Кони - Сергей Александрович Высоцкий

«Мне лично по разным причинам пришлось особенно почувствовать в Вас защитника вероисповедной свободы. В истории русского суда до высшей его ступени — сената Вы твердо заняли определенное место и устояли на нем до конца. Когда сумерки нашей печальной современности все гуще заволакивали поверхность судебной России, — последние лучи великой реформы еще горели на вершинах, где стояла группа ее первых прозелитов и последних защитников. Вы были одним из ее виднейших представителей».

Впоследствии Кони и Короленко встречались не очень часто. Одним из поводов для встреч были первые заседания разряда изящной словесности Академии наук, куда оба были избраны. Но теплое чувство дружбы, возникшее между ними в то время, когда они боролись за спасение мултанцев, связывало их всю жизнь. Владимир Галактионович, очень тепло отзываясь о Кони, высоко ценил его гражданскую позицию. В статье «Два юриста», опубликованной в газете «Полтавщина» в октябре 1905 года, он отмечал, что судебные речи Кони «…представляют настоящие образцы строгой юридической обоснованности и стройного развития юридических доводов. От этого, впрочем, они не становятся сухими: их оживляет и освещает живое гражданское чувство, которое теплой струей проходит через дальнейшую юридическую карьеру А. Ф. Кони».

Короленко писал, что на посту обер-прокурора «его авторитетный голос разъяснил, между прочим, многие запутанные стороны вероисповедной юрисдикции, и одно время со страниц «Московских ведомостей» раздавалась по этому поводу усиленная канонада по кассационному департаменту сената».

Отзвуки мултанского дела Кони чувствовал еще долго. Летом 1896 года Анатолий Федорович, отдыхая в Швейцарии, писал К. К. Арсеньеву о нападках на него одного из своих недругов — Игнатия Платоновича Закревского: «Хороша и ст[атья! его о Мултанском деле! Надо заметить, что ему как persona grata в М-ве отлично известны мои столкновения по этому делу. Он повторяет все упреки, деланные мне, — тоже, очевидно, с целью подслужиться…»

Закревский поместил свою статью «К мултанскому делу» в «Юридической газете».

Поводом для этого письма стало полученное Кони известие о том, что Закревский стал автором «Вестника Европы». «Признаюсь, я не очень завидую «В. Е.», которому грозит честь иметь сотрудником такого г-на!» — сетовал Анатолий Федорович.

Кони — П. А. Гейдену:

23 ноября 1896 г.

«Дорогой друг Петр Александрович.

Пишу тебе совершенно секретно по неожиданному, вероятно, для тебя поводу, который, во всяком случае, прошу тебя сохранить между нами.

Ты знаешь, что более года как я подвергаюсь разным инсинуациям и злословию со стороны сенатора Закревского, вполне презренной личности, думающей, по-видимому, этим путем снискать себе сочувствие. Я отвечал на все его печатные выходки презрительным молчанием и лишь избегал встречи с ним. Но вчера вечером, в заседании комиссии о суде присяжных под председательством Муравьева, я вынужден был встретить этого прохвоста, и он имел нахальство развязно подойти ко мне и протянуть мне руку. Я ему своей не подал… Произошло это при свидетелях и имело, как мне кажется, очень выразительный характер. Он весь передернулся и вскоре удалился из комиссии. С моей точки зрения, то, что я считал необходимым сделать, — очень оскорбительно — и если бы кто-нибудь позволил себе это против меня, я послал бы ему вызов.

Такого же жду я и от Закревского, если только он не холуй последнего сорта…

Я прошу тебя, если последует вызов (я его приму), быть моим секундантом…»

Закревский оказался «холуем последнего сорта»…

Кассационный департамент сената, в котором Конн был обер-прокурором, к середине 90-х годов сильно изменился. «Он пополнялся людьми новой формации, — писал Анатолий Федорович, — получившими звание Сенатора за услужливость и почтительность и принадлежавшими по своему душевному складу к многочисленному потомству наиболее популярного из сыновей Ноя. Эти люди приносили с собою крайнюю узость взглядов, буквоедство и непонятную в старческом возрасте черствость… Мне приходилось, давая заключения почти по каждому делу в департаменте, сталкиваться то с безмерным самолюбием и самомнением Гончарова, то с бездушием Люце, то с коварством Таганцева, то с двуличием Репинского, то, наконец с откровенною подлостью господина Платонова, а иногда со всем этим вместе и сразу… и всегда относившегося ко мне враждебно и злобно палача Дейера».

Немало огорчений испытал Анатолий Федорович, участвуя в работе Комиссии по исправлению Судебных уставов 1864 года, названной по имени ее председателя «комиссией Муравьева». Кони нарек ее «Комиссией по ремонту Судебных уставов, обратившейся в их уничтожение». Четыре года, более 500 заседаний, которые Кони назвал впоследствии утомительными и оскорбительными для человека! Он воевал там против «видов правительства», которые хотел внедрить Муравьев и которые сводились к тому, чтобы вовсе ликвидировать суд присяжных, заменив его сословным судом, пли резко ограничить его юрисдикцию. Крайне раздражала власти и несменяемость судей. Пересмотр Судебных уставов был сведен к учреждению должности участкового судьи, сменяемого и малооплачиваемого, с огромной подсудностью, и к уничтожению мировых и общих судебных учреждений, к передаче предварительного следствия в руки полиции и т. п. По каждому из этих вопросов Анатолий Федорович вступал в «обостренные прения в сознании собственного бессилия поколебать разыгравшиеся хамские усилия».

Чтобы склонить Анатолия Федоровича на свою сторону и «освятить» его именем «упорядочение» Судебных уставов, равносильное их уничтожению. Муравьев пытался подкупить Кони орденом св. Владимира II степени вне порядка и неожиданною присылкою ассигновки в тысячу рублей «на лечение». Анатолий Федорович посчитал присылку «ассигновки» оскорбительною и сказал при первом удобном случае об этом министру:

— Настойчиво прошу вас, Николай Валерьянович, отложить навсегда выдачу мне пособий, о которых я не прошу…

Таких поступков министр не прощал. Теперь уже были отброшены в отношении к строптивому обер-прокурору все церемонии, все «иудины лобзания». Реплики в адрес Кони на заседаниях комиссии стали звучать язвительно и раздраженно. Иногда Муравьев позволял себе повернуться спиною к выступавшему Анатолию Федоровичу, на что незамедлительно следовала не менее красноречивая и вызывающая демонстрация.

После окончания работы комиссии Кони, ее самый деятельный участник, оказался единственным, кто не был награжден…

Но благодаря ему суд присяжных, хоть и урезанный, был сохранен в системе юридических учреждений России. Это было для Анатолия Федоровича дороже любого ордена.

Шли годы. Имя Кони по-прежнему не сходило с газетных и журнальных страниц. Каждое публичное выступление Анатолия Федоровича вызывало широкие комментарии, споры. Правда, умер Катков, один из его главных врагов и хулителей, но продолжал открытую травлю со страниц «Гражданина» князь Мещерский. Менялись только эпитеты, которыми