Дикая магия - Энгус Уэллс

Они молча ждали, когда слуги уйдут. На столе остался только графин и кубки. Когда наконец слуги закрыли за собой дверь, гиджана произнесла:

— Итак, я знаю ваше прошлое. Заглянем в будущее.

Под столом Ценнайра взяла Каландрилла за руку, ища мужества в его прикосновении. Несмотря на то что в груди у нее было не сердце, а нечто, вложенное туда Аномиусом, оно билось как настоящее. Во рту у нее пересохло, и свободной левой рукой она поднесла к губам кубок. Ей с трудом удалось сдержать дрожь и не разлить красную жидкость — она понимала, что быстро приближается к какой-то заветной черте, за которой эта древняя женщина укажет ее будущее и будущее всех сидевших за столом. Ценнайра осторожно поставила кубок на стол, внутренне благодаря Каландрилла за поддержку.

Тот улыбался ей с уверенностью, которую вовсе не испытывал. Как и Ценнайра, он понимал, что будущее его висит на волоске, и он молча молился Дере и Молодым богам, чтобы они дали ему то, чего он ждал от этого предсказания.

— Что мы должны делать? — спросил он, довольный тем, что голос его звучит ровно, не выдавая внутренней дрожи.

— Возьмитесь за руки, — велела Киама, — только вы четверо, без Очена.

Они безмолвно подчинились и по кругу взялись за руки, замкнув цепочку на гадалке.

— Я не ведаю, как это делается в вашей земле, — сказала она, — но здесь я прошу вас хранить молчание. На все ваши вопросы я отвечу позже, как смогу. Начали.

Старуха закрыла глаза и откинула голову. Сухая морщинистая кожа натянулась у нее на горле. На мгновение она замерла, а затем начала медленно раскачиваться из стороны в сторону, едва слышно напевая. Голос ее звучал так тихо, что слов было не разобрать. От Очена Каландрилл уже знал, что это не заклятие, что так она входит в контакт с миром судьбы. Гиджаны обладают особым даром, который позволяет им разобраться в хитросплетениях человеческих судеб. Каландрилл с нетерпением ждал.

Внезапно монотонный речитатив Киамы резко оборвался, голова ее упала так, что подбородок коснулся груди, затем так же резко откинулась назад. С закрытыми глазами она заговорила глубоким и на удивление громким голосом:

— Вас четверых ждет трудная дорога. Если вы пойдете по ней до конца, то предстоит вам столкнуться с опасностями невиданными… Куда как более страшными, чем обычная смерть даже для того из вас, у кого нет сердца. Против вас восстали мощные силы, они стремятся остановить и уничтожить вас. Они намерены отомстить вам, они могущественны… Они сильнее любого из вас, но если вы будете держаться вчетвером, вы можете их одолеть.

Я не могу видеть далеко. Те, кого вы разгромите, те, кому вы противостоите — и кто противостоит вам, — затуманивают мое видение. Много ответвлений от вашего пути теряется во тьме. Вы можете преуспеть, это вам по силам, но вы можете и не преуспеть, ибо противник ваш обладает мощью достаточной, дабы взять над вами верх.

Их несколько, ваших врагов. Один близко, другие далеко. Первый, сам не желая того, может помочь вам, и ежели случится сие, гнев его будет безграничен. Не теряйте присутствия духа, когда — и если — пойдете туда, куда предписано вам пойти. Одного только умения обращаться с мечом мало. Вам понадобится также и сила, коей обладает один из вас, хотя выражает она себя посредством другого. Доверие — вот краеугольный камень вашего союза. Без доверия вы ничто, без него вы погибнете.

Дальше я не вижу. Слишком темно, слишком запутано, нити переплетаются, лабиринт… Я… нет, слишком поздно, больше ничего.

Голова Киамы безвольно упала на грудь, тело обмякло, из раскрытых губ стекала струйка слюны. Она выпустила их руки и упала бы лицом на стол, если бы Брахт не поддержал ее. Гиджана едва слышно застонала, встрепенулась; Ценнайра поднесла к ее губам бокал вина.

Гиджана сделала маленький глоток, затем еще, затем отпила побольше, пробормотала слова благодарности и выпрямилась. Взгляд ее просветлел.

— Услышали ли вы то, что желали услышать? — спросила она, переводя взгляд с одного на другого.

— Мы узнали, что нас четверо, — сказал Каландрилл, глядя на Ценнайру.

Потом он повернулся к Брахту, тот пожал плечами, виновато улыбнулся и пробормотал:

— Я твой должник, Ценнайра, и приношу свои извинения.

— Твои извинения приняты, — ответила она, — с благодарностью.

— Но, — добавил керниец, обращаясь к Киаме, — я многого не понял. Ты говорила о множестве врагов, и, мне кажется, мы их знаем: Рхыфамун, сам Фарн, Аномиус. Но кто может помочь нам, сам того не желая?

Гиджана беспомощно взмахнула рукой:

— Я не ведаю. Знаю наверняка только то, что если вы соберетесь с умом, то перехитрите одного из них и воспользуетесь этим.

— А сила, которой мы обладаем? — спросил Каландрилл. — Ты говорила о том, что двое обладают некой силой.

— Во всех вас есть сила, — ответила старуха. — Та, что вложена в тебя, горит ярко, она будет вам маяком и надежным клинком. Другая… другая светилась слабее, и я не разобрала, в ком она.

Брахт медленно выдохнул и пробормотал сквозь зубы:

— Загадки.

Киама рассмеялась:

— Мой дар — не точная наука, воин, он не похож на ой меч, каковой ты можешь выхватить из ножен по своему желанию и ударить, кого захочешь. Я же смотрю в твое колышущееся будущее и говорю, что вижу. Но тропы судьбы, по коим суждено вам пойти, переплетаются и спутываются, и их не всегда легко отследить. Будь вы четверо простыми людьми, я бы дала вам четкий ответ. Но вы не простые, вы восстали против бога и вызвали к жизни таких врагов, кои могут накликать на вас большую беду. А это усложняет мою задачу.

— Так значит, нас теперь четверо? — спросил Каландрилл. — И мы должны доверять друг другу?

— Если забудете о доверии, — твердо заявила Киама. — то вас не будет четверо. А победы вы можете добиться только вчетвером. Это я видела четко.

Каландрилл улыбнулся и, уже не скрываясь, взял Ценнайру за руку. Она посмотрела на гиджану.

— Ты разгадала, что я зомби? — Произнести это оказалось легче, чем раньше. Но, опасаясь услышать не то, что хотелось, Ценнайра трепетала. — Получу ли я назад свое сердце? Смогу ли стать тем, кем была?

Древняя гадалка помолчала, потом нежно потрепала девушку по сжатой в кулак левой руке, словно бабка, успокаивающая внучку.

— Ты уже не та, кем была. Ты уже лучше, — сказала она. — Молодые боги коснулись тебя и освободили от грехов. Но большего я сказать не могу, ибо из всех паутин судьбы, что я видела, твоя — самая запутанная. Извини, дитя, но я не могу сказать, вернешь ли ты себе сердце.

Каландрилл, усиленно размышляя над ее словами, взглянул на умолкшую гиджану. Ему показалось, она хмурится. Тем временем гадалка продолжала: