Боль - Ольга Богуславская

Приходил.

Но только не из прокуратуры.

Оказалось, что спустя неделю после похорон к директору школы Николаю Мефодьевичу Рябоконю явился мужчина средних лет и сказал, что он от родителей убитого. Мол, родители не доверяют милиции и начали собственное расследование, я им помогаю, расскажите, что знаете. Почему Рябоконь не спросил у незваного гостя документы, он и сам теперь объяснить не может. Растерялся. Мужчина получил ответы на все свои вопросы, пообещал прийти через несколько дней и откланялся, но больше не пришел. Недели через две Рябоконь увидел его на улице, подошел и спросил, почему не приходит, ведь договорились. Приболел, на днях появлюсь — вот что он услышал в ответ. Стоит ли говорить о том, что это была их последняя встреча?

Фомичева пошла в прокуратуру. Там удивились, но посоветовали пойти в милицию. Пошла. Потом ещё раз. Потом снова… И только в начале июля, когда Фомичевы сами привезли директора школы в милицию, там составили фоторобот незнакомца, но сотрудник, который занимался этим, не сумел "состарить" изображение, а того, кто мог бы это сделать, до сих пор не нашли. Лето, все в отпусках. В прокуратуре тоже лето. Директора школы не допросили.

Первого июня Фомичевы отвезли в прокуратуру Московской области заявление о том, как они сами ведут расследование убийства сына. Прокурор Лобни живо отозвался: в торжественной обстановке он сообщил Фомичевым, что нерадивый Шварев от дела отстранен и теперь расследованием будет заниматься Виктор Георгиевич Симаков, заместитель прокурора.

Дело было 25 июня, а 23 июля Фомичевым позвонили из прокуратуры и сообщили, что расследование приостановлено. Нету подозреваемого. Как появится, так расследование возобновят.

Честно говоря, больше всего мне хотелось бы знать: поведал ли кто-нибудь прокурору Московской области об одном феноменальном обстоятельстве в деле Кабанова?

У Кабанова, оказывается, есть алиби.

И подтверждает его — кто бы вы думали?

Заместитель прокурора Лобни Виктор Симаков.

Оказывается, в день, когда произошло убийство Дениса Аистова, Симаков вызвал Кабанова в прокуратуру для проведения очной ставки по старому уголовному делу. И в прокуратуру Кабанов вместе с матерью пришел именно в тот самый час, когда он, Кабанов, согласно обвинительному заключению, увел Аистова из дому в лес.

Правда, Симаков и Кабанов заранее не обговорили детали спасительного алиби, поэтому Симаков утверждает, что Кабанов пришел для участия в очной ставке, которую Симаков проводить почему-то передумал, отчего в деле нет никаких следов присутствия Кабанова в прокуратуре в роковой день убийства Аистова. А Кабанов говорит, что в тот день был вызван в прокуратуру для ознакомления с материалами дела. Симаков поведал следствию, что Кабанов забыл паспорт и пришлось ему бежать за ним домой, — а Кабанов об этом почему-то не знает. Странно, правда?

Следователь Мытищинской прокуратуры, которая вела дело по убийству Аистова, допросил женщину, которая работала в ту пору в одном кабинете с Симаковым. Женщина прекрасно помнит этот день, поскольку он совпал с днем рождения её подруги. Она категорически отрицает то, на чем столь же категорически настаивает Симаков. Кабанова она в тот день не видела. В кабинет он не заходил.

Теперь эта строптивая женщина работает в другом месте. Мытищинская прокуратура признала показания заместителя прокурора Лобни Виктора Симакова ложными, но этот пустяк никак не отразился на его деятельности на посту второго лица в прокуратуре города. И получается, что, с одной стороны, Симаков долго трудился над созданием алиби Кабанова, а с другой стороны, тот же Симаков принял решение о приостановлении расследования по делу об убийстве Антона Фомичева.

Если вдуматься, звучит это так: может, прокуратуре "повезет" и в ближайшее время убьют ещё двух-трех подростков, тогда можно будет сличить, сравнить, проанализировать, и вот уж после тщательного и кропотливого изучения всего, что доставят в прокуратуру родители убитых, можно будет и самим взяться за дело. Но можно и не браться: кто знает, какой ещё сотрудник прокуратуры Лобни захочет помочь обвиняемому и чем готов будет пожертвовать? Кстати, в материалах дела по обвинению Кабанова имеются показания свидетелей, которые следовало бы прочитать повнимательнее. В них речь идет о том, что многие сверстники Кабанова перестали с ним общаться после того, как убили подростка Алексея Магагарова, — многие считают, что Кабанов виновен и в его гибели.

Не слишком ли много совпадений? И сколько все же подростков погибло в Лобне?

Нелишне будет напомнить, что дело по факту исчезновения Аистова сначала возбуждать отказались. Возбудили его за три дня до того, как обнаружили труп подростка. Кто-то может подумать, что это сделали задним числом, а может, прокурору Лобни было какое-нибудь видение… Теперь вот настал черед приостановить дело об убийстве Фомичева.

Почему-то в прокуратуре считают, что родителям убитых очень нравится сюда ходить, сидеть под дверями вечно закрытых кабинетов, терпеливо выслушивать, как их отчитывают за то, что они отрывают людей от работы, молчать, когда на них кричат, — нравится, конечно, потому что зачем бы иначе они сюда ходили?

Почему-то в прокуратуре думают, что родители убитых детей — люди умственно неполноценные, не понимают простых вещей и контакты с ними нужно сводить к минимуму.

Вообще любознательность потерпевших всегда переходит границы разумного. Зачем, например, мать погибшего Антона Фомичева лазила на заброшенный склад через разрушенную стену? Ей, видишь, не дает покоя то, что одежда и обувь сына были необыкновенно чистыми. И для неё это означает, что сына на склад могли привезти на машине, тогда как в прокуратуре уверены, что он мог сам перелезть через стену. Или перелететь. А ещё была у следователей тайная надежда на то, что в крови Антона Фомичева обнаружат признаки употребления алкоголя или наркотиков. Тогда дело можно было бы закрыть и пораньше, потому что наркоманы мертвые лучше, чем живые. Но ни алкоголя, ни наркотиков в крови Антона не обнаружили.

Меня часто спрашивают: почему я не делаю различия между "громкими" уголовными делами и "тихими", вроде бы журналисты предпочитают заниматься тем, что у всех на слуху?

Для меня различия очевидны. "Тихие" дела — это сотни и тысячи уголовных дел, погребенных на полках прокуратур именно в силу своей незаметности. Убитые говорят очень тихо, и то лишь с теми, кто их помнит. Смерть депутата Государственной думы волнует прокуратуру несравненно сильней, чем пустяковенькое убийство подмосковного школьника. Эти дела президент не берет под свой контроль, из-за них не вылетают из своих добротных кожаных кресел генеральные прокуроры — значит, не те это дела, на которые стоит тратить силы одного-двух следователей перегруженных провинциальных прокуратур.

Была я в прокуратуре города Лобни. Разумеется, разговаривать со мной не стали. Заместитель прокурора г-н Симаков посмотрел на меня так, будто его сейчас стошнит.

К таким расстройствам пищеварения у сотрудников прокуратуры я привыкла. Поразило меня не это. Прокуратуру, видно, недавно отремонтировали, обои новые поклеили. На стенах ещё не появились надписи из трех знакомых букв. А прямо у входа в кабинет прокурора Лобни висит единственная картина: снега, снега, и от горизонта — стая пингвинов идет нестройной толпой, видно, кушать очень хочется.

Может, если бы там ещё какие-нибудь батальные полотна висели, я на этих ленивых птиц, которые, говорят, и летать-то не умеют, и внимания не обратила. Но, кроме этих пингвинов, в прокуратуре Лобни просто никого не было.

Следствие ведут пингвины?

Первого апреля в восемь часов утра Оксана Бутырина, как всегда, поехала в МГУ на лекции. Она училась на первом курсе социологического факультета. Мама проводила её до лифта, поцеловала. Прежде чем сомкнулись дверцы лифта, Оксана спросила: "Мама, как я сегодня выгляжу?"

Исчезновения

Как может выглядеть семнадцатилетняя девушка из благополучной семьи? Веселая, жизнерадостная, ещё не вполне повзрослевшая. И внешностью бог не обидел — худенькая, высокая, чернобровая…

В тот день она выглядела хорошо.

Договорились, что, если Оксана освободится пораньше, часам к пяти, поедут с мамой покупать подарок — у отца в воскресенье день рождения.

Ни в пять, ни в шесть она не появилась. И ни разу не позвонила. Все это было странно. Странствования за полночь и безудержные гулянья в семье были не приняты. Оксанин отец, профессор МГУ, неуклонно настаивал на том, чтобы позже одиннадцати Оксана не задерживалась. Если возникали обычные в таком юном возрасте проблемы — чуть позже, ещё чуть-чуть, — Оксана всегда звонила, и её встречали на улице. Правда, нельзя сказать, чтобы Оксану такая "старорежимность" совершенно удовлетворяла. Среди её новых знакомых по факультету были и такие, кому было просто невдомек, как можно не ходить на ночные дискотеки, в модные клубы и что вообще значит — ночью непременно находиться дома. А жить когда?