ЗАПИСКИ Д’АРШИАКА МОСКВА - ЛЕОНИД ГРОССМАН

Это характерный штрих, и его следует запомнить. «Руслана и Людмилу» писал завсегдатай театральных зал -

Непостоянный обожатель

Очаровательных актрис -

Почетный гражданин кулис.

И не только на случайном иллюстрированном моменте, но и на целом ряде описаний, эпизодов и подробностей сюжета сказалась эта театральная восприимчивость автора.

VI

По своим источникам и образцам «Руслан и Людмила» представляет собой чрезвычайно сложный, даже мозаичный, состав. В научной литературе установлены воздействия на поэму народных сказок, волшебно-рыцарских романов, Ариоста, Вольтера, Гамильтона, Радищева, Карамзина, Жуковского, даже «Славянских древностей» Попова. Не следует ли от этих книжных воздействий обратиться и к живым театральным воспоминаниям Пушкина той именно эпохи, когда писалась его первая поэма?

Мы полагаем, что это необходимо сделать. Ибо сквозь ткань поэмы явственно проглядывают впечатления Пушкина-балетомана, и, таким образом, в ряду его вдохновителей, среди поэтов, собирателей фольклора и ученых, археологов, необходимо поставить и забытую фигуру знаменитого хореографа.

Уже в обстановке поэмы сказываются декоративные черты феерических балетных постановок Дидло. Сад Черномора выдержан в тонах декорации к «Зефиру и Флоре», «Коре и Алонзо» и проч. Вспомним прогулку Людмилы:

Пред нею зыблются, шумят

Великолепные дубровы.

Аллеи пальм, и лес лавровый,

И благовонных миртов ряд,

И кедров гордые вершины,

И золотые апельсины

Зерцалом вод отражены;

Пригорки, рощи и долины

Весны огнем оживлены;

С прохладой вьется ветер майский

Средь очарованных полей,

И свищет соловей китайский

Во мраке трепетных ветвей;

Летят алмазные фонтаны

С веселым шумом к облакам;

Под ними блещут истуканы,

И, мнится, живы…

…Дробясь о мраморны преграды,

Жемчужной, огненной дугой

Валятся, плещут водопады;

И ручейки в тени лесной

Чуть вьются сонною волной…

Это типичная декорация к балету Дидло. Другие черты поэмы дополняют традиционную постановку пантомимы-феерии. «Высокий мостик над потоком пред ней висит на двух скалах»… «Мелькают светлые беседки» и проч.

Все эти «зерцала вод», «алмазные фонтаны», водопады, мостики, беседки являлись необходимыми аксессуарами балетных постановок Дидло. Они нужны были не только для декоративных эффектов, но и для различных приемов, сцен и группировок хореографической пантомимы. Вот почему сады здесь всегда украшены павильонами и портиками, водометами и каскадами. Дидло охотно вводит в мизансцену озеро, окруженное скалами, с которых падают водопады. В марте 1819 г. машинисты-декораторы требуют особых средств для

398

поправки восьми фонтанов к балету «Ацис и Галатея». В другом балете Флора наблюдает, как вода источника с шумом поднимается и, образуя каскад, представляет взорам ее Зефира.

В такой же чисто балетной традиции выдержана сцена прибытия Ратмира в замок двенадцати дев.

Она манит, она поет,

И юный хан уж под стеною;

Его встречают у ворот

Девицы красные толпою;

…

В чертоги входит хан младой,

За ним отшельниц милых рой;

Одна снимает шлем крылатый,

Другая кованые латы,

Та меч берет, та пыльный щит;

…

Разостлан роскошью ковер;

На нем усталый хан ложится;

Прозрачный пар над ним клубится;

Потупя неги полный взор,

Прелестные, полунагие,

В заботе нежной и немой

Вкруг хана девы молодые

Теснятся резвою толпой.

И восхищенный витязь «в кругу прелестных дев» «томится сладостным желаньем»… Наступает ночь, и в одиноком чертоге, «при серебряной луне, мелькнула дева»…

Все это выдержано в типичной традиции кордебалета. «Каждая одалиска старается привлечь его взоры и пленить сердце его», – буквально читаем в либретто Дидло. Черты типичной балетной процессии явственно различаются и в сцене появления Черномора:

…Озарена

Мгновенным блеском тьма ночная,

Мгновенно дверь отворена;

Безмолвно, гордо выступая,

Нагими саблями сверкая,

Арапов длинный ряд идет

Попарно, чинно…

в другом месте: «Пред ним арапов чудный рой, – Толпы невольниц боязливых»… Все это обычные кортежи пантомимных феерий Дидло.

Один из любимых приемов балетмейстера – использование в сюжетных целях зеркала. В предисловии к

программе «Молодой островитянки» Дидло говорит о важности изображения в балете «прекрасной идеи зеркала». И действительно, по свидетельству Глушковского, «большой эффект производило отражение Тамаиды в зеркале, которое представляла танцовщица Осипова». В другом балете, «Калиф багдадский», евнухи, невольницы и рабы приносят богатое зеркало, перед которым одевают Зетюльбу в роскошный наряд. В балете «Роланд и Моргана» героиня в магическом зеркале показывает рыцарю судьбу его близких. Всевозможные «зеркальные эффекты» постоянно оживляют сюжеты Дидло.

Этот же прием находим в третьей песне «Руслана»:

Постель оставила Людмила

И взор невольный обратила

К высоким, чистым зеркалам…

Происходит примерка волшебной шапки Черномора пред «верным стеклом»:

И что ж? О чудо старых дней!

Людмила в зеркале пропала;

Перевернула – перед ней

Людмила прежняя предстала;

Назад надела – снова нет;

Сняла – и в зеркале!…

Перед богатым зеркалом Зетюльбы, по обычному приему балетных постановок, «невольники разжигают курильницы с благовонными травами». Так, когда Людмила лежит «под гордой сенью балдахина», среди парчи и яхонтов,

Кругом курильницы златые

Подъемлют ароматный пар…

Система знаменитых полетов Дидло чувствуется на каждом шагу в пушкинской поэме. Часто это именно полеты-превращения:

В окно влетает змий крылатый;

Гремя железной чешуей,

Он в кольца быстрые согнулся

И вдруг Наиной обернулся

Пред изумленною толпой.

«Волшебница на легком облаке спускается к ней, – описывает в своей программе Дидло, – старая невольница исчезает – волшебница берет ее вид и место».

400

В «Руслане» читаем:

И вдруг неведомая сила,

Нежней, чем вешний ветерок,

Ее на воздух поднимает,

Несет по воздуху в чертог

И осторожно опускает

Сквозь фимиам вечерних роз

На ложе грусти, ложе слез…

«Волшебница поднимается с пленным Тао на воздух, – рассказывает Дидло, – и летит в чертоги, в которых намерена его оставить».

В «Руслане и Людмиле» ощущаются и впечатления от старинного оркестра, сопровождающего балетную постановку. Рога и арфы – вот характерные инструменты тогдашних постановок. «Звук рогов возвещает приближение султана»… «Дочери Гименея бряцаю на арфах» («Зефир и Флора»), «Эльвира играет на арфе («Молодая островитянка») и т. д. В «Руслане»:

И в тишине из-за ветвей

Незрима арфа заиграла.

Роговая музыка крепостных оркестрантов упоминаете в поэме постоянно:

Нашел и шлем, и звонкий рог.

– -

И звонкий рог веселой ловли.

– -

В ревущий рог, летая, трубит.

– -

Чу… Вдруг раздался рога звон.

– -

Призывный рог, как буря, воет…

И, наконец, полное изображение оркестрового ансамбля:

…гласы трубны,

Рога, тимпаны, гусли, бубны

Гремят над нею.

Первая поэма Пушкина насквозь театральна. Впечатление от вечернего спектакля явно отлагалось на утренней работе поэта. Сложное сотрудничество Антонолини и Кавоса, знаменитых декораторов – Гонзаго, Каноппи или Кондратьева, машиниста Тибо и целой плеяды знаменитых танцоров, под уверенным руководством замечательного организатора всей этой сцениче-

ской армии – самого Дидло, производило сильнейшее впечатление на восемнадцатилетнего поэта. Его словесная феерия явственно носит следы этих театральных восприятий. Он свободно и радостно отдавался им, широко вносил их в свою композицию и на каждом шагу отражал восхитительные детали этих сказочных драм, «исполненных живости воображения и прелести необыкновенной».

Современники были очарованы древнерусской сказкой в духе Ариосто, а литературная наука установила с тех пор многочисленные книжные источники «Руслана и Людмилы». Никто не заметил, что великий поэт дебютировал поэмой-балетом.

Глава пятая

С Мольером-исполином

Фон-Визин и Княжнин…

«Городок»

I

23 сентября 1815 года русская драматургия переживала один из своих самых шумных успехов. На петербургском Малом театре шла премьера «Урок кокеткам, или Липецкие воды» Шаховского. Пушкин шутливо считал эту дату началом новой эры. «В лето 5 от Липецкого потопа», – писал он в июле 1821 г. А. И. Тургеневу.