Воспоминание об Алмазных горах - Мария Колесникова

— Извините, товарищи, у меня срочное дело.

Он вошел в комнату, вежливо поздоровался.

Иванов оторопело посмотрел на него.

— Что, уполномоченный, аль не признаешь?

— Петр Ефимович! — Иванов вскочил.

Они обнялись, долго смотрели друг на друга.

— Рассказывай, Арсений.

— А что рассказывать? Вот, налаживаем хозяйство. Одна утеха, что все свои, бывшие партизаны. Соберемся, вас вспоминаем, Кравченко. Где он теперь?

— Был на Польском фронте. А теперь, как и ты, на мирной работе. В Москве, в Наркомземе. Заворачивает сельским хозяйством в государственном масштабе!

— А вы?

— А я что? Воевал против Врангеля. Вместе с Михаилом Васильевичем Фрунзе. А теперь получил назначение на новый фронт. Сам без рубахи пойду, а с ворога порты стяну.

Иванов был удивлен, в глазах появилось жадное любопытство.

— На новый фронт? А где же он, Петр Ефимович?

— Есть такой. А если нет, то скоро будет. Барон Унгерн захватил Монголию. Монгольское правительство Сухэ-Батора обратилось с письмом к Ленину: просит помочь. Так что будут дела, Арсений. Корпус бросают в Монголию.

Иванов поднялся, сказал умоляюще:

— Петр Ефимович, возьмите меня с собой! Замаялся я на мирной работе.

— Да как же я тебя возьму, Иванов, ежели ты уполномоченный? — хитро улыбнулся Щетинкин.

— А вы меня призовите на военную службу.

Щетинкин рассмеялся.

— Уговорил. У меня на руках специальный мандат-предписание: собрать всех бывших партизан в отряд. А этот наш отряд поступит в распоряжение командующего корпусом. Ну, а меня назначили начальником и военкомом этого отдельного красного добровольческого отряда.

— Значит, и я?

— А тебя, Иванов, назначаю начальником штаба отряда. Собирай народ!

— Можно считать, что я уже приступил к исполнению служебных обязанностей?

— Можно.

— А правда, Петр Ефимович, что вы на съезде с Ильичем разговаривали?

— Святая правда, Иванов. Ленин очень интересовался партизанским движением в Сибири. И о нас он слышал. Благодарил…

Иванов в тот же день созвал всех бывших ачинских партизан.

В Маймачене на полигоне шли строевые занятия с монгольскими цириками. У каждого цирика на шапке алела звездочка. Занятия проводил высокий, стройный монгол с умным, строгим лицом. Звали его Сухэ-Батор. Это имя в последнее время приобретало все большую известность. Сухэ-Батору недавно исполнилось двадцать восемь лет, он был полон огня, энергии. Угнетенные стран Дальнего Востока видели в нем вождя монгольской революции, решительного, преисполненного государственной мудрости. На нем был обыкновенный халат, остроносые гутулы, белый шлем джанджина[3] с красной звездой.

К Сухэ-Батору подвели лошадь, он легко вскочил в узкое монгольское седло. На полном скаку преодолевал барьеры, рассекал одним ударом шашки глиняное чучело.

На колоде сидел Щетинкин, курил самокрутку, наблюдал за Сухэ-Батором и улыбался. Сухэ-Батор спрыгнул на землю и, разгоряченный, сказал цирикам:

— Так нужно рубить белого барона Унгерна!

Послышался дружный смех.

Со стороны городка появился всадник. Это был сын Максаржава Сундуй-Сурэн. Он остановился около Сухэ-Батора, сошел с седла.

— Здравствуй, Сухэ-Батор!

— Ты из Урги, Сундуй-Сурэн? — спросил Сухэ-Батор.

— Да. Ургу захватил Унгерн. Всех членов нашей партии казнил. Белые гнались за мной.

— А твой отец — Максаржав?

Сундуй-Сурэн опустил голову.

— Отец — военный министр правительства богдогэгэна[4]. Он не может без разрешения святейшего бросить свой высокий пост.

Сухэ-Батор нахмурился.

— А твой отец знает, что здесь, в Кяхте, мы создали народное правительство?

— Да, знает.

— Что он думает об этом?

— Он не верит, что мы долго продержимся. Унгерн раздавит нас. Он не верит, что красная Россия придет нам на помощь.

— Очень жаль, Сундуй-Сурэн, если мы вынуждены будем воевать против твоего отца. Но мы будем уничтожать любого врага, кем бы он ни был!

— Да. Но я все равно с тобой, Сухэ. Придет нам на помощь красная Россия или не придет, я все равно с тобой. С тобой, Сухэ-Батор, идет весь наш народ. Твое имя известно в самых далеких кочевьях, к тебе тянутся сердца и думы аратов[5]. Приказывай!

Выражение лица Сухэ-Батора смягчилось.

— Ты прав, Сундуй-Сурэн, — сказал он. — Выбирают не между отцом и другом, а между народом и его угнетателями. Я познакомлю тебя с одним человеком, ты будешь в его распоряжении, будешь связным между Красной Армией и нашей народной армией. Помощь уже пришла, Сундуй-Сурэн. Пришла!

— Где тот человек? — с жаром спросил Сундуй-Сурэн.

Сухэ-Батор подвел его к Щетинкину.

— Вот этот человек, — сказал Сухэ-Батор.

Лицо Сундуй-Сурэна расплылось в широкой улыбке.

— Так это же Щетинкин! — закричал он. — Красный богатырь Щетинкин! Он подарил моему отцу карету…

Щетинкин поднялся, подошел к Сундуй-Сурэну, пожал ему руку.

— Здравствуй, Сундуй-Сурэн, сын моего друга Максаржава, мой друг! Я давно мечтаю встретиться с твоим отцом.

Сундуй-Сурэн ничего не сказал.

В Маймачене Щетинкин, к своему удивлению, встретил бывшего коменданта Иркутска Ивана Николаевича Бурсака.

— Опять наши дорожки сошлись, — сказал Щетинкин весело. — Наверное, по тому же самому делу, что и я?

Бурсак усмехнулся.

— Да у нас с тобой, Петро, дело-то одно: пролетарское.

— Рабочее дело.

— Назовем так. Назначен я, к твоему сведению, командующим троицкосавской группой войск Народно-революционной армии Дальневосточной республики.

— Значит, будем бить барона Унгерна сообща. Вот ты, Иван, мужчина с большим политическим опытом, через все тюрьмы прошел, объясни: сколько их, этих баронов? Что за напасть на Россию? Бьем, бьем, а они все лезут и лезут.

— Будем надеяться, Унгерн — последний.

— Хотелось бы.

Банды барона Унгерна фон Штернберга захватили столицу Монголии Ургу четвертого февраля 1921 года. Марионеточное правительство «независимой Монголии» во главе с богдогэгэном пожаловало Унгерну звание хана и княжеский титул чин-вана. Так выходец из прибалтийских немцев, есаул казачьего жандармского полка в Забайкалье сделался монгольским ханом. На германском фронте он ходил в скромном звании штабс-капитана. Правда, штабс-капитану Щетинкину встречаться с ним не приходилось: Щетинкин находился все время на передовой, а барон околачивался в штабах. В свое время есаул Унгерн охранял царское консульство в Урге, знал обычаи монголов, расстановку политических сил, дворцовые интриги. Поскольку китайская военщина уничтожила монгольскую автономию, установив свирепую диктатуру, Унгерн со своей «азиатской дивизией») появился в Урге как «освободитель». В это время богдогэгэн находился под домашним арестом в своем зимнем дворце. Максаржава и его сподвижника Дамдинсурэна китайские военные власти бросили в тюрьму. С этими двумя у китайцев были особые счеты: вспомнили, что именно Максаржав и Дамдинсурэн взяли в двенадцатом году Кобдо. Кроме того, оба полководца были связаны с революционерами Сухэ-Батором и Чойбалсаном. Было доказано, что именно Максаржав заверил печатью богдогэгэна письмо, которое делегация во главе с Сухэ-Батором повезла в Советскую Россию. На допросе в китайском военном штабе Максаржав заявил: