Три короба правды, или Дочь уксусника - Светозар Чернов

После танца во рту пересохло и д’Абреу направился в буфет, чтобы промочить горло бокалом шампанского. У входа в столовую его остановил лакей и подал записку, которую только что, как утверждал лакей, передали с наказом вручить лично секретарю бразильской миссии. Феррейра взял-таки бокал и отошел с ним в сторону, где ему никто не мог помешать. Разорвав конверт, он углубился в чтение.

«Только что из полицейского участка, — писал ему своим корявым крупным почерком Лабурда, — где Вы изволили охотиться на медведей, прибыл сеньор Макаров, который изложил мне следующее: известная Вам сеньора Сеньчукова в течении ряда лет была полюбовницей директора всей русской полиции сеньора Дурново, который даже после разрыва не оставил своих домогательств. Три недели назад, в день Епифании, он явился к ее мужу, начальнику полицейского участка, и устроил скандал, демонстрируя ей ее собственные письма, написанные Вам. Потом он приказал ее мужу запереть ее в участке и не выпускать оттуда, а сегодня участок сожгли, а ее и мужа заперли раздетыми в нетопленном доме. Она умоляет Вас, ради любви к ней, спасти ее от смерти. Ваш покорный и т. д. Игнатиус Лабурда»

Феррейра поставил бокал на подоконник и обнаружил, что там уже стоят три опорожненных им бокала, а рядом в ожидании замер лакей с подносом. Взяв у него еще один бокал, Феррейра направился в зал. Его душил гнев. Теперь он понимал, кто в действительности устроил ограбление у него дома, и почему полиция не смогла никого найти. Особенно бесило его мысль о том, как его провели с вакцинацией, которая в действительности была нужна, чтобы сделать слепок с ключа, и на память о которой его ягодицу до сих пор, а может и навсегда, украшало синее пятно. Он решил, что прямо сейчас, нарушая все дипломатические нормы, он пожалуется русскому царю. Тем более вот он, идет сзади начальника своей охраны, угрюмого носатого старикашки с трясущейся от пьянства головой, и думает о чем-то, заложив руки за спину.

— Черевин, уже можно, а? Вы мне обещали, что будет можно.

— Сейчас, Ваше Величество, скоро уже все решится. Я должен сходить в телеграфную, узнать, как идут дела в городе.

— Ну, так поторапливайтесь! А то вон, уже и господин бразильский поверенный на нас уставился. Дивится, что русский царь в трезвом виде с кирасой под колетом ходит.

Царь кивнул бразильцу и двинулся дальше своим путем, больше не глядя на Феррейру. А вот Черевин остался глядеть. Взгляд, которым бразилец только что смотрел на Его Величество, был положительно не тем взглядом, которым смотрят иностранные посланники на монарха принимающей страны. В этом взгляде было что-то другое… Быть может удивление, что Государь еще жив… Или нетерпеливое ожидание момента, когда все случится… Может, прямо сейчас?

Черевин быстро засеменил вслед Александру.

— Что, уже можно? — спросил царь, увидев возникшего вдруг рядом Черевина.

— Подождите, Ваше Величество, сейчас. Я только к аппарату сбегаю.

В комнате, где разместился телеграф и приданный к нему телеграфист, генерала ждал целый ворох депеш. Почти дюжина их освещали во всех подробностях и деталях боевой путь первой роты 1-го батальона 145-го Новочеркасского полка под командованием капитана Ерогина, совершившей героический марш-бросок по льду Невы до Гагаринской набережной, но так и не догнавшей боевую дружину священника Свиноредского; приказом Секеринского отправленной обратно в Полюстрово для освобождения заложников доверенных Фрица Ланге и Карла Земмлера на пивоваренном заводе, где ворвавшиеся лигисты учинили буйство, выпили все пиво и сбросили дворянина Болеслава Фрыка в нужник; освободившей заложников, арестовавшей бунтовщиков, а Фрыка извлекшей из нужника и отправившей в баню. Еще одна телеграмма от Секеринского подтверждала, что дело на Шпалерной кончено, все арестованы жандармами и в настоящий момент ведутся допросы. В самом низу лежало три телеграммы от начальника Санкт-Петербургско-Варшавского жандармского полицейского управления железных дорог полковника Демидова о том, что, несмотря на сопротивление начальника Петербургского отделения ротмистра Павлова, стоявший под парами на Варшавском вокзале царский поезд был захвачен капитаном 145-го Новочеркасского полка Попенгутом, который, ссылаясь на высочайшую волю, разместил своих людей по вагонам и отправился в Вержболово; что на станции Александровская по распоряжению Попенгута был реквизирован в пользу нижних чинов буфет со всеми припасами и буфетчиком, и что только что состав проследовал на всех парах мимо Гатчины. Попытавшийся преградить поезду путь разъезд кирасир Ея Величества подвергся ружейному обстрелу из поезда и успеха не имел.

— Разрешите, Петр Александрович? — В комнату заглянул товарищ министра иностранных дел Шишкин, уже полгода замещавший своего начальника, лечившегося на Ривьере. — Тут такое дело щекотливое образовалось, я просто не решаюсь сам доложить Его Величеству.

И он рассказал, что только что бразильский посланник принес ему жалобу на директора Департамента полиции Дурново.

— Ах он, паскуда! — воскликнул Черевин. — Ну, если с меня сейчас голова полетит, то и ему не поздоровится!

И генерал решительным шагом направился к Государю.

— Ну что, можно? А то скоро ужин подадут, а мне все нельзя.

— Можно, Ваше Величество. Теперь вы в безопасности. Государственный заговор завершился пшиком, все арестованные допрашиваются.

Александр оглянулся воровато, чтобы убедиться в отсутствии императрицы поблизости, и опрокинул в глотку целый бокал вина.

— Ваше Величество, вам бы переодеться, — сказал Черевин. — Неровен час — железка выпадет, вон уж колет снизу протерла, волосья во все стороны торчат.

— Ну, пошли, — сказал царь. — Возьмите лакея, чтобы помог разоблачиться. И вон того второго, с вином, тоже.

Они вошли в уборную и Черевин, впустив обоих лакеев, запер дверь.

— А что за пшик такой вышел? — значительно веселее спросил царь.

— Я бы сказал даже «пфук». Потому как заговорщики-то есть, а заговора нет и не было.

— Это как это — не было? — Царь расстегнул колет и лакей помог Александру Александровичу снять его с плеч.

— Заговор был придуман директором Департамента полиции Дурново, чтобы за казенный счет следить за своей любовницей, как он это уже не раз делал в прежние времена. Я помню, правитель моей канцелярии камергер Федосеев показывал мне список с донесения заведующего Заграничной агентурой в Париже господина Рачковского, в котором тот утверждал, что командированные туда по личному распоряжению Дурново агенты следят за приехавшей туда для лечения любовницей и получают за это 11 тысяч франков, тогда как вся его агентура получает только 18 тысяч. Более того, Дурново под видом расследования государственного заговора заставил работавших на него людей вломиться в дом бразильского поверенного в делах и выкрасть у него переписку посланника с его любовницей. Бразильский поверенный только что жаловался Шишкину. А самих агентов потом повелел тайно уничтожить, почему это дело так долго оставалось тайной.

— Да как он смел! — Александр рванул завязки на шее, и тяжелая стальная кираса вместе с набитой конским волосом торбой упала на пол, раскрошив одну из дивных бледно-голубых фаянсовых плиток, изображавших визит французского флота в Кронштадт. — Убрать эту свинью в 24 часа!

Проводив Государя от французского посольства до Аничкова дворца, Черевин в придворной карете направился обратно на Шпалерную. Сидевший рядом жандарм держал в вытянутой руке фонарь, при свете которого Черевин, нацепив на нос очки, просматривал бумаги, врученные ему во дворце дежурным офицером.

«По осмотре экспертом генерал-лейтенантом Федоровым найденных в кресле работы фабрики Миллера деревянной шкатулки оказалось, что явленная к осмотру шкатулка представляет собой прямоугольный ящичек соснового дерева, клееный в шип, и покрытый дубовым шпоном. На внутренней стороне крышечки имеется заржавевший механизм с пружиной, предназначенный для вращения оси с внешней стороне крышечки, но пришедший в совершенную негодность. По мнению генерала Федорова, этот механизм представлял собою прежде музыкальную шкатулку с вращающейся на крышке фигурою балерины.

Внутри коробки при осмотре обнаружены: а) несколько прозрачных блестящих камней, по свидетельству ювелира Карпова являющихся бриллиантами величиною 10, 15 и 17 карат, и граненым стеклом ценою в 6, 6 с половиною и семь рублей; б) три записки нескромного содержания, написанные неизвестной рукой Его Высочеству покойному Константину Николаевичу.

Сам генерал Федоров при осмотре шкатулки едва не сделался жертвою внезапного приступа, проглотив самый большой из стеклянных камней; прибывший, однако, тотчас же врач подал медицинскую помощь и здоровье генерала после промывания желудка в настоящую минуту не внушает никаких опасений. Камни переданы под опись заведующему конторою двора».