Книга отзывов и предисловий - Лев Владимирович Оборин

с животными, будто позаимствованными у Фюсли, здесь водится, например, «тростиночка-твигги», а если животных и людей не хватает, их можно придумать:Слоно́вики обладают десятью тысячами полови рождаютсяне от себя, а от великой идеи(вам бы увидеть в нейблагородную новизну, но ц-аплянапомнит, что их смысл – халтура).Слоновики тождественны и дняминацеловывают друг друга.

Придумывание животных – детское занятие, и фантасмагория Сурковой – это фантасмагория, не расставшаяся с детством: одиноким фантазиям такого рода посвящен цикл «Ритуалы». С этим мотивом, наконец, связана и центральная вещь книги – заглавная поэма «Лазурь и злые духи», построенная как цепочка обращений говорящей к собственной душе. Душа становится здесь одинокой овечкой по имени Лазурь – и ей предстоит встретить «злых духов / и разные траблы», пройти через опасное пространство, которое Суркова будто специально выстраивает для такого путешествия, как гейм-дизайнер. И в этом ландшафте важно услышать: «Душа моя, / ты выше того, что с тобой происходит» – слова, которые преодолевают барьеры других слов, лексические маркеры разных эпох (как овечка во сне прыгает через забор).

В конечном итоге это самая важная мысль книги – и мысль утешительная. Слово «Лазурь» пусть не лазурным, но белым напечатано на черно-серой обложке. Как писала Хельга Ольшванг, «голубое это белое».

Алла Горбунова. Книга царства. М.; СПб.: Т8 Издательские Технологии; Пальмира, 2023

Горький

Новая книга Аллы Горбуновой отчетливо разделяется на две части – стихи 2021 и 2022 годов. Читая первую часть в 2023‐м, заранее настраиваешься на то, что встретишь предчувствия катастрофы. Кажется даже – если отбросить установку на беспристрастный анализ, – что для поэзии Горбуновой, всегда интересовавшейся потусторонним (откуда приходит дар предвидения), такое предчувствие неизбежно. Начало книги действительно располагает к такому прочтению: «Книга царства» начинается с коротких, отстроенных вокруг одного образа текстов, которые напрашиваются на аллегорическую трактовку.

«кошка съела котят и не знает сама зачем / теперь ищет их, снова хочет любить, ласкать» – это можно прочитать, например, как аллегорию отношения родины к людям (в контексте известного предсмертного высказывания Блока). Но последующие стихотворения в таком прочтении разуверяют. В самом деле, материнство и детство в «Книге царства» – одни из основных мотивов, но Горбунову интересует в первую очередь их метафизика, их ощутимая связь с иномирием.

и листья внизу вслед за ним шелестятпластинкой как в детстве весь день за стеной:есаул есаул что ж ты бросил коняно в этой песне услышала ялишь одно:лес ау, лес ау

Лес как вход в иной мир – краеугольный фольклорный мотив; в лесу можно прожить (проспать) целую жизнь, и не только свою: так героиня прекрасного стихотворения «Как Марья спала» просыпается только затем, чтобы увидеть, как ее новорожденный младенец становится мальчиком, юношей, стариком. Горбунова работает с архетипическими образами мифологического сознания («Дерево – / это жужжащий пчелиный рой / что крутится как колесо со множеством спиц»), но подключает это сознание и к вполне современному пейзажу: едва ли не лучшее стихотворение в книге «Вечер в храме огня» описывает магическое состояние наблюдения за взаимопроникновением фонарного света и дождя.

каждый фонарь —маленький храм огнятемной лавой течет стеклопервого этажаза которым сдается в арендупервородная тьмагнезда света-дождявокруг ламп у подъездовв них танцуют-гудятмелкодисперсные пчелы

Эпитет из лексикона физиков подводит к основанию этого волшебства – строгой и все же непостижимой математике, которая появляется в отчетливой реминисценции из финала «Рая» Данте:

множество радужных солнц

их бесконечное умноженье

геометрия солнц

о великое Солнце ОКТАХОР

ОООКТАААХОООооор

и великое Солнце ИКОСАКСЕННОН

ИИИКОООСАААКСЕЭЭЭННОООоооон

и великое Солнце АПЕЙРОГОН

АААПЕЭЭЭЙРОООГОООооонн

и в каждом из них распятый Господь Иисус

Имена великих Солнц не заумные заклинания, а геометрические термины: первые два – геометрические тела в пространстве, чья размерность превышает привычные нам три измерения, последнее – многоугольник с бесконечным чертом сторон. Видение же распятого Христа сближает стихотворение с одним из любимых текстов Горбуновой – «Утром» Леонида Аронзона. В «Книге царства» прямо названы тени светлых и легких поэтов – Аронзона и Василия Бородина, и Горбунова открыто обращается к звучанию и мотивам поэзии Бородина, когда пишет:

три дня – три пняи каждый деньстоит как в горле комкружится полиэтилениз мусорки в одноми из кустов торчащий члентаинственно знакомв другом три мятых мужикасдают металлоломв мгновенье сжались все векаи в точку – все кругом

Несмотря на «торчащий член» и «мятых мужиков», это стихотворение родственно детской считалочке. В своих стихах Горбунова явственнее, чем в прозе, соединяет «низкое» с нежным.

А вот вторая часть книги, в которой собраны стихи 2022-го, будто бы оправдывается за отсутствие грозных предсказаний: «под меди звон и звук кимвала / под гром пророчества и тайн / любовь не думала, не знала / жила, дышала просто так». Между тем «дуло небытия» все отчетливее виднеется через просвечивающий фон. Мир наливается войной, война изменяет его сущность: «кроны шумят как спецназ ГРУ: / выше нас только звезды / и птицы поют как РВСН: / после нас – тишина». Русская просодия начала XXI века, в формировании которой Горбунова принимала участие; футурология «нового эпоса» – все это пригождается для пророчеств, которые уже не кажутся фантастическими:

вспомни как разрывала сердце все та же болькогда покидала ты навсегдасвой беспилотный летающий домс репликаторами едыкак в ту войну все бежали с Земли на Лунуи смотрели с Луны на тот взрыви у всех морейлунных сидели и плакали сорок дней

Словом, Армагеддон близок, а «Божий Лик в кровавых бликах / С синяками кучевых», зримый на небе, – это уже не Бог геометрической бесконечности и любви, что движет Солнце и светила. Но тем не менее

…на все ваше обесцениваниея отвечаю своей любовью обсценною.

Так и надо.

Варвара Недеогло. Русские девочки кончают свободной землей. Краснодар (Красноярск): Асебия, 2023

Горький

Первое, что бросается в глаза, когда читаешь стихи Варвары Недеогло, – «экзорусское» письмо: «самый большой алфавит в мире», в котором часть букв кириллицы заменяется на схожие по графике символы. Это «экзо» можно трактовать по-разному – и, механически, как способ деавтоматизации чтения, и, метафизически, как символ трансформации или болезни русского поэтического письма вообще.

Обложка антивоенной антологии «Поэзия последнего времени», вышедшей в прошлом году в Издательстве Ивана Лимбаха, задействует этот графический принцип – в саму антологию вошла поэма «¡ɚбудь рʏ͍ссҝой+ой+в̥ой/на/рõϛϛию!», которая, как пишет Дмитрий Кузьмин, при других обстоятельствах, «в мирное время… определенно была бы поэтическим событием года». Относительность ценности поэзии – проблема, ярко высветившаяся в последний год, и часто кажется, что именно радикальные, авангардные жесты – работающий способ подойти к этой проблеме. А радикализма Варваре Недеогло не занимать – в чем читатель убеждается начиная с заглавия ее дебютной книги.

Причем радикализм – и в этом открытие Недеогло – может оказаться состоянием, которое наступает от небольшого изменения, от не такой буковки (подобно тому, как для начала цепной реакции нужна критическая масса).