Гитлер - Марлис Штайнер

Утрата влияния вермахта в «фюрерской республике» объясняет то, почему армия вела себя подобным неопределенным образом. Постепенно из одного из «столпов» режима она превращалась в простого исполнителя.

Война против Польше многим открыла глаза на истинную сущность гитлеровского режима. Наглядным тому примером служит следующее событие. 19 сентября, посетив Данциг, Гитлер на несколько дней остановился в казино Сопота. Вместе с ним были Кейтель, Йодль, Риббентроп, Ламмерс, Гиммлер и несколько высокопоставленных штабных офицеров. Предметом беседы стало количество коек для раненых и числа медицинского персонала – врачей и сестер. Одновременно всплыла тема душевнобольных, обсуждавшаяся и раньше, но не с такой остротой. Гитлер вызвал к себе врачей, юристов и политиков, в том числе доктора Леонардо Конти, шефа канцелярии Мартина Бормана и Филиппа Боулера, и предложил им изучить возможность убийства «неизлечимых» больных наиболее приемлемыми средствами. Это был первый случай обсуждения темы эвтаназии как ликвидации людей, «недостойных оставаться среди живых». Некоторые из методов, о которых говорилось в тот день, впоследствии применялись при «окончательном решении еврейского вопроса».

«Странная война» и «превентивные» военные кампании

Во время польской войны штаб Гитлера (ФГК) расположился в железнодорожном составе «Америка», вначале стоявшем в Померании, а затем перебравшемся в Силезию. В нем было от 12 до 15 вагонов, которые тянули два локомотива, не считая двух вагонов с противовоздушными пушками и багажного вагона – они были прицеплены перед вагоном-салоном Гитлера. В самом салоне стоял длинный стол с восемью стульями. Помимо апартаментов Гитлера, в вагоне было оборудовано несколько купе для адъютантов и слуг. За вагоном, в котором ехал Гитлер, следовал «военный вагон» с залом для приема докладов, где стоял большой штабной стол с картами и имелось разнообразное оборудование для обеспечения связи – телекс, радио и прочее.

Обслуживающий персонал штаба, который практически не менялся на всем протяжении войны, включал двух личных помощников Гитлера (Шауба и Брюкнера), двух секретарей, двух кельнеров, дежурного врача (профессора Брандта или его заместителя профессора фон Гассельбаха) и четырех адъютантов: Шмундта, Энгеля, Бредова и Путткамера. Вермахт был представлен Кейтелем и его заместителем, начальником штаба Йодлем, и двумя штабными офицерами, представителями сухопутных войск и авиации; от СС в него входил группенфюрер генерал Карл Вольф, от министерства иностранных дел – посол Вальтер Гевель, вместе с Гитлером сидевший в крепости Ландсберг. Во время польской кампании от армии в ФГК вошли также полковник Николаус фон Ворман, а от авиации – капитан Клостерман. Все они оставались рядом с Гитлером до начала октября. При штабе также работало значительное число офицеров, подчинявшихся полковнику Варлимонту.

Ежедневно в полдень заслушивались отчеты Генерального штаба, что занимало от полутора до двух часов. Около шести или семи часов вечера их рассматривали еще раз, уже в более узком кругу. Докладывал обычно Йодль, кроме «спокойных» дней, когда эта обязанность поручалась кому-нибудь из адъютантов. Наиболее важным считалось утреннее совещание, на котором Гитлер излагал свои соображения и отдавал приказы. До лета 1941 года он редко отдавал прямые приказы, стараясь скорее убедить собеседников. Но после июльского кризиса и особенно после декабря 1941 года, когда фюрер взял на себя роль верховного главнокомандующего, его роль в принятии военных стратегических решений возросла многократно. В последний год войны он предлагал все более детально проработанные тактические ходы – абсолютно нереализуемые. В Польше Гитлер первым делом задавал вопрос: «Что нового на Западном фронте?» И получал ответ от Йодля: «На Западном фронте без перемен». Фюреру – человеку, буквально до мозга костей пропитанному воинственным духом, трудно было это понять. Французские солдаты купались в Рейне и перебрасывались шуточками с немецкими солдатами. Может быть, он был прав, задавался Гитлер вопросом, когда утверждал, что западные демократии будут только делать вид, что ввязались в войну, а на самом деле будут всеми силами стремиться к миру? Его бы это устроило – разумеется, при условии, что условия мира навяжет им он. Вот почему фюрер терпимо отнесся к новым переговорам, затеянным полномочными представителями Геринга (которого он 1 сентября официально объявил своим преемником) и Розенбергом.

Первым делом маршал 8 сентября связался по телефону с шведским промышленником Далерусом (26-то тот удостоился приема у Гитлера), а затем отправился в Лондон. Была также предпринята инициатива вступить в контакт с США – благодаря миллионеру Уильяму Роудсу Дэвису, имевшему доступ к Рузвельту. Геринг использовал любую возможность отвоевать утраченные позиции и охотно брал на себя роль посредника. Он всячески намекал, что является единственным человеком, которому могут доверять обе стороны, и иногда давал понять, что в один прекрасный день именно он станет главой правительства.

6 октября 1939 года, выступая в рейхстаге, Гитлер снова заговорил о мире. Гитлер был прекрасно осведомлен о его демаршах. 27-го, на встрече с тремя главнокомандующими вермахта, он тоже затронул эту тему, однако подчеркнул, что не верит в возможность политического урегулирования разногласий с Западом. Для Германии будет гораздо лучше, если она воспользуется своим военным превосходством для предупреждения опасности, нависшей на Руром, этой своей «ахиллесовой пятой». Понимая, что долгой войны стране не выдержать, фюрер склонялся к тому, чтобы нанести массированный удар еще до Рождества, желательно в октябре. И в ходе этой встречи с генералами, и во время последовавших многочисленных встреч он категорически отвергал возможность выпустить польскую добычу. К скорейшему нанесению удара его также подталкивала необходимость сохранить влияние Германии на нейтральные государства, поскольку военная экономика требовала их содействия в области снабжения.

Из аргументации, выдвигаемой в тот период Гитлером, впоследствии сделали и долго поддерживали вывод о том, что концепция молниеносной войны родилась под давлением экономической необходимости и преследовала цель снизить бремя материальных лишений, от которых страдало население. Сегодня эта теория оспаривается. Гитлер и его главный экономический советник Геринг строили расчеты с учетом долговременной войны и стремились, либо мирным путем, либо военными методами, ликвидировать дефицит немецкой экономики и создать крупномасштабное экономическое пространство. Перспектива короткой войны была пережитком вооруженных конфликтов с Австрией в 1866 году и с Францией в 1870–1871 годах. Причины, изложенные Гитлером генералам – как в ноябре 1937-го, так и осенью 1939 года, – доказывают, что он в первую очередь руководствовался тем соображением, что сможет сохранять военный перевес лишь до 1942–1943 годов: полугодовое затишье между польской кампанией и операциями весны 1940 года было вызвано – ниже мы это покажем – вовсе не желанием дать армии передохнуть между двумя молниеносными войнами. И его военные советники, и он сам не сомневались, что война против Франции затянется. Единственной кампанией, которая в экономическом и военном отношениях планировалась именно как блицкриг, был захват Советского Союза. С точки зрения военных и экономических приготовлений действия в Польше напоминали то, что ранее было проделано в Австрии и Чехословакии. И польская операция вовсе не задумывалась как начало общеевропейской войны.

Затишье на Западном фронте во время польской кампании не могло не обрадовать Гитлера. В директиве за номером первым от 31 августа он уточнял, что инициатива военных действий должна быть оставлена противнику, а со стороны Германии должны предприниматься только оборонительные меры. Следовательно, «тщательно оберегать» нейтралитет Швейцарии, Люксембурга и Бельгии; войска не имели права переправляться через Рейн без его специального указания. Аналогичные ограничения были навязаны авиации и флоту – последнему вменялось в обязанность вести против Англии ограниченную торговую войну.

По оценкам немецких экспертов, Франции для мобилизации 91 дивизии требовалось около трех недель. Наиболее критическим считался период начиная с десятого дня французской мобилизации, когда в наступление могли выступить 50 дивизий. Основываясь на этих расчетах, из западных приграничных районов эвакуировали население; исполнительная власть была частично передана в руки военного командования, что вызвало определенное недовольство со стороны гауляйтеров. По другую сторону границы произошло примерно то же самое: с территории Эльзаса и Лотарингии эвакуировалось около 250 тыс. человек.

В начале войны немцы располагали на западе 32 дивизиями, которые ни по уровню материального снабжения, ни по уровню подготовки отнюдь не отвечали высоким стандартам. Но уже на второй неделе ведения военных действий к ним присоединилось еще несколько дивизий. По завершении польской кампании в армии началась масштабная реорганизация. Группу армий «В» («Север») возглавил фон Бок; группу армий «А» («Юг») – фон Рундштедт. Речь по-прежнему шла об организации обороны: имело место всего несколько стычек в защитной зоне вокруг «Западной стены», в Пфальце и в Саарской области и небольшое количество воздушных сражений. По мере продолжения этой застойной войны моральный дух солдат понемногу падал. Немецкое население презрительно называло свои западные войска «картофельными вояками», «пожарными Западной стены», «бункерными сонями». Геббельс лез из кожи вон, пытаясь придумать для солдат культурные развлечения, усиливал радиопропаганду, упор в которой делался не на атаки на французов, а подогревание враждебности к Англии, особенно лично к Черчиллю, в сентябре занявшему пост первого лорда Адмиралтейства. В качестве нового врага номер один теперь выступала так называемая плутократия, сменившая большевизм, теперь частично усмиренный. После того как Франция эвакуировала население с небольшой территории возле Варндтского леса, министр пропаганды записал 22 октября: «Кто еще в состоянии это понять?»