Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов

«Почему не нападает?» — думала Илона.

Наверное, дело было в молитве, которую непрестанно читал священник. Но, кажется, с приближением к вершине горы это все меньше отпугивало ведьму. Ее фигура становилась ближе, вырастала, нависая и подавляя. Отец Федор словно бы и не замечал этого, но Илоне становилось жутче и жутче.

В какой-то момент, на последнем этапе пути, когда часовня уже была почти на одном уровне с ними, Илоне показалось, что сейчас видящая их атакует. Аура инфернальной агрессии налетела, словно режущий порыв ветра, заставляя застыть в венах кровь. Таш громоздилась прямо перед ними, запирая дальнейший путь. Дорога к часовне, она сама, заснеженные деревья и скамейки проступали сквозь полупрозрачную фигуру ведьмы неясными пятнами.

Однако отец Федор продолжал идти вперед, будто не видел опасность. Сейчас они приблизятся к Таш вплотную и тогда... Тело Илоны напряглось в предчувствии схватки, его сотряс выброс адреналина. Хотя совершенно непонятно было, как сражаться с таким чудовищем.

Но делать этого не пришлось — рядом с Таш возникла другая фигура, тоже напоминающая огромную статую в морозном сиянии. Это был мужчина с монголоидным лицом и длинными волосами, замерзшими вокруг его головы, словно бриллиантовая корона. Он вытянул руку и отодвинул Таш с их пути. А та подчинилась.

Путь был свободен, ледяной мужчина исчез, и Илона с отцом Федором, который продолжал молиться, подошли к часовне. Возвышающаяся из снегов, с зеленой шатровой крышей и золотой маковкой, она напоминала карандаш, которым кто-то намеревался написать на ясном зимнем небе некий текст.

«Пожалуй, — подумала Илона, глядя на пригорок на вершине сопки, где стояла часовня, — это и правда что-то искусственное. Возможно, курган. Или оплывшая пирамида...»

Удивительным было то, что тут не было ни души. Конечно, вряд ли в такой мороз здесь нашлось бы много гуляющих, но хоть кто-то... Например, караул у сигнальной пушки, отмечающей выстрелом каждый полдень. Хотя солдаты, возможно, прятались от стужи в своей караулке.

Город отсюда тоже выглядел безлюдным, словно из него мгновенно исчезли все жители. Лишь сверкали покрытые инеем крыши, да нависали над ними мрачные заснеженные сопки.

Они поднялись по проложенной на пригорке лестнице. Священник достал ключи и отрыл двери часовни.

— Тут сейчас никого нет? — спросила Илона.

— Я позвонил матушке-свечнице и попросил уйти, чтобы помолиться одному. Они знают, что я делаю такие вещи, и всегда не просто так, — ответил батюшка и вошел внутрь.

Илона прошла было за ним, но застыла на пороге.

Она помнила, что помещение тут совсем маленькое, не больше кухоньки в панельном доме — в нем могло поместиться одновременно всего несколько молящихся. Но теперь она вошла в громадный храм с величественными светлыми образами по стенам и огромным распятием вдали.

— Она больше внутри, чем снаружи! — изумленно вырвалось у Илоны.

— Вам показалось, — коротко ответил батюшка.

Он троекратно, с глубокими поклонами, перекрестился, снял полушубок, повесил его на стоящую за столиком с церковным скарбом вешалку и подошел к распятию.

Илона продолжала стоять на пороге, не веря своим глазам.

Здесь горело множество свечей, и теплились все лампады. Отец Федор встал в центре часовни и погрузился в молитву.

Неожиданно свет за окнами померк. Илона вздрогнула и выглянула за двери. На улице царила ночь — хотя только что была середина солнечного дня. Женщина с изумлением видела звездное небо, причем совсем не то, которое можно было увидеть здесь в это время. Ей бросился в глаза очень яркий Марс — пронзительно-красная точка.

— ...Господа нашего Иисуса Христа, во ад сшедшаго, — молился батюшка.

Звезды исчезли. Больше не было ничего — густая тьма, которая, казалось, сейчас раздавит и поглотит их. Илона судорожно оглянулась. В часовне по-прежнему мерцали огни и раздавались молитвы отца Федора.

Она вновь повернулась к улице и чуть не закричала от ужаса — на часовню со всех сторон надвигалась стена пламени. Илона ощутила невыносимый жар и удушающий запах дыма. Однажды ей довелось проскакивать на машине участок дороги, по обеим сторонам которого бушевал лесной пожар. Но то, что она видела сейчас, было ужаснее в сотни раз.

— ...И поправшаго силу диаволю.

Когда Илона уже готова была окунуться в огонь, он вдруг исчез. Вокруг по-прежнему простиралась ледяная тьма. Однако в ней появились просветы. Они расширялись, и вскоре Илона увидела перед собой неведомым образом возникшую равнину. Бесплодную, но не безлюдную. Со всех сторон часовню окружало огромное войско. Илона видела свирепых индейских воинов, в перьях, боевой раскраске, потрясающих копьями и макуауитлями. Были тут и нечеловеческие существа — страшные огромные рептилоиды с могучими хвостами и какими-то совсем уже жуткими предметами в длинных лапах. Над войсками реяли яркие знамена, грохотала дикая боевая музыка на неведомых инструментах.

Раздалась зычная команда, и армия со страшным ревом пошла в атаку. Совершенно очевидно было, что сейчас она попросту сметет часовню вместе с двумя людьми.

— ...И даровавшаго нам тебе Крест Свой Честный на прогнание всякаго супостата.

Илона уже видела перекошенные лица людей и страшные оскаленные лики чудовищ, выпустивших из пастей хлыстообразные заостренные языки. Ее обдал смрад множества потных тел и еще какой-то странный запах. Но, когда оружие уже было занесено над ее головой, картина сменилась вновь.

Теперь это было нечто невообразимое. Словно куски, выдранные из плоти разных миров, сброшенные в одну кучу. Она видела фрагменты чужих небес, ни на кого не похожих существ, какие-то сцены явно из земного прошлого, и, кажется, будущего. Но больше было неземных картин, которые она просто не понимала. А некоторые фрагменты и вообще не поддавались ни малейшему определению — словно куски абстрактных полотен. И все это, будто в калейдоскопе, пребывало в постоянном движении, одни фрагменты мгновенно вставали на место других, и так бесконечно.

По всей видимости, именно так должен выглядеть первозданный хаос.

У Илоны закружилась голова. Из всего того, что она видела сегодня, представшее перед ней теперь зрелище было самым диким и жутким.

Но тут из вопиющего смешения выкристаллизовалось нечто очень знакомое. Илона сначала и не поняла, что это. Очевидно, ее мозг, ошеломленный представшим перед ним визуальным безумием, отказывался давать определение чему-либо.

А ведь это был Женя.

Перед ней на фоне вавилонского смешения миров висело лицо Кромлеха. Оно было скорбно и задумчиво, глаза закрыты. Вернее, один глаз — вместо другой половины лица был оголенный череп — как на его жутком памятнике у сенота.

— Женя! — закричала