Антология осетинской прозы - Инал Кануков

Понимать и всей душой разделять философию крестьянина, рабочего, заслуживающих более сносной жизни, но продолжать тешить их надеждами на лучшие времена. Легко ли? Нет. Больно ему. Потому что больно и Партии не иметь возможности обеспечивать курс «трудодня», курс рабочего часа на том уровне, на котором бы хотелось. Где же он, Дзамболат, отступил от генеральной линии? Да, была война, страшная, разрушительная. Но одна ли она виновата во всех неурядицах? Где он скривил дорогу, где не так сел, не так встал, не то сказал, не так сделал? Откуда эта осязаемая тревога приползла, откуда появилось ощущение надвигающейся грозы, почему он внутренне пригнулся, чувствуя, что разразится гром и разразится прямо над его головой. А громоотвода нет, и нет того, кто бы обнадежил: «Не волнуйся, твою беду я руками разведу…»

Никому не к лицу легкомысленные поступки, никому не позволено преступать, попирать нормы партийной жизни. Он со своей стороны старался блюсти их как святыню. Ибо знал, что стоит ему дать себе послабление, как покатится по наклонной, и никто не удержит… Каждый коммунист должен, обязан быть лицом партии, как зеницу ока беречь честь и звании коммуниста.

Только, к сожалению, в рядах партии числятся и такие, которые похитрее деда Щукаря; им удалось вступить в партию с намерением заиметь портфель. Заимели. И стараются набить этот портфель чем получше. Отсюда и отступления от норм, отсюда и перекосы, перегибы. И сам хам и другому дам, не собаки на сене. Рано или поздно нечистоплотные на руку попадаются, конец веревки находится, по другим-то концом больно ударяет по нему. И свои грехи — твои, и чужие грехи — твои. И не возропщешь!

Если какой руководитель, не имеет значения, районного ль или областного ранга, творил при всем честном народе беззаконие, хапал и урывал, то все ждали, что его за руку схватит Первый. Если не схватил (потому что не вездесущ он), то говорили: «Некому их одернуть, поставить на место — вот и творят, что хотят». И за этим анонимным «некому» он же и подразумевается.

Полным полк составляли и те, кто считал (не в святой невинности), что тех недостатков, которые наблюдаются в Осетин, в других местах и в помине нет. Урочище, где не пришлось еще побывать охотнику, он считает богатейшим охотничьим угодьем. Что и говорить, развелось-расплодилось «доброжелателей», считающих себя коммунистами пуще Первого, ярых приверженцев матушки-правды. Однако борющиеся за нее с опущенным забралом… Кого только и в чем только не винили…

Кавказ — горная страна. В горах тысячи вершин. Над всеми главенствуют Эльбрус и Казбек. Находит на двухглавую макушку Казбека тучка — видать на добрую сотню километров. Заволокли тучи какое-то ущелье — этого даже в соседнем ущелье не видно. Дзамболат полностью отдавал себе отчет о своем месте и делал все, что было в его силах, чтобы иметь моральное право на этот высокий пост. Он не прятался за чужие спины, не увиливал, не ссылался на «нехватку запасных частей». Но будь хоть ума палата, он не мог при всем желании объять необъятное.

Дзамболат порой казался себе дирижером симфонического оркестра. Гармония звуков, созвучие, словом, музыка без фальшивых нот зависит в основном от дирижера. Но — в основном. Все будет без толку, если первая скрипка врет, флейтист завирается, барабанщик бьет невпопад, литавры торжествуют не к месту. Меломаны в раздражении: и чего этот дирижер не гонит взашей этих жертв слонов? Чего они там бубнят и пиликают? Ну и дирижер!..

А о том подумать недосуг: хорошо, он выгонит их, это проще пареной репы, а кем их заменить? А если акустика зала виновата? А если у первой скрипки жена при смерти? У барабанщика дочь в подоле принесла? У литавр теща гостит? Но меломанам это все до фонаря. Вышел на сцену — играй. Или иди месить саман, не забыв прихватить с собой и дирижера. И они тысячу раз правы!

Есть и… «местные обычаи». Выбился, выдвинулся, взял осетин бразды правления колхозом, заводом, районом, управлением, отделом, министерством, республикой в свои властолюбивые руки — здравствуйте, я ваша тетя, я ваш дядя, а помните, наша собака у вашего плетня ногу задирала? И вспомни и собаку, и подружку той собаки, и пятое колесо в телеге: «Как не порадеть родному человечку?» — извините, Александр свет Сергеевич, если переврал…

Дзамболат своих родственников чтил, но только в своем доме, только за своим столом. Были среди них достойные того или иного поста, но пусть добиваются сами, никаких протеже. И, что удивительно, они не держали на него обиду. Допустимое дело, кто-то мог и порадеть им, помня имя Дзамболата; кто-то из родственников сам навязчиво намекал на его имя — жизнь есть жизнь…

Был один, который с распростертыми объятиями сзывал на кучу всех родичей до седьмого колена, а Дзамболат не понял широты его души, урезонил и осадил — чем не камень вложил тому за пазуху? Погоди, придет день и час, когда тот непременно запустит им в него. И пусть: нет врагов — нет и друзей.

Все огни, воды, медные трубы Дзамболат уже прошел. Знает всему цену. Тогда откуда же навалилась эта хандра, почему так тяжело ноет, постанывает сердце; что оно предчувствует, какой подвох его ждет? Где он упадет, куда ему стелить солому? Эх, весь мир не застелешь соломой. Но почему, почему он обречен упасть и больно ушибиться? Время держит ответ за семью печатями…

Выдался хмурый зимний день, когда члены обкома партии собрались на пленум. Почти все собравшиеся были в курсе предстоящих событий. Навострили уши, напрягли память и те, кто к судьбе Дзамболата был равнодушен. Она ни с какой стороны не затрагивала их. Но эти люди тоже стали смотреть на дела Первого в другом свете, под новым углом зрения, полярно противоположным вчерашнему. В глазах некоторых вдруг белый мел стал черным дегтем. Не упустить бы возможности нанести на облик… бывшего, с сегодняшнего дня уже — бывшего Первого секретаря обкома несколько штрихов, тем самым нажив себе соответствующий капиталец на будущее.

Ну а тем, кто долгие годы работал с Дзамболатом бок о бок, и карты в руки — кому, если не им, известны все хоженые и нехоженые тропы Дзамболата, промахи в живом творческом деле партийного руководителя (творчество очень даже легко назвать вытворением). Недостатки Дзамболата теперь уже не есть продолжение его достоинств — хвост рыбы не при чем, раз голова гнилая.

…На пленум был приглашен и заведующий отделом газеты, Мурат, старший брат Асламбега. И до этого раза три он принимал участие в работе пленума. Запомнил, кто как из руководящего состава держится, их манеру выступать. Сегодня вся обстановка была совершенно иной. Не слышно шуток, оживленных бесед уединившихся групп. Каждый старается держаться особняком, чтобы еще и еще раз мысленно, наедине с собой взвесить тяжесть удара, который с фатальной неизбежностью через несколько минут обрушится на Дзамболата… Редкое исключение составляли те, кто прохаживался по широкому фойе с важностью триумфаторов.

На глаза Мурату попалась долговязая фигура заведующего сектором обкома. Крючковатый нос хищника-стервятника, низко заросший лоб, большие выпученные глаза, волосы подстрижены ежиком. Мурат познакомился с ним год назад в одном из районов во время уборочной страды. Мурату вспомнилось, как этот, точно заведенный, повторял на собрании перед колхозничками: «Меня уполномочил сам Дзамболат… Сам Дзамболат наказал передать вам… Сам Дзамболат следит за ходом уборки…. Сам Дзамболат… Сам… Сам…»

Подошел и торжествующе громогласно сообщил!

— Сегодня рогатиной медведя завалим, медведя!

Мурат не оправдал его надежды, не разделил его радости. Посмотрел уничтожающе в глаза, круто повернулся и столкнулся лоб в лоб с одним из секретарей обкома, своим односельчанином Александром. Тот выглядел как в воду опущенный, безучастный ко всему. Молча пожал руку Мурату и с поникшей головой проследовал дальше.

Мурат огляделся. Бексолтан оживленно разговаривал с незнакомыми товарищами. Увидев Мурата, поманил к себе, весело справился:

— Как поживаешь, друг мой? — И обернулся к остальным. — На ниве журналистики вместе трое суток шагали, трое суток не спали ради нескольких строчек в газете.

— Живу. Дышу, — сказал Мурат.

— Тогда дыши глубже. И заточи перо: сейчас оно тебе особенно приводится…

Всех позвали в зал заседаний. С докладом выступил второй секретарь обкома. В основном, как говорят спортивные комментаторы, игра шла в одни ворота — гол за голом пропускал Дзамболат. При других обстоятельствах доклад бы назвали однобоким, пристрастным, предубежденным. Но сегодня, наверное, нужен был именно такой: виноват мак, что и черен, и вкусен; виновата редька, хоть бела, но горька. Главный упор докладчик делал на недостатки, допущенные исключительно по вине Первого. Мурат узнал и о таких негативных сторонах жизни и деятельности Дзамболата, о возможности которых он и не подозревал (может быть, потому, что их просто не существовало? Или хорошо, со знанием дела были замаскированы).