Юбер аллес (бета-версия) - Юрий Нестеренко

- Если народ не дорос до цивилизованных норм, власть не должна идти у него на поводу, - упрямо повторила толстая.

- А откуда следует, что эти нормы - цивилизованные?

- Потому что по ним живет цивилизованный мир!

- То есть, по-вашему, Райх, занимающий лидирующие позиции в области космоса, реактивной авиации, рехнертехники, медицины, математики и ряде других областей, не говоря уже о достижениях в сфере искусства, цивилизованным не является. Ладно. А как быть с Соединенными Штатами Америки, где смертная казнь есть, и за наркотики карают весьма сурово?

- Уже не во всех штатах, - не смутилась толстая. - И со временем эти пережитки варварства будут отменены и там.

- Вопреки воле населения? А как же демократия?

- А демократия - это не власть большинства, - заявил вдруг Игорь. - Это - защита меньшинства.

- Преступного меньшинства?

- Вы опять все пытаетесь свести к преступникам! - воскликнул Эдик.

- Любого меньшинства, чьи права угнетаются, - пояснил козлобородый.

- Почему бы, в таком случае, всем этим угнетаемым меньшинствам не собраться и не уехать туда, где их привечают? Если уж речь не о преступниках. Теперь ведь эмигрировать на Запад намного проще, уже не надо придумывать себе юдское происхождение...

- В программе нашей партии записан отказ от эмиграции, - заявил Эдик. - То же самое, кстати, пишет и Новодворская. Мы должны делать свое дело здесь, каждый на своей родине.

- Но зачем? Зачем разрушать то, что работает, если можно просто уехать?

- Потому что Империя должна быть уничтожена!

Это сказал молодой человек, сидевший через два стула от Марты вполоборота к Фридриху. Второй из двоих, адекватно отреагировавших на фразу о приоритете прав человека над справедливостью.

Со своего места Власов мог окинуть его взглядом почти целиком, так что теперь пригляделся к юноше более внимательно. Как и Марта - ну, может, несколько в меньшей степени, чем Марта - тот смотрелся выигрышнее, чем большинство. Его облик портили разве что средней степени небритость (судя по тому, что черной щетиной зарос не только подбородок, но и шея, она не была сознательно выбранным атрибутом - юноше просто было лень бриться) и нелепое сочетание линяло-синей американской куртки-джинс (скорее всего - местной подделки) с черными костюмными брюками. Темные же волосы были чистыми и достаточно аккуратно подстриженными, хотя и слегка длиннее поощряемой РОМОСом нормы. Черты в меру длинного лица, может быть, чуть крупноватые, но правильные, чем-то напомнили Фридриху его собственные юношеские фотографии. На куртке парня вызывающе красовался круглый значок с надписью "Хочу в Америку!" на звездно-полосатом фоне, а широкий проклепанный ремешок часов на левом запястье должен был, очевидно, свидетельствовать о симпатии к тяжелой "металлической" музыке, распространившейся в последние годы и в Райхсрауме. Но, несмотря на все неформальные элементы, на лбу у молодого человека так и читалось "мальчик из хорошей семьи, окончивший школу с единственной тройкой - по физкультуре".

- Какая империя? - осведомился у него Фридрих. - Россия или Райх?

- Любая, - незамедлительно ответил парень. - Империи не имеют право на существование.

- Как насчет США? - Власов показал взглядом на его значок.

- США - не империя. Она похожа по внешним признакам, но это особый случай. Вообще, в преддверии референдума в Райхе я написал статью, где все это популярно объясняю. В чем суть империй и почему необходима их дезинтеграция. Разрешите, я зачитаю, - последнее адресовалось, очевидно, не Власову, а местным хозяевам; юноша приподнялся на стуле, роясь в карманах куртки. - Здесь немного, - поспешно добавил он, пока никто не успел возразить. - Собственно, я бы хотел предложить ее "Свободному слову".

- Позвольте узнать, молодой человек... - начал Фридрих, но тот резко перебил:

- Меня зовут Юрий!

Как видно, указания на недостаточно солидный возраст успели его основательно достать.

- Хорошо, - кивнул Фридрих. - Позвольте узнать, Юрий, сколько вам лет?

- Девятнадцать, - ответил юноша с готовностью к агрессии в голосе. Фридриху подумалось, что он, возможно, даже добавил себе несколько месяцев.

- И вы студент?

- Студент.

- Ничего не меняется, - констатировал Фридрих. - "Дайте русскому студенту карту рая, и он наутро вернет ее вам со своими исправлениями".

- Вы совершенно напрасно иронизируете, - отрезал тот, разворачивая сложенные вчетверо листочки, покрытые крупным машинописным текстом. Очевидно, денег на друкер у Юрия не было.

- Это не я. Это Достоевский. Вы его читали? "Бесов", например.

- Достоевский - мой любимый писатель, - гордо провозгласил юноша. - И "Бесы" - классная антикоммунячья вещь. Недаром ее Плешивый так не любил. (Фридрих невольно покосился на Эдика, но тут же сообразил, что имеется в виду Ленин). Но это не значит, что я согласен с Достоевским во всем остальном. Он мне, если угодно, интересен как диагност, а не как лечащий врач.

- И с пунктом партийной программы об отказе от эмиграции вы тоже не согласны?

- А я не член никаких партий, я сочувствующий. Я слишком свободолюбив, чтобы подчиняться каким-то уставам и программам. Кстати, с отменой смертной казни и легализацией наркотиков я тоже не согласен. Но это не мешает мне быть демократом и относиться к нацизму ничуть не лучше, чем к коммунизму. Я - за американскую модель. Итак, статья называется "Имперский тупик".

Юноша развернул листки и начал читать, игнорируя недовольные шепотки окружающих:

"Анализируя российскую историю, трудно не задаться вопросом: что послужило причиной столь трагического и гибельного ее развития? Попытки свалить все на внешних и тем более внутренних врагов абсурдны. Hи один человек, ни партия не способны ничего сделать, если не опираются на объективные условия - в данном случае национальный характер и традиции. Какова же причина формирования таких традиций и характера? Ответ прост.

Россию погубили размеры.

Да-да, это предмет национальной гордости, эти бескрайние просторы и огромное население.

Из биологии известно, что слишком большое животное существовать не может. Слишком большая масса создает непосильную нагрузку на ткани, требует слишком много пищи, будет слишком неповоротлива. Hервные импульсы будут слишком долго идти от органов к мозгу и обратно, так что такое существо не сможет адекватно реагировать на быстро меняющуюся ситуацию. Судьба динозавров - прекрасное тому подтверждение..."

- Вы точно знаете, от чего вымерли динозавры? - поинтересовался Власов.

Юноша не удостоил его ответом и продолжал:

"Большое государство в принципе не может быть демократическим. Чем больше людей, тем им труднее между собой договориться; при определенном количестве это становится просто невозможным, недовольных всегда оказывается слишком много. Возникает необходимость в системе жесткой власти. Чем больше население, тем большая сила противостоит правящему меньшинству; следовательно, тем большей силой должно обладать это меньшинство, тем жестче должна быть власть. При этом удерживать власть одной только силой становится невозможно. Возникает необходимость в идеологии государственности, своего рода религии, возводящей существующий порядок в ранг священной ценности. Эта идеология есть не более чем спекуляция на чувстве патриотизма, страхе перед агрессивными соседями и желании поживиться за чужой счет. Идея величия государства как высшей ценности, несравнимо более важной, чем свобода личности, неминуемо приводит к оправданию агрессии против других государств, к завоевательным походам. Поражения в этих походах ведут, в конце концов, к краху имперской идеи, а с ней и тоталитарного режима; однако победы ведут к дальнейшему увеличению государства, а значит, к новому витку имперского тоталитаризма. Чем больше и сильнее государство, тем легче ему захватывать соседей; в конце концов возникла бы всемирная империя абсолютного деспотизма, если бы не два обстоятельства.

Во-первых, борьба захваченных народов, не желающих принимать имперскую идею.

Во-вторых, слишком большое государство становится попросту неуправляемым. Самый деятельный правитель не в состоянии контролировать множество наместников далеких областей. Возникает раздутый бюрократический аппарат, который служит уже не верховной власти, а собственным интересам. Hа какое-то время попытки подавить коррупцию могут вызвать новый всплеск тоталитаризма; однако процесс не остановить, государственная машина ломается под собственной тяжестью, и империя рушится. Таким образом, империя в самой своей сути, в своей основной идее несет собственную гибель..."

- А как же... - попытался встрять кто-то из массовки. Юноша даже не замедлил чтение.

"Hельзя утверждать" - продолжал он монотонным голосом, - "что идея государственности всегда порочна: в эпоху, когда передел мира велся исключительно насильственными методами, эта идея была необходима для защиты от внешней агрессии. Когда агрессивная государственность страны уравновешивалась агрессивной государственностью ее соседей, размеры страны не могли вырасти до чрезмерных, оставляя стране шанс на демократическое развитие. Hа Руси же вышло иначе. Монголо-татары были катализатором процесса объединения русских княжеств - достаточно демократических образований, в которых князь был не более чем полководцем - в абсолютную монархию. Вероятно, и без татар нашелся бы некий объединитель "железом и кровью". Крупное государство - естественно, тоталитарное - было создано, и с этого времени сознание русского человека формировалось как тоталитарное, имперское. Истоки "психологии винтика" надо искать не в 1917 и не в 1943, а в XV веке. Механизм имперской идеологии был пущен в ход, и тут, как ни странно это звучит, отрицательную роль сыграло отсутствие сильных агрессивных соседей. Они были на западе и на юге и не позволяли империи расти в этих направлениях, но никто не смог сдержать движения на восток. Пока Россия оставалась в рамках Киевской и Московской Руси, она, хоть и была уже большим государством, еще сохраняла шансы на демократическое развитие в будущем; но после завоевания Сибири этих шансов не осталось. Петр I был тем самым правителем, который, видя невозможность контролировать огромную империю одной центральной властью, был вынужден создать мощный бюрократический аппарат, который тут же был поражен коррупцией и прочими болезнями. Под гром побед и свист плетей империя катилась к катастрофе, каковая и разразилась в 1917. Это стало возможным лишь благодаря вырабатывавшейся веками имперской психологии - психологии служения идее и презрения к личности. Большевизм, первоначально разрушивший Российскую Империю, на деле всегда выражал имперскую идею. Сначала он замахнулся на весь мир: мировая революция и последующая безнациональная диктатура большевиков - ничто иное, как мировая империя. Когда же этот кусок застрял у него в горле, большевизм вернулся в традиционные рамки российской государственности. Тот факт, что во главе этой идеи после смерти Ленина встал грузин, лишний раз показывает, что законы развития слишком большого государства объективны и не зависят от личности и национальности правителя. Эти законы в очередной раз стимулировали диктатуру, неуправляемость и в конечном итоге крах. Но крушение большевизма стало лишь переходом к новой форме империи, и теперь все повторяется. Вполне логично, что национально-демократические движения нерусских народов, равно как и демократы на восточных землях Райха, приходят к требованию отделения.