Просто мы научились жить (2010-2012) - Александра Соколова

– Попозже.

Так – за портвейном и сигаретами – скоротали час. Лека молча слушала рассказ Юры о пересдаче лабораторной, и вяло кивала на особенно экспрессивные высказывания.

С каждым выпитым глотком, росла ее злость, плавно переходя в ярость.

Ну и черт с ней! Пошла она! Если ради того, чтобы не потерять ее дружбу, надо притворяться другой – Лека не будет притворяться! Она такая, какая есть, и иной не будет.

Жизнь продолжается и без Женьки. И найдется еще человек, который полюбит Леку такой, какая она есть.

– Пошли на базу, – сказала она, когда сгустились сумерки и из корпуса «А» донеслись звуки громкой музыки.

Но ребята отказались – у них была еще одна бутылка, и ее общество казалось им более приятным, чем общество однокурсников.

Пошла одна. В вестибюле посмотрела на себя в зеркало, расправила на голове бандану, а на джинсах – рваные дырки, и, кивая на ходу знакомым, отправилась в зал.

В огнях и переливах бахала музыка. Народа было еще мало, и Женьки среди них не было.

Лека пустилась танцевать. Она двигалась быстро, активно и жестко, надеясь таким образом немного выпустить пар и перестать злиться. Какое-то время это работало, а потом, после трека Моби, диджей вдруг поставил «Снайперов». И все изменилось.

Где-то есть корабли… У священной земли.

И горячие губы твои.

Катастрофически тебя не хватает мне,

Жгу электричество, но и не попадаю я

Воздух толчками и пульс нам трещет, та-та.

Пришла Женька. Лека ее не видела в темноте, но знала совершенно точно: она здесь, стоит у входа и тоже вслушивается в эту песню.

Бессилие и горечь затопили ее до самых краев. От несправедливости бытия захотелось упасть на пол и выть, долго и протяжно, как воет на луну волчица, потерявшая детеныша в случайном капкане.

Лека оглянулась. Боль требовала выхода, мечтала о нем, и выход нашелся.

Она подошла к девчонке, имя которой не помнила, но точно знала, что у нее есть парень, и этот парень сейчас здесь. Завязался разговор. Лека улыбалась, подмигивала, и флиртовала. Чертики в ее глазах показывали языки и манили пальчиком.

Лека спиной чувствовала, как нарастает напряжение в этом углу танцпола, затылком ощущала на себе взгляд, но ее было уже не остановить.

Ее ладонь уже лежала на бедре девушки, и смещалась к ягодице, когда напряжение переросло критические размеры, и кто-то сзади схватил ее за плечо.

…Бьет в переносицу, я знаю, все знаю, но

Катастрофически тебя не хватает,

Мне катастрофически тебя не хватает…

Ее били по лицу, она отвечала хлесткими ударами, и плакала, не скрывая слез и радуясь возможности поплакать. Физическая боль будто забивала глубже внутрь боль душевную, и она становилась не такой острой, не такой сильной.

Она смотрела по сторонам в безумной надежде – а вдруг Женьке все же не все равно? Вдруг ей не наплевать и она придет, чтобы ее спасти.

Не пришла. И с привкусом крови на губах, с помрачающимся сознанием, мучительной ясностью пришло осознание, что она не просто не пришла, но и не придет уже никогда, и что ничего уже не изменить и не исправить.

Чем отличается чувство вины от чувства стыда? Почему второе по сравнению с первым так ужасно, и так фатально? Потому что чувство вины мы испытываем за поступки, а чувство стыда затрагивает личность. «Я поступил плохо» и «Я плохой». Первое можно исправить. Второе исправить нельзя.

Лека проснулась рано – в череде ужасающих тревожных снов образовалась брешь, и она была счастлива открыть глаза. Ровно секунду, пока сознание не напомнило о том, насколько явь ужаснее и горче.

Она с трудом заставила себя слезть с кровати и сходить в душ. Потом оделась. Долго смотрела сверху вниз на расстёгнутый ремень прежде чем затянуть его на крайнюю дырку.

Зачем я делаю это? – Думала Лека, присаживаясь на подоконник и борясь с желанием раздобыть где-нибудь сигарету и закурить. – За что воюю? И с кем? Аллочкиной дружбы мне не вернуть, это ясно. Работать спокойно тоже не получится – такую обстановку устроят, что всех отравят, не одну меня. Надо разворачиваться и уходить отсюда к чертовой матери.

Но что-то не давало просто развернуться и уйти.

Она оделась, натянула шапку, наглухо застегнула «молнию» куртки и вышла из корпуса, оставляя следы на свежевыпавшей полоске белого снега.

Некстати вспомнилось, что завтра начнутся занятия, и она обещала Рите из старшей группе помочь с математикой. Усилием прогнав эти мысли, Лека вышла за ворота и зашагала по улице.

Дойдя до автовокзала, она уже точно знала, что ей делать. Взяла билет, забралась в автобус и дремала, пока водитель не выкрикнул «Остановка кладбище».

Памятники и обелиски тонули в сугробах – зима выдалась на удивление снежная, и завалило все вокруг. Надписей и фото не было видно, но Лека и с закрытыми глазами нашла бы нужную могилку. Она присела на колени и рукавом счистила снег с круглой рамки фотографии.

– Привет, Саш, – сказала, улыбнувшись.

И разрыдалась.

Она плакала долго, не сдерживая рыданий, всхлипывая и обнимая сама себя за плечи. Слезы катились по щеками, заливая подбородок и холодили губы. Но с каждой слезой – как и всегда бывало – становилось легче.

– Что мне делать, Саш? – Спросила она, когда слезы были выплаканы, а в груди снова поселилась пустота и грусть. – Кажется, я снова зашла куда-то не туда, и наделала ошибок… Я думала, отдав себя служению, я смогу успокоиться и обрести себя, а получилось, что себя я только потеряла. Я настолько привыкла играть эту красивую роль, что уже даже не помню, что из всего этого – я?

Она закрыла глаза ладонями и вздохнула. И снова посмотрела на фотографию.

– Я пошла по твоему пути. И снова облажалась. И теперь… Сашка, я не знаю, что мне делать. Я попробовала все, любые варианты. У меня больше нет выбора, некуда идти.

Налетел ветер, и натрусил снега с веток деревьев. Снег попал на лицо, губы, за шиворот.

– Я трус, да? Я знаю, что я трус… Мне страшно посмотреть правде в глаза и искать, куда хочу идти я. Проще убедить себя в том, что я больше ничего не хочу…

Она снова заплакала. И снова обхватила себя руками. Как бы ей хотелось, чтобы это были не ее руки, а руки друга.

– Я скучаю по ней, Саш. Но я не могу вернуться. Таганрог – закрытый город для меня теперь, а Женьке я просто не нужна… А больше я просто никуда не хочу.

Она вспомнила, как долго и трудно налаживались отношения между ней и Женькой тогда, после их размолвки. Как тяжело было строить все заново, с самого начала, и учиться принимать друг друга настоящими.