Шпандау: Тайный дневник - Альберт Шпеер

Утром Нейрат сидел в своем кресле с сильно покрасневшим лицом и безжизненными глазами, он выглядел сломленным и беспомощным. В сидячем положении ему легче дышать. Несколько часов спустя над его кроватью установили кислородную палатку. За ним ухаживает миловидная британская медсестра. «Он очень, очень болен», — сказала она Пизу. Британский директор спросил Нейрата, нужно ли известить его семью телеграммой и вызвать ли капеллана. Нейрат сказал «да».

6 сентября 1954 года. Позавчера жена и дочь Нейрата навестили его в лазарете. Судя по рассказам охранников, которым можно верить, обстановка была унизительной. Они встретились в присутствии восьми человек — один американец, трое русских, француз и полковник Катхилл от тюремной администрации; британский военный врач и медсестра наблюдали за состоянием больного. Посетительницам не разрешили взять старика за руку; их усадили на стулья в ногах кровати, а медсестра то и дело измеряла ему пульс. Когда он почувствовал себя плохо, она сделала ему укол. Через установленные тридцать минут их выпроводили из палаты. Даже перед уходом посетителям не позволили пожать руку пациенту.

В течение двух дней после свидания Нейрат лежал под Кислородной палаткой, а два британских врача по очереди наблюдали за ним. Сегодня он вернулся в камеру.

15 сентября 1954 года. Вчера Функа отвезли в британский военный госпиталь на операцию. Впервые один из нас оказался за пределами тюрьмы. Машину скорой помощи сопровождали четыре британских джипа, набитые военной полицией. Следом на машине ехали четыре директора Шпандау, руководители юридических служб и другие представители четырех держав. Поскольку у каждого была своя машина, колонна растянулась почти на километр, как сказал один из охранников. Многовато суеты вокруг одного больного старика. У дверей госпиталя ждали носилки. Четверо крепких мужчин подхватили носилки и в мгновение ока отнесли его наверх. Не успев оглянуться, Функ оказался в палате.

— Если бы они дали Функу двадцать пфеннигов на трамвай, он бы и сам добрался до госпиталя, — сухо заметил Лонг.

22 сентября 1954 года. Уже через неделю Функ вернулся в камеру и теперь с аппетитом ест хлеб с маслом.

— Операцию отложили? — поинтересовался Ширах.

Функ покачал головой:

— Молодой американский хирург оперировал меня по новому методу, с использованием электрического провода: брюшную полость не разрезали и делали лишь местную анестезию. — Он с воодушевлением рассказывал о своем пребывании в госпитале, как отпускник, только что вышедший на работу. — Со мной обращались так, будто я привилегированный пациент. Что-то среднее между Наполеоном и Аль Капоне. За дверью стояла охрана из двух русских и сержантов из западных стран. Были дневные и ночные сестры. Одна из них — стильная блондинка. Я получал паек, предназначенный для английских офицеров, днем давали мороженое и даже чай с пирожными.

26 сентября 1954 года. Только что видел фотографию моего преемника в восточной части Берлина, главного архитектора Хензельмана, который спроектировал аллею Сталина. Он показывал высокопоставленным посетителям макеты будущего Берлина, как и я в свое время. У меня сложилось впечатление, что бульвар Сталина проложен по маршруту, который мы планировали для восточной магистрали.

В Западном Берлине строят спроектированные мной кольцевые дороги. Может, когда-нибудь они даже возьмутся за сооружение Южного вокзала в упрощенной форме, а на месте неиспользуемых путей построят широкий проспект, идущий с севера на юг. Прочитал в «Ди Вельт», что мой старый коллега Ганс Стефан руководит восстановлением Западного Берлина. Надеюсь, он сможет сохранить задуманные нами магистральные дороги — ведь «скелет» нашего городского плана был совсем неплох.

28 сентября 1954 года. Глупая журнальная статья принесла неприятности. Как выяснилось, фотографии можно было сделать только с близкого расстояния. Подозрение пало на мсье Жерара, одного из эльзасских французов. Он слишком много тратит на любовницу и тем самым привлек к себе внимание. Подозрения усилились, когда кто-то заметил, что на одной фотографии Редер стоит с тростью, которой пользуется только по воскресеньям. К тому же, на этом же снимке просматривается скрытое легкими облаками солнце и дождь в летнем саду. С помощью сводки погоды они выяснили, в какой день была сделана фотография, и по тюремному журналу узнали, что в тот день дежурил Жерар.

Сконфуженные французы теперь жаждут мести. Их директор приказал письменно сообщать о малейших нарушениях правил, допущенных британскими или американскими охранниками. К примеру, было составлено донесение о том, что когда Вагг вернулся из отпуска, который провел дома в США, я поздоровался с ним по-английски, хотя в тюрьме разрешено говорить только по-немецки. На другого американца составили рапорт за то, что он заснул ночью. Это выглядит особенно мелочным, потому что донос написал тот самый француз, которого часто будим мы, заключенные.

Функ явно должен знать фотографа, так как он был одним из тех, кого снимали с близкого расстояния, но он заявил, что французы его не фотографировали. Поскольку Русских никто не подозревал, американцы давали показания под присягой своей военной администрации. Их также заставили поклясться, что они не передавали тайком письма заключенным. Многие, безусловно, давали ложные показания. Фредерик с расширенными от страха глазами сказал мне, что, возможно, ему придется пройти тест на детекторе лжи.

— Я боюсь, очень боюсь! — твердил он.

30 сентября 1954 года. На душе тяжело от мыслей о состоянии Нейрата и Редера и тревоги за моего друга. У меня появилась новая идея: регулярно заниматься физическими упражнениями до изнеможения. Я решил пройти пешком от Берлина до Гейдельберга — 626 километров! Для этой цели я выбрал круговую дорожку в саду. Поскольку у меня нет рулетки, я измерил длину своей подошвы, шаг в шаг прошел всю дорожку и умножил на количество шагов. Ставя одну ногу за другой, я сделал 870 шагов, длина шага — тридцать один сантиметр, соответственно, длина круга равна 270 метров. Если бы я выбрал другой маршрут, вдоль тюремной стены, то получил бы трассу длиной 350 метров. Но я предпочитаю эту дорожку, потому что с нее открывается красивый вид. Эта программа — тренировка воли, борьба с невыносимой скукой, но еще в ней отражаются последние остатки моего стремления к активной жизни.

Гесс часто часами сидит на своей скамейке в саду. Охранники давно оставили его в покое. Сегодня я ненадолго остановился около него.