По следам карабаира. Кольцо старого шейха - Рашид Кешоков

— Чем, если не секрет?

— Исчезли кассир Шахарской прядильной фабрики и сторож. С огромной суммой денег. Вся зарплата фабрики за полмесяца. А тут еще история с платком…

— С каким платком? — насторожился Жунид.

Зулета прикрыла абажур косынкой, чтобы свет не падал в глаза засыпавшему мальчику, и, понизив голос, объяснила:

— Продавщицу ударили камнем, завернутым в носовой платок. И вдруг платок пропал из бюро техэкспертизы. Исчез.

— Ты видела его?

— Нет. Маремкулов видел. Он его принес. Говорит, непростой платок… какие-то инициалы на нем. Шелковый.

Шукаев вскочил, громыхнув стулом, и тут же замер: Заур заворочался и забормотал во сне.

— Прости, мне нужно идти. Спасибо… за все.

— Не за что, — с некоторым удивлением сказала она. — Почему тебя так взволновал этот платок?

— Я еще не знаю, — соврав только наполовину, ответил он. — Возможно, то, чем я занимался в Зеленском районе, имеет прямое отношение к вашим делам…

Она не стала расспрашивать.

— Но ты сейчас, кроме дежурных, никого в управлении не застанешь.

— Верно, — прошептал он. — Что же делать?

Она быстро нашлась. Она знала его. Знала, что если он что-либо задумал, его уже не остановить.

— Я расскажу тебе, где живет Бондаренко. Иди к нему…

— Идея, — воодушевился он. — Какой у него адрес?

— Адреса я не знаю. Подожди… — она достала из тумбочки лист бумаги, карандаш и стала рисовать ему черкесские улицы, объясняя, как найти Бондаренко. Жунид стоял, склонившись над столом, близко к ней, — он уже горел предчувствием, хорошо знакомым и желанным любому сыщику, напавшему на след, и не замечал, что голова Зулеты совсем близко от его лица, что волосы ее щекочут ему щеку. Зулета покраснела, на что он, конечно, тоже не обратил внимания, и, передавая ему листок, сказала:

— Возьми.

Он сунул бумажку в верхний карман пиджака. В коридоре, провожая его, Зулета неожиданно холодным, бесцветным голосом спросила:

— Еще придешь?

— Не знаю. Пожалуй, нет. Боюсь, у меня завтра дел будет невпроворот… До свиданья. Еще раз — спасибо!

7. Еще одна ошибка Коноплянова

Две недели бесплодных поисков. Виталий Николаевич нервничает. Найден труп Барсукова. Версия начальника управления. Обстановка накаляется. Строгий выговор. Секретарь парткома испытывает неловкость. Итак, все-таки — майор Шукаев.

Прошло почти две недели. За это время, несмотря на энергичные, направляемые твердой рукой Коноплянова и единственно правильные, по его разумению, действия работников Черкесского управления по розыску исчезнувших Барсукова и Кумратова, дело почти не подвинулось. Вначале как будто быстро начавшее проясняться, оно запуталось окончательно.

Геннадий Максимович Воробьев, первый секретарь обкома партии, ежедневно звонил в управление, требуя отчета о принимаемых мерах, и тон этих разговоров становился все более сдержанным и официальным. Секретарь был явно недоволен, что повергало Коноплянова в непривычное для него состояние растерянности.

Надо ли говорить, что при такой ситуации случай на ярмарке был окончательно забыт, тем паче, что Абдул Маремкулов, уловивший настроение начальства, сделал все, чтобы папка с документацией о краже мельхиорового кольца, распухшая, благодаря стараниям Бондаренко, поскорее покрылась пылью забвения. Сам же начальник угрозыска, обиженный и возмущенный недоверием, со дня на день должен был получить из Москвы назначение в Гомель, о чем ему Уже сообщили, и уехать. Коноплянов тоже знал об этом, задним числом жалел, что переборщил, понимая, как некстати теперь потерять опытного сотрудника, но поправлять было поздно, раз перевод Сергея Тимофеевича санкционировала Москва. Да и не до того было.

Прежде чем над головой Виталия Николаевича разразилась гроза, вызванная его нерасторопностью, стараниями Гоголева и Леонтьева (последнему поручили следствие) кое-что все же предпринималось.

Гоголев сразу же после звонка Коноплянову директора Шахарской фабрики и управляющего Госбанком послал шифровку о происшествии в краевое управление НКВД и в соседние органы. Оперативные группы выехали на места: Бондаренко — в Шахар, а две конные команды во главе с Маремкуловым и Дуденко — по другим маршрутам, с учетом возможного пути следования кассира и охранника после получения денег в Черкесске.

Поездка Сергея Тимофеевича в аул Халк и станицу Джегутинскую, где проживали Барсуков и Кумратов, дала очень мало. Выяснилось, что Кумратов после военной службы прочно обосновался в ауле Халк, выстроил небольшой домик, завел хозяйство.

Ни жена, ни мать его, объятые тревогой и беспокойством, ничего не могли сказать о его местонахождении.

В станице Джегутинской, где родился и вырос Барсуков, Бондаренко через стансовет узнал о прошлом кассира. Некоторое время тот служил в белой армии в качестве казначея полка, причем в первом же бою перешел на сторону красных вместе с полковой кассой. Его зачислили в штаб дивизии на ту же должность. В Красной Армии служил до конца гражданской войны. Затем, демобилизовавшись, вернулся в станицу и пять лет работал счетоводом в Комитете взаимопомощи, который сам же и создал. После смерти жены, оставив сына на попечение родной сестры, уехал в Шахар, на фабрику.

Никаких порочащих сведений.

Коноплянов рвал и метал: по его теории ни один бывший белогвардеец не мог быть порядочным человеком — это раз; честность и беспорочная служба обоих (о чем свидетельствовали показания директора фабрики и других лиц) никоим образом не укладывались в версию Виталия Николаевича, считавшего, что они-то и есть похитители, — это два.

Гоголев же и Леонтьев, чувствуя, что руководящие указания Коноплянова нисколько не помогают раскрытию преступления, старались поменьше попадаться ему на глаза и действовали на свой страх и риск. По их мнению, налицо было самое обычное уголовное дело, подведомственное милиции, но, поскольку Виталий Николаевич не уставал твердить, что акция это политическая, специально приуроченная к праздничным дням с целью оставить без зарплаты людей с фабрики, обоим заместителям не оставалось ничего другого, как засучить рукава.

Вскоре после исчезновения Барсукова и Кумратова оперативной конной командой Дуденко, который двое суток не слезал с седла со своими ребятами, на песчаной отмели, в семи километрах от аула Кубанхабль, где река делает плавный поворот, замедляя свое течение, был обнаружен распухший и обезображенный труп мужчины лет пятидесяти. Дуденко там же, на месте, произвел опознание, вызвав для этого жену пропавшего охранника и сестру кассира.

Утопленник оказался Алексеем Семеновичем Барсуковым. Даже без врачебного осмотра было ясно, что его убили выстрелом из охотничьего ружья, а труп бросили в реку.

В управление тело было доставлено к вечеру, и Зулете Наховой пришлось провозиться с ним до полуночи, чтобы установить хотя бы приблизительное время убийства. По данным экспертизы, Барсуков пролежал в воде несколько суток. Пуля прошла навылет, задев сердце, ее не нашли, чего, и следовало ожидать, ибо вряд ли кассир был застрелен там же, где брошен в воду.

Смерть, по-видимому, наступила мгновенно от внутреннего кровоизлияния и остановки сердца. Следов борьбы никаких. Калибр ружья — шестнадцать. Очевидно, тульская берданка. На затылке — ссадина от удара тупым орудием, может, камнем.

Леонтьев предпринимал героические попытки разыскать третьего человека, бывшего в столовой с Барсуковым и Кумратовым. Повторно были допрошены официант, директор столовой и буфетчик, который показал, что, по его мнению, этот третий был хорошо знаком и кассиру и охраннику, потому что беседа между ними шла доверительная. Буфетчик добавил еще одну подробность: у сотрапезника кассира и охранника был небольшой фибровый чемодан, причем — пустой, вставая, он задел его ногой, и чемодан легко свалился набок, гулко хлопнувшись на плиточный пол столовой.

Усилия Леонтьева можно назвать героическими, потому что сведения эти он получил в противовес распоряжению Виталия Николаевича прекратить всякое дознание в столовой. Суть в том, что Коноплянов после обнаружения трупа Барсукова не отказался от своей версии, а лишь видоизменил ее: кассир и охранник, без сомнения, — похитители, и убийство кассира этого не опровергает — просто не поделили награбленное, один ухлопал другого — и «баста!» А когда выяснилось, что Кумратов — заядлый охотник и имеет тульскую берданку шестнадцатого калибра, Коноплянов и вовсе возликовал. То обстоятельство, что ружье исчезло из дома охранника и жена не могла объяснить, куда оно подевалось, о чем ночью и звонил начальнику Бондаренко, еще больше укрепило Виталия Николаевича в сознании собственной правоты, и Леонтьеву было строжайше запрещено продолжать разработку версии третьего участника событий.