Ради милости короля - Чедвик Элизабет

Солнце струилось сквозь открытые окна на стол, за которым сидели братья, и окрашивало лежавшие на нем документы и счета теплым светлым золотом. Писец примостился чуть поодаль, держа наготове роговую чернильницу, перья и чистый лист пергамента.

– Я явился лишь по настоянию матери и чтобы рассеять любые заблуждения, в которые она могла вас ввести! – прорычал Гуон. – Я до самой смерти буду сражаться с вами за свое наследство.

Роджер поднял бровь и указал на документы:

– У вас нет наследства. Это копия завещания нашего отца, которое хранилось здесь, в приорате, и вы можете лично убедиться, что не упомянуты в нем.

– Этим завещанием только зад подтирать, и ты это знаешь! – оскалил зубы Гуон. – Оно недействительно по двум причинам. Во-первых, ты незаконнорожденный, а во-вторых, завещание – подделка. Я не признаю его.

Роджер сохранял спокойствие. Более того, теперь, когда дошло до дела, он стал таким же отстраненным, как в зале суда.

– На нем стоит печать моего отца, и оно засвидетельствовано его рыцарями; некоторые из них до сих пор свидетельствуют в мою пользу. – Роджер обвел рукой Гамо Ленвейза, Оливера Вокса и Анкетиля. – Как вам, должно быть, известно, признание брака недействительным не делает рожденных в нем детей незаконными.

– В таком случае мне нечего здесь делать! – фыркнул Гуон.

– Ваша мать хочет заключить мировое соглашение, и я желаю того же.

Гуон наклонился вперед:

– Единственное, что удовлетворит меня… брат… это земли моего отца, которые он приобрел уже после того, как стал графом. Так гласит обычай, и ты это знаешь. И еще мне нужен Банджи, приданое моей матери. – Глаза Гуона сверкали, и их радужки казались серыми камешками на фоне желтоватых белков.

Роджер постучал по другому документу:

– При заключении брака моего отца с вашей матерью все сошлись на том, что Банджи достанется наследнику, которого мой отец назовет в своем завещании.

– Прячешься за бумагами, чтобы украсть мое наследство? Ты забрал все и еще недоумеваешь, почему мне не хотелось садиться с тобой за стол, выродок!

Ненависть свилась в животе Роджера змеиными кольцами.

– Я ничего не украл. Я пришел к соглашению с вашей матерью относительно поместий, входивших в ее приданое. И готов предложить вам два поместья в обмен на отказ от притязаний на графство. – Тон Роджера был невозмутимым. Он дал оруженосцу знак налить еще вина.

– Я не нищий, чтобы бросать мне черствую корку и ожидать, будто я приму ее с благодарностью! – злобно выплюнул Гуон. – Это оскорбление!

– Тогда скажите мне, брат, если бы мы поменялись местами, сколько бы вы мне дали? – с усталым отвращением произнес Роджер. – Всякий раз, когда вы считали, что сила на вашей стороне, вы пытались меня раздавить. Едва научившись воровать, вы стали брать мои вещи и ломать их. – Роджер выпятил подбородок. Он не собирался этого говорить и понимал, что не сумел скрыть обиду. – Я дарю вам земли, стоящие двух рыцарских наделов. Хотите – берите, хотите – нет, потому что ничего другого я вам не предложу, и я знаю, что это больше, чем вы когда-либо дали бы мне.

Гуон вскочил на ноги, его кадык ходил ходуном. По давней привычке он потянулся к мечу, но схватился за воздух, поскольку все оружие было оставлено под надзором настоятеля.

– Надо было убить тебя, пока была возможность.

– Ее никогда не было, – возразил Роджер, тоже хватаясь за пояс. – Хотите устроить испытание поединком? Хотите? Приказать кому-нибудь из моих рыцарей принести мечи, чтобы мы сразились над могилой отца? Хотите испытать меня, брат, боем насмерть?

Гуон сверкнул глазами, его челюсть шевелилась, как будто он жевал слова, которые не мог выплюнуть. Схватив свой кубок с вином, он швырнул его в лицо Роджеру и выбежал из комнаты, по дороге перевернув столик писца и припечатав слугу к стене. Два сопровождавших его рыцаря поспешно отправились следом. Роджер остановил своих людей умиротворяющим взмахом ладони. Кто-то протянул ему салфетку, и Роджер вытер лицо и шею. Писец и один из рыцарей Роджера подняли столик и разбросанные письменные принадлежности.

– Закройте дверь, – тихо сказал Роджер Анкетилю и посмотрел на Уилла, мясистое лицо которого выглядело потрясенным. – Или вы тоже уходите?

– Нет, милорд, – покачал головой Уилл. – Зачем? Брат думал, будто я последую за ним… Возможно, я и сам так думал, но этим мы ничего не добьемся, только обменяемся оскорблениями, а мы не для того здесь собрались.

Ноздри Роджера наполнил запах вина, металлический, почти как у крови. Вино покрывало его одежду, кожу, волосы. Он снова сел, когда Анкетиль с величайшей осторожностью закрыл дверь.

– Я никого не оскорблял.

– Мой брат явно считает два рыцарских надела оскорблением, – спокойно посмотрел на него Уилл.

– Что бы я ему ни предложил, он сочтет это оскорблением. – Роджер пожал плечами и задумался о своем младшем единокровном брате.

Их разделяло десять лет и пропасть семейных раздоров. Роджер всегда считал его не более чем тенью Гуона. С другой стороны, легко не заметить рулон тусклой ткани в глубине лавки торговца, но тусклая не значит некрасивая или непрочная. Порой совсем наоборот.

– Мне больше нечего предложить, – сказал он. – У Гуона нет сыновей, а мне нужно обеспечить пятерых и выделить приданое трем дочерям. Пока его угрозы лишь пустое бахвальство. И я не дам ему возможности сделать их чем-то большим.

Уилл снял приставшую нитку с манжеты.

– Между нами нет особой любви, равно как и между вами и нашей матерью, но, если бы вы предложили кое-что еще, нам было бы легче прийти к компромиссу.

– Например?

– Мой брат хочет устраивать в Банджи ярмарки и собирать дань с торговцев. Вы могли бы воспользоваться своим влиянием, чтобы его желание обошлось не слишком дорого. Вы также могли бы проследить, чтобы ему время от времени перепадало от королевских щедрот.

Роджер испытал удивление, смешанное с новым уважением к этому тусклому одутловатому брату.

– А вам какая польза от этого?

Уилл встал и расправил складки на котте:

– Мой брат не женат. У него были любовницы, но ни одна не понесла. Я его наследник, у меня есть жена и маленький сын. Когда-нибудь, рано или поздно, его земли и разрешение устраивать ярмарки перейдут к моему сыну… Я не столь горд и желчен, как мой брат, равно как и не столь честолюбив. Зачем мне половина графства? – Он невесело улыбнулся Роджеру. – Зачем я половине графства?

Роджер невольно улыбнулся в ответ и испытал странное чувство, оценив остроумие того, кого считал врагом большую часть жизни.

– Да, – произнес он. – Полагаю, я могу исполнить вашу просьбу.

– Полагаете или готовы связать себя обязательством?

Улыбка Роджера стала шире.

– Согласен, – ответил он. – Перед присутствующими здесь свидетелями, вашими и моими, я согласен.

– И вы возьмете моего сына в свой отряд, когда он подрастет? – слегка смутился Уилл. – Сам я не карьерист, но хочу, чтобы мой сын преуспел, насколько позволят обстоятельства.

– Возьму, – кивнул Роджер. – Он будет рыцарем.

Скрепив договор, они с Уиллом вместе покинули гостевой дом. Вокруг звенело птичье пение, солнце пригревало. Бок о бок они вступили в часовню, прошли по нефу, пересекли хор и оказались перед могилой отца.

Роджер поморщился, глядя на резные цветочные узоры и очертания креста посреди могильной плиты.

– Наши с отцом кости и прах будут едины, как никогда не была наша плоть, – произнес он.

Уиллу, похоже, тоже было не по себе.

– Не правда ли, странно? Мы с Гуоном были рядом с ним в жизни, но похоронят нас порознь.

– Полагаю, не так уж и важно, где мы будем спать в ожидании Судного дня, лишь бы это была освященная земля.

– Знаете, – покосился на него Уилл, – отец всегда питал к вам слабость.

– Он ненавидел меня, – покачал головой Роджер.

– Он не любил вас, признаю, но он никого не любил. Он уважал вас, даже если не признавал и не показывал этого.