Соленый ветер. Штурман дальнего плавания. Под парусами через океаны - Дмитрий Афанасьевич Лухманов

и наглухо заколотили все палубные люки и иллюминаторы и вообще специально подготовили их к этому переходу.

— А все-таки попробуем, капитан.

— Есть, ваше превосходительство, попробуем… Но за жизнь всех людей на судне, и вашу в том числе, отвечает капитан, и поэтому в случае серьезной опасности я приму те меры, которые подскажут обстоятельства, уже не спрашивая ваше превосходительство.

Гродеков осмотрел меня с ног до головы и ничего не сказал. С ним никто так не разговаривал.

Мы еще находились далеко от взморья, когда «Атамана» так начало бить плоским днищем о воду, что на столах подпрыгивали стаканы. Скоро вышибло несколько заклепок в носовой части. Я предвидел это, полы в коридоре были заранее вскрыты, и мой помощник с четырьмя казаками, которые были наготове, забил отверстия деревянными втулками. Через несколько минут вышибло иллюминатор в нижнем салоне. Его забили досками. Еще через минуту «Атамана» почти поставило на дыбы и так хватило днищем о воду, что выскочило сразу около дюжины заклепок.

Вода начала заливать полы в носовых каютах. Идти дальше было бессмысленно, и я повернул назад, послав с мостика рассыльного казака доложить об этом Гродекову.

Когда казак вернулся, я спросил его:

— Что тебе сказал командующий войсками?

— Ничего не сказал, вашескородие.

Через пару часов мы вернулись в Николаевск и целый день потратили на то, чтобы заменить выбитые заклепки болтами на гайках и резиновых прокладках. Поправили и вышибленную иллюминаторную раму в нижнем салоне.

Мне рассказывали потом, что Птица держался храбро и все время наблюдал, как казаки забивали дыры от вышибленных заклепок. Остальные все заперлись у себя в каютах, причем из каюты Кузьки, как мы прозвали Кузьмина, ясно доносились истерические вопли.

В ту же навигацию, в августе, Гродеков задумал подняться на «Атамане» по Уссури и Сунгаче до озера Ханка.

Я доказывал, что это невозможно, так как Сунгача — глубокая, но узкая речушка и делает такие петли, где «Атаман» не сможет вывернуться. Кроме того, ее берега сплошь поросли ковылем, и достаточно искры из трубы парохода, чтобы вспыхнул такой пожар, из которого не выбраться.

Гродеков опять настоял на своем, и единственное, чего мне удалось добиться, это чтобы нас на всякий случай сопровождал катер «Дозорный».

Расстояние от озера Ханка, из которого вытекает Сунгача, до ее впадения в Уссури равняется по прямой 80 километрам, а по воде — около 190 километров. Ширина реки — не больше 17 метров. Длина «Атамана» была около 40 метров, а ширина, с колесами, около 12 метров. И вот как только мы влезли в Сунгачу, начались злоключения: упрется «Атаман» на крутом повороте носом в один берег, а кормой в другой, и ни взад, ни вперед. Хорошо, что еще берега мягкие, песчаные, нет ни одного камешка.

Что делать? Тросом бы протянуться, но закрепить не за что: только кое-где деревцо увидишь, а то, куда взгляд ни кинешь, кроме стоящего стеной высокого ковыля, ничего нет. Приходилось иногда на руках заносить по берегу якорь, закапывать его и, привязав к нему трос, протягивать пароход да еще подрывать лопатами берег. Хуже всего доставалось пароходным колесам: мы их мяли каждые полчаса и иногда так здорово, что требовалось разводить походную кузницу и выпрямлять погнутые железные тяги и ободья.

Это, с позволения сказать, плавание тянулось уже третьи сутки, когда мы наконец привели наше правое колесо в такое состояние, что его пришлось целиком разобрать. Механик потребовал двенадцать часов на ремонт. Я пошел доложить Гродекову.

— Велите «Дозорному» подойти к борту, я пересяду на него и на нем вернусь на Иман, а оттуда поеду железной дорогой во Владивосток. Вы же исправляйте ваше колесо и идите назад, в Хабаровск, там приведете все в порядок как следует, сдайте работу артиллерийским мастерским.

— Ваше превосходительство, позвольте вас спросить, считаете ли вы меня виновным в том, что я не доставил вас до места назначения?

— Я вам после скажу, капитан, идите и распорядитесь, чтобы «Дозорный» подошел к борту.

Когда весь пассажирский багаж был перенесен на «Дозорный», куда перешел и буфет с «Атамана», и свита выстроилась у сходней, на палубе появился Гродеков.

— Вот, господа, — начал он, обращаясь к свите, — прежде чем мы оставим «Атаман», мне хотелось бы при всех сказать несколько слов нашему капитану. Он спрашивал меня, считаю ли я его виновным в том, что он не довел «Атамана» до Ханки, или я убедился в том, что «Атаман» слишком велик для Сунгачи? Да, я убедился в этом. Но мне так часто докладывают, — он пристально оглядел свиту, — о невозможности выполнить то или другое поручение, желая прикрыть этим недостаток энергии или желания, что я привык никому не верить, пока сам не убедился. До свиданья, капитан, благодарю вас за ваше прекрасное управление судном, за вашу находчивость, за вашу энергию. Я вас ни в чем не виню.

С этими словами генерал пожал мне руку и перешел на «Дозорный». Свита последовала за ним. Это была первая благодарность за два года нелегкой службы с этим самодуром.

Только на пятый день дошлепали мы до Хабаровска и поставили судно на ремонт.

Кета в мешке

В ту же осень я наглядно ознакомился с тем, как легко и ловко искушенные в царской службе приамурские военачальники втирали очки никому и ничему не верившему Птице.

Выше уже говорилось о баснословном ходе кеты в низовьях Амура и Уссури. В «сезон» кета стоила гроши, и неудивительно, что она делалась в это время основой питания и населения, и войск, расположенных в крае. Поэтому, когда в сентябре 1899 года Гродеков затеял ряд инспекторских смотров войск Приамурья, он в каждой воинской кухне обязательно натыкался на рыбный суп.

Господа ротные, батальонные и полковые командиры отлично знали «туркестанские» вкусы грозного генерала. В дни его посещений в котлы валилось столько луку, лаврового листа и красного перца, что обыкновенный смертный, неосторожно хватив ложку солдатского супу, долго стоял с выпученными глазами, ловя воздух широко открытым ртом. Кроме того, в суп клалось такое количество чумизы[60], что он скорее походил на кашицу, а у «хозяйственных» командиров деревянная ложка могла стоять в нем.

Таким образом, со стороны гродековского вкуса рыбный суп не оставлял желать ничего лучшего.

Однако этот суп доводил генерала до крайних пределов раздражения.

Однажды высокое начальство пожелало прикинуть рыбные пайки на весах, но это оказалось невозможным.

— Рыба сильно разваривается, ваше превосходительство, и разрезать ее на пайки никак невозможно.

— Но для чего же ее разваривать до такой степени, ведь