, день и ночь молилась за сына, за внука, за весь свой народ. И Владимир, крестившись, от дурных привычек избавился, идолов сжег. Став христианином, он сомневался, может ли еще наказывать разбойников и воров. У византийской церкви такие сомнения его даже вызвали удивление, как же было не признать его святым. И Александр Невский в святые возведен…

— Он возведен был сразу после Куликовской победы, в честь нее, я помню…

Киприан поднял взор на лик Спасителя:

— Господи Иисусе Христе, сын Бога Живаго, вразуми его, кающегося…

— Господи, помилуй! — вторил Василий митрополиту, который затем продолжил:

— Святой Александр принял перед кончиной схиму, Дмитрий же Иванович, хоть и был человеком целомудренным, безгрешным, покинул мир сей без монашеского пострижения и раскаяния, которое спасло ведь и Ольгу, и Владимира, и Бориса с Глебом, и Александра.

— Но за то только разве Господь возлюбил их всех, что они раскаялись? Господь избрал и возлюбил наш народ и воздал дар Божьей благодати не им только лишь, но всему народу русскому.

— Да, потому что русские святые служили верно народу христианской любовью, являли пример милосердия, красоты и смирения. Сказал святитель Иоанн Златоуст о Маккавеях, что они сражались не за жен своих, не за детей своих, не за служителей своих… но за закон и за отеческий уклад. Вождем их на войне был Бог. Когда они были в бою и подвергались смертельной опасности, они били врагов, не уповая на свое оружие, но находя достаточный панцирь в самом деле, за которое сражались. Идя на войну, они не лицедействовали, не пели военных гимнов, не нанимали свирельщиков, как поступают в других войсках; но они просили у Бога, за которого вели войну и за славу которого сражались, посылать им помощь свыше, сражаться вместе с ними и подать им руку… Дмитрий Иванович Донской — доблесть и зерцало земли Русской — однако не поступал так, как семь братьев Маккавеев. Молю Господа я денно и нощно, чтобы он тебя на путь верный наставил, чтобы умножил ты содеянное твоим великим отцом. Хоть и не причислен Дмитрий Иванович к сонму святых, однако являл он собой пример целомудрия, чистоты и правды… Он тоже лишь единожды исповедовался передо мной, но до конца шел в своих признаниях, без утайки… А ты, сын мой, во всем ли покаялся?

Василий промолчал, продолжил класть низкие поклоны перед тяблом с негасимой лампадой.

— Великий князь! — голос Киприана слегка усилился и построжал. — Желая добра тебе, не хочу быть твоим потаковником… Я хотел бы не видеть того, что невозможно уже не замечать, хотел бы не слышать того, о чем говорят и послы, и бояре, и челядь твоя, однако…

— Живана, что ли?.. Каюсь, грешен, прости меня, Господи, недостойного.

— Прелюбодеяние, нарушение супружеской верности столь отвратительный грех, что ведет к духовной смерти еще до физической кончины человека..

Киприану положено говорить… наставлять… Господи, прости… Янга, простишь? Ты — нет! Единожды отступник — отступник еще и еще. Не тебе ли назло девку, невесту Христову испортил?.. Маматхозю прикончили… Что я тебе доказываю, когда сам один кругом виноват и душу мою бременят грехи!.. Бог узнает и простит. А ты даже никогда и не узнаешь.

— Милосердный, благой и человеколюбивый Господи! — бархатно рокотал Киприан вполголоса. — Ты по щедротам своим послал в мир сына своего единородного, чтоб он разорвал запись грехов наших, расторг узы связанных грехами и возвестил освобождение пленным. Освободи, Владыка, благости своей раба твоего Василия от уз, связывающих его, а даруй ему…

Киприан дочитал разрешительную молитву и повелел сорок раз с сорока поклонами произнести покаянный канон.

Оставшись один, Василий касался лбом холодного пола, осенял себя крестом, повторяя:

— Не надейся, душе моя, на тленное богатство и на неправедное собрание, вся бо сия не веси кому оставищи, но возопий: «Помилуй мя, Христе Боже, недостойного…» Не уповай, душе моя, на телесное здравие и на скоромимоходящую красоту, видищи бо, яко сильнии и младии умирают, но возопий: «Помилуй мя, Христе Боже, недостойного».

Душевного облегчения, однако же, не испытывал. Напротив, удушье почувствовал. И словно бы Киприан незримо продолжал здесь присутствовать, или это остался после него дух его тлетворный?..

Подумав о Киприане, вспомнил утреннюю беседу с ним. Митрополит убеждал в необходимости объявить войну псковским и новгородским стригольникам и их последователям в других городах, в том числе и в Москве.

«Что это значит — стригольник?» — не понял Василий. «Псковский дьякон Карп, который секту еретиков основал, был цирульником, всем своим прихожанам волосья и бороды подстригал. И вот что ныне написал мне в грамоте Антоний. — Киприан развернул пергамент и прочитал Василию грозные слова византийского патриарха: — «Как в древности дьявол, через змею, клевета на Бога Афиму, уверяя, что по жестокости и злой зависти запретил ему есть от древа познания добра и зла, так ныне ересиарх Карп отвращает людей от вкушения у древа жизни, то есть от причастия…» Дальше святой патриарх меня ругает, будто я потворствую стригольникам, кои не священнику исповедуются, но земле…» — «Как это исповедуются земле?» — «Не Божьей церкви поклоняются, а земле просто… Искоренить надо на Руси ересь, это антихристианство»…

Утром Василий согласился с Киприаном, а сейчас засомневался. Ведь земле исповедовались наши отцы, деды, пращуры?.. А еще Янга!!

Тогда, после публичной казни Ивана Вельяминова, на Кучковом поле, она потащила Василия на Боровицкий мыс к их дубу и научила древнему обряду исповедания: они тогда вместе, согласно попросили прощения у солнца, у луны, у звезд, у зари, у темной ночи, у дождя, у ветра, а особо у земли…

Он торопливо вышел из молельни, прокрался через повалушу, ступая бесшумно по половицам, так же крадучись, пробрался на красное крыльцо, спустился и нырнул в глухой и слепой сумрак ночи.

На Боровицком мысу поймал ртом сладкий ветер из-за Москвы-реки.

Дуба не сумел разглядеть во тьме, но нашел его по здоровому духу листьев и коры.

И, как тогда, с Янгой, опустился перед ним на колени, как тогда, истово произнес:

— Молю тебя, Мать-Земля Сырая, кормилица, молю тебя, убогий, немысленный, грешный, прости, что топтал тебя ногами, бросал тебя руками, глядел на тебя глазами, плевал на тебя устами… Прости, родимая, меня, грешного, Христа Спаса ради и матери его Богородицы Пречистой и Светлого Ильи — пророка премудрого…

Как учила его, ребенка, Янга, он и сейчас старательно омыл руки землей, упал на нее ниц. Затем, стоя на коленях, снова обратился к Матери Сырой Земле. Встал и, не вытирая рук, не отряхивая земли, пошел во дворец уже просветленный, уверенный, что в самых своих страшных и тяжких грехах он наконец-то истинно покаялся.

Храм Рождества Богородицы в Кремле освятил сам митрополит всея Руси.

Великая княгиня Евдокия Дмитриевна загодя припасла дорогое церковное имущество: кресты, кадила, книги, евангелия, облачение для священнослужителей, свечи.

Василий Дмитриевич пожаловал ризу, расшитую золотом, жемчугами, многоценными каменьями.

Однако новый храм, возведенный в честь Дмитрия Ивановича его супругою, был радостью не одной только великокняжеской семьи, но всей Москвы, всего народа.

Идет время, делает свое дело забвение. События сменяют друг друга, не все их даже и запомнишь, но тот сентябрьский день 1380 года не только не тускнеет в памяти, но становится волнующим до сердечной боли — день великого торжества преодоления и великой скорби утрат. В истории Руси не было более светлых, более христианских дней, 8 сентября 1380 года свершилось то, о чем страстно мечтали несколько поколений русских людей. И еще не охватить разумом в полной мере смысла и значения свершившегося, никто еще не загадывает о том, что и далекие потомки будут переживать сердцем и суровое величие того дня, и неизреченность вечной радости его[115].