Автово - Андрей Портнов

ЧАСТЬ 24. Январские причуды

— Я не пьяная! — уже в который раз произнесла Галя, смотря на наши окосевшие рожи.

— Конечно, — сказал я, пытаясь смотреть ей прямо в глаза, — ты ведь только одно вино пьёшь! Давай, я тебе водки налью.

Уже полчаса, как пробили куранты, и на дворе вступил в свои права Новый 1996 Год. В этот раз все решили справлять его отдельными кучками в отличие от «школьников», которые все как один собрались у Петьки в 209-ой.

Галя завербовала меня ещё в начале декабря. К этому времени я уже основательно начал подумывать о встрече Нового Года — на мой взгляд уже было пора — но не находил никакого отклика у наших.

— Рыжий, чего ты суетишься, — упрекал меня не раз Наиль, — ещё слишком рано. 30-го декабря всё и решим!

От одной только мысли, что почти до самого января я буду пребывать в неизвестности, у меня сквозило в печёнке, поэтому я был несказанно рад, повстречав в Гале родственную душу.

В принципе, всё и шло к тому, чтобы справлять Новый Год кучками — об этом говорила крайняя недисциплинированность народа. Так оно и получилось.

После долгих колебаний мы с Галей выбрали к себе в компанию Рудика и Чеченева. В 210-ой тусовались Султан, Владик, Васильев и Лариса. Ну, а в самый последний момент, то бишь почти 31-го декабря объединились оставшиеся массы: Костик, Лёша, Наиль, Марат, Рябушко и Пахом. Прихватив с собой ещё и Дена — местного студента, с которым мы познакомились совсем недавно, и который оказался очень компанейским парнем, эта компания, поднакупив жратвы перед самой новогодней ночью, открыли свои консервы и устроились в 211-ой. Паша и Игорь уехали праздновать к своим родственникам, оставался только Коммунист… Не знаю, может быть, тогда он, наконец, понял, какую гниду из себя представляет, ведь никто, абсолютно никто не захотел позвать его в свою компанию. На его месте я бы, пожалуй, призадумался…

— А я всё равно не пьяная! Ну, ни сколечко! — возмущалась Галя.

— Вино пила? — спросили мы.

— Пила.

— Водку пила?

— Пила.

— А теперь попрыгай, надо, чтобы всё хорошенько взболталось, тогда почувствуешь эффект.

Рудик хрюкнул и стал подкладывать рис Чеченеву.

С рисом этим у нас та ещё штука вышла. Под его варку мы выбрали нашу единственную и самую большую в группе семилитровую кастрюлю.

— Чтобы в ней было свободное место, — объясняла мне Галя, — рис должен хорошенько «провертеться» в кипящей воде, а для этого нужно много свободного пространства.

Несколько часов подряд мы перебирали целую охапку риса, после чего поставили его варить на плитке Гали прямо в 212-ой, поскольку перед новогодней ночью вся кухня просто кишела местными аборигенами. Часа через два, наконец-то, в воде стали появляться первые пузырьки. Совсем уже было отчаявшись, что эта вода, вообще, когда-нибудь закипит, мы, ужасно обрадованные, бросились доделывать салаты и готовить окорочка.

Где-то ещё через час ничего не подозревающая Галя решила, так, на всякий случай, приоткрыть крышку кастрюли с рисом, чтобы посмотреть, как там он и чего.

Услышав характерное её «Ххи!», я подбежал к ней, и мы уже вместе наблюдали интересную картинку: рис разварился до мутационных размеров, и теперь в кастрюлю нельзя было положить даже ложку — она бы там просто не поместилась. Можно было только с крайней осторожностью помешивать рис, да и то со скоростью четверть оборота в секунду. Помыслить же о том, чтобы рис хорошенько «провертелся» в воде было, вообще, кощунством, главным образом потому, что никакой воды в кастрюле уже не было.

От решения промыть рис мы отказались, поскольку не нашлось другой подходящей тары, куда можно было бы вывалить всё содержимое, разве только что в тазик, но это уже было слишком.

Короче в результате многочасовых трудов мы получили нечто, издали напоминающую липкую кашу (и, вообще, всё, что угодно, только не отварной рис) в неимоверном количестве. Поэтому с нашей стороны очень даже предусмотрительно было пригласить Чеченева, который, как известно, ел всё и в ужасающих дозах.

Не забыл я сегодня и про остатки мамочкиного спирта. Разбавив его весь, я получил около литра водки и в мгновенье ока нажрался как свинья. Чеченев и Рудик пили более осторожно, но тоже были довольно весёлыми. Проблема была только в Гале, которая сейчас пошла в коридор и уже там начала грузить кому-то, что она не пьяная!

Если в 211-ой была скромная студенческая картошка и килька в томатном соусе, то в 210-ой дела обстояли совсем по-другому.

Лариса почему-то абсолютно перестала понимать простую советскую пищу. Всё, что она покупала, было сплошь импортным, дорогим и в разноцветных упаковках. И это при её, как она говорила, скудных финансах. Никак, братья и сёстры помогли!

Воодушевлённый её идеями, Васильев, а заодно и Султан с Владиком в этот раз очень даже постарались. Водка была «Smirnoff», стол ломился от всевозможных экзотических фруктов, не было разве что только ананасов, валялись всякие там конфеточки-манфеточки и т. д. и т. п. Всё это, разумеется, было в блестящих обертках, всё пестрело и горело и, чего уж там, даже соль была импортная в эдакой зелёненькой коробочке. И посреди этого, представьте себе, лежал обычный советский хлеб! Какая гадость!

Массовка, конечно, была, татары вновь вытащили свои колонки, и мы бесились в коридоре вместе со «школьниками», которые тут же заметили моё новшество. На сей раз я отколол следующее: волосики мои хоть и не излечились, но уже изрядно подросли как раз на столько, чтобы я из них смог сделать себе маленький хвостик.

Лично я уже был до такой степени пьяным, что с трудом заходил в собственную дверь. Не пьяная Галя, которую почему-то сегодня ничто не брало, спокойно, допивая шампанское, смотрела телевизор, позаимствованный из 217-ой. Рудик с Чеченевым сидели рядом и пережевывали рис. Я плюхнулся за стол, поковырял вилкой в тарелке, потому что наелся уже до отвала, и тоже стал глазеть в ящик. Там шло супер-шоу (как нам весь месяц рекламировало телевидение) российской эстрады «Старые песни о главном». Весь декабрь мечтал его посмотреть, однако, сейчас всё перед глазами буквально размывалось. Я плюнул на всё и решил немного отдохнуть на своей кровати, наивно полагая, что через полчаса встану более свежим и бодрым, но… тут же заснул мертвецким сном. Сквозь сон я, правда, слышал, как до меня пыталась докричаться Галя, но встать было выше моих сил.

Вот так неопределённо и закончилась моя встреча Нового Года — второго и последнего года в Санкт-Петербурге.

Проснулся я 1-го января не так уж и поздно. Подошли Галя и Чеченев. Владик убежал предаваться экзотике в 210-ую, и мы начали (вернее продолжили после вчерашнего) жрать. Рис, казалось, мы будем есть ещё недели две, но на самом деле мы прикончили его ещё 2-го января. Также как и мы, 210-ая и 211-ая доедали свои продукты несколько дней, постепенно отходя от праздника и вливаясь в повседневную рутину. Жизнь опять потекла по привычному руслу…

Задачей N 1 была сдача курсового проекта по Бронникову. До Нового Года больше половины группы уже с успехом его сдала. Не в меру добрый Бронников раздавал «пятёрки» направо и налево и, в крайнем случае, ставил «четвёрки». Все выходили от него счастливые и довольные, и это позволяло мне надеяться, что и моё корыто, может быть, потянет.

Честно говоря, в последнее время я всё больше и больше приходил к выводу, что спроектировал какую-то чухню. И кто меня просил делать всё по правилам? Видать было какое-то умственное затмение или, проще говоря, бзик. Нет бы, как обычно, подправить кое-что малость — и готово супер-судно. Правда, и сейчас моё изобретение можно было считать супер, только с другой стороны.

Короче одним прекрасным утром я свернул в трубочку свои апокалипсические чертёжики и двинулся навстречу судьбе.

Бронников вызвал меня к себе в кабинет и попросил оставить пояснительную записку с чертежами у него на столе, а зайти за результатами через несколько дней. Я уже было обрадовался некоторой отсрочке моей экзекуции, но тут добрый дядя решил краем своего здорового глаза взглянуть на моё творение. Как назло, он выхватил теоретический, где во всей своей красе красовался (извиняюсь за каламбур) мой мидель корытообразного типа.

Лицо Бронникова покрылось всеми цветами радуги, а здоровый глазик начал дёргаться.

— Это… это что у вас такое? — сильно волнуясь, спросил он меня.

— Сухогруз, — печально ответил я.

— ЭТО — сухогруз? Да разве ЭТО — сухогруз? Где вы, вообще, видели такие сухогрузы? Да вы знаете, что вы сейчас мне принесли? Это у вас… это вы… это… это — лодка какая-то!!!

Ещё немного и он начал бы визжать. Я стоял с поникшей головой и не знал, что ему ответить на эту правду.

— Знаете что? — Бронников немного отдышался. — Вы сейчас идите… А я уж как-нибудь это проверю.