Каждый час ранит, последний убивает - Карин Жибель

В первой коробке лежат старые вещи. Я беру свитер, чтобы не мерзнуть по ночам, хоть он и принадлежит моему мучителю. Почти полдня я роюсь в этих коробках.

Школьные тетради, из которых я узнаю, что Грег был двоечником. Фотографии, глядя на которые, мне становится ясно, что его растила мать. Ни на одной из них я не увидела кого-нибудь похожего на отца. Умер он? Или ушел из семьи?

Да какая, в конце концов, разница.

Старые игровые приставки, стеклянные банки, газеты, квитанции…

Ничего такого, что могло бы служить оружием, ничего тяжелого, что помогло бы сбить замок…

Грег не так глуп, как кажется.

Я очень устала и делаю себе из разных тряпок подобие подстилки. Нужно спать, пока его нет, иначе я совсем сойду с ума. Поэтому я стараюсь уснуть. Но перед глазами все время встают страшные картинки и кошмары, сон никак не приходит.

Я уверен, что он вскроет себе вены.

* * *

Я пожимаю руку адвокату и сажусь напротив.

– Добрый день, Изри. Ну как ты, все ничего?

– А сам как думаешь?

– Я… У меня для тебя плохая новость.

Он прочищает горло, а я жду, затаив дыхание.

– Грег вчера вечером звонил… Тама пропала.

Я стискиваю зубы так, что они скрипят.

– Он везде ее ищет, но пока не нашел…

Я ничего не отвечаю. Стараюсь просто держать удар, который получил прямо в солнечное сплетение.

– Мне очень жаль, Изри, – добавляет Тармони.

Мы знакомы давно. Он мой адвокат, почти друг. Поэтому я верю, что ему и правда жаль.

– Я должен выйти отсюда, – шепчу я. – Как можно быстрее.

– Изри, я тебе уже говорил, что я просил судью о досудебном освобождении. Сроки прошли, ответа я не получил, поэтому подал апелляцию. Неопровержимых улик против тебя у них нет, поэтому надежда есть…

Я стучу кулаком по столу, и Тармони подпрыгивает от неожиданности.

– Ерунда! Я должен выйти отсюда прямо сейчас. Сходи к Хамеду.

– Из, если ты сбежишь, за тобой вся полиция будет гоняться…

– Сходи к Хамеду, – повторяю я, не повышая голоса. – Если он нас вытащит, получит пятьсот кусков.

– Он захочет больше, – шепчет Тармони.

– Пятьсот за меня, пятьсот за Маню.

Тармони вздыхает:

– У тебя их нет.

– Найду.

– Лучше бы ты дождался результата апелляции. И окончания судебного дела, – говорит он. – Еще ничего не известно…

– Да?! А я уверен, они дело так сошьют, что я буду гнить тут до конца своих дней.

Адвокат опускает глаза:

– Эта история с Тамой… Ничего не понимаю… Какая-то бессмыслица.

Я встаю и начинаю ходить по крохотному помещению. Мне хочется разнести к черту все стены.

– Несколько дней назад я говорил с ней по телефону, она хотела написать тебе письмо. Когда я ей сказал, что его прочитают полицейские, она умоляла, чтобы я передал тебе его лично…

– Может, хотела сообщить, что уходит от меня?

Эта простая фраза далась мне с трудом.

– Не думаю, Изри, – продолжает Тармони. – Каждый раз, когда я ее видел, мне казалось, что без тебя она совершенно не знает, как жить.

– Ну, значит, нашла нового рулевого. Свяжись с Хамедом. Озвучь ему мое предложение… И передай Грегу, если не найдет Таму, пожалеет…

Два часа спустя мы с Маню встречаемся во дворе. Как только он видит мой взгляд, сразу все понимает.

Он угощает меня сигаретой и садится рядом:

– Рассказывай.

– Тама ушла. Исчезла.

Маню внимательно на меня смотрит:

– И какой ты делаешь вывод?

– Связалась с тем козлом… Черт, лучше бы я его тогда прикончил!

– Мы не знаем, где она, не знаем, почему ушла, – отвечает Маню. – Может быть, у нее возникли проблемы с Грегом.

Я качаю головой.

– Из, повторяю, эта девочка любит тебя. Так тебя никто никогда не любил. Поэтому не суди ее, пока не услышишь ее версию.

– Я попросил Тармони связаться с Хамедом.

– Что? Мог бы у меня спросить, нет?

– Надо отсюда выбираться, черт!

– Хамеду нельзя доверять… Вот дерьмо! Ты совсем спятил?

Ответа и не требуется. Да, я схожу с ума. Да, я готов разбить голову об стену, лишь бы перестать мучиться.

– Если она с ним, я его убью… Обоих убью.

Маню в ярости смотрит на меня. Потом поднимается и отходит.

Эта проклятая тюрьма однажды отнимет у меня все.

* * *

Даркави оказался терпеливым. Он ждал, пока все успокоится, пока затянутся раны.

В мой пятнадцатый день рождения он заявился домой.

Я вырос, окреп. Но отец по-прежнему меня подавлял.

Вечером он заявил, что «в свою дерьмовую каморку» больше не вернется. Что слишком долго пробыл в «изгнании».

С днем рождения, сынок. В качестве подарка – возвращение твоего палача, с молчаливого согласия матери.

Я надеялся, что он изменился, что у него было время подумать. И в первые недели так все и было. Мы сосуществовали, как два незнакомых друг другу человека. Говорили мало, отводили глаза.

Вернулся липкий страх. Хотя я думаю, он никуда и не исчезал. Просто я задвинул его в дальний ящик памяти, и он лишь ждал своего часа.

Как-то матери не было дома, и я собирался спуститься во двор к друзьям. Я уже почти стоял на пороге, когда Даркави попросил, чтобы я купил ему вина.

Он и так был наполовину пьян, и я презрительно сказал:

– Может, тебе уже хватит?

Я сразу понял, что разбудил чудовище. Он поднялся, качаясь, подошел ко мне и схватил за руку.

– Купишь вина! – прорычал он.

– Я занят, сам сходи.

Думаю, что я ждал этого момента с тех пор, как он вернулся. Момента, когда мы померяемся силами. Посмотрим, кто храбрее.

Момента, когда я стану мужчиной.

Я высвободил руку и шагнул к двери.

Но не дошел.

Даркави бросился на меня. Сзади, как трус. Он сильно толкнул меня, и я сильно стукнулся о дверь: удар оглушил меня, я почти потерял сознание.

Но не умер.

– Гаденыш! Думаешь, ты тут самый главный?

Я поднялся и посмотрел ему в глаза. Мне было ужасно страшно, но я старался это скрыть. Он дал мне затрещину, и я опять отлетел в стену. Я все еще стоял на ногах, когда увидел, что на меня обрушивается его кулак. Мне удалось остановить его руку, и я выкрутил ему запястье.

Потом все как в тумане.

Странном тумане.

Только помню, что выплеснул на него пятнадцать лет ярости и ужаса.

Помню, что бил своего отца.

Пока тот не умер.

Когда вернулась мать, я сидел у его тела.

Она говорит, я плакал.

Но этого я не помню.