Спляшем, Бетси, спляшем! - Марина Маслова

— Где бы ты ни был, с кем бы ни жил, здесь ты — мой, и я не позволю тебе думать о других в моих объятьях. Никаких угрызений совести, никаких причин для отказа — будь у тебя хоть десять жен и двадцать детей. Запомнил?! И посмей сказать, что ты меня не хочешь!

— Что ты, Лиза, — пугается он, — это я никогда не смогу сказать, это слишком невероятно.

— Тогда почему ты сейчас взял меня, как девку, второпях?

— Мне нет оправдания.

— Поцелуй меня, — неожиданно для самой себя жалобно прошу я и время останавливается для нас.

Ну и пусть, упрямо думаю я, это с ней он изменяет мне. Я была всю жизнь. Только бы он не понял, что без него я не могу жить, что я нуждаюсь в нем, как травинка в солнечном свете, лишь с ним я могу быть сама собой, все во мне кричит от счастья, когда он близко! Я не могу понять, почему я стараюсь скрыть это: из гордости, которой у меня никогда перед ним не было, или из боязни нанести ему еще одну рану — вины и раскаянья.

— Бетси, — слышу я Колин шепот, — куда ты ушла?

— Я искала свою гордость.

— Что я с тобой сделал! Ты меня простишь когда-нибудь?

— А ты меня? Ты простишь мне всех моих любовников? С каждым из них я наслаждалась любовью так же, как сейчас с тобой. Младшему из них — всего двадцать лет. Мы пять дней жили в Гранаде и не могли оторваться друг от друга. Ты думал, что я сижу здесь без тебя и страдаю?!

— Лиза!..

— Да? Я тебя шокирую? Хорошо, давай тогда забудем о твоей и моей жизни друг без друга, и пока мы вместе, будем только вдвоем, без прошлого и будущего. Летний роман, помнишь, ты так это называл. Знаешь, я так хочу есть! А ты ужинал?

Он мотает головой. Мы одеваемся и тихо спускаемся вниз. В холле перед телевизором сидит Саша. Оглянувшись на нас, он вскакивает и подходит ко мне.

— Бетси, как ты себя чувствуешь?

— Отлично. Мы решили поесть. Ты составишь нам компанию?

— Я посижу с вами, — говорит Саша, продолжая приглядываться ко мне. Он не спускает с меня глаз весь вечер.

— Саша, у нас есть что-нибудь выпить?

— В честь чего это? — бурчит он.

— А без повода — нет?

— Там отец привез бутылку армянского коньяка.

— Ну так неси, — распоряжаюсь я и достаю стаканы.

Мы пьем коньяк, и я без остановки болтаю о всяких пустяках, рассказываю Саше о Клер и Майкле, о Витторио и его романе с сестрой. Он внимательно слушает, задает вопросы, поддакивает, словно все это не происходило при нем на Джильо. В его глазах я замечаю жалость и краска бросается мне в лицо. Мне становится невыносимо стыдно: что подумает Саша, если узнает, что я не устояла перед искушением получить женатого мужчину и жалости достойна только та женщина, что осталась дома и ждет возвращения своего мужа. Все две недели, что Коля живет с нами, в доме напряженная обстановка. Саша — воплощенное осуждение. Я же изо всех сил играю легкомысленную чувственность: уж такая я есть, дня не могу прожить без любовника и если уехала от одного — беру другого из тех, что поблизости. Вряд ли Коля верит в это, но ночами в постели мы больше не разговариваем обо всем на свете, как раньше. Лихорадочное обладание и изощренное сладострастие — так можно описать наши сумасшедшие ночные свидания.

Днем я по большей части занята работой, пишу о мадам Севинье и понемногу работаю над сценарием для Витторио. Школа для Алисы выбрана по рекомендации Сары. Для меня главным было бережное отношение к интересам девочки, еще не определившей для себя главное направление в жизни. Кроме того в этой школе большое внимание уделяли языкам, я хотела, чтобы Алиса учила французский и совершенствовала итальянский. Алиса умная девочка и я с ней занималась по тем же методикам, что и с Сашей. Мне пообещали, что если ей станет скучно в первом классе, ее переведут дальше. Алику я нашла хороший детский сад. После Колиного отъезда я решила отослать Дженни в Рим. Мы с ней нашли хорошую экономку, которой можно было доверять детей, если мне нужно будет ненадолго отлучаться. Жизнь, как всегда, устраивается с удобствами. Может, я кривлю душой, когда уверяю себя и других, что променяла бы обеспеченную жизнь на нашу любовь? Смогу ли я теперь жить так, как описывал мне Митя? Правда, я много работаю, но даже когда я свободна, я не люблю возиться с хозяйством и привыкла, что дети никогда не были проблемой. Клер и Дженни заботились о них не меньше меня и давали мне полную свободу.

Однажды я заговорила о Мите, и Коля рассказал, что весной он с женой и младшими детьми уехал на раскопки под Чернигов, всего в семидесяти километрах от Чернобыля. Отозвали их оттуда только в июле. Дети болеют, то ли потому, что просто болезненные, то ли сказывается облучение.

— Коля, разыщи Митю, пожалуйста, и передай, чтобы Наташа с детьми собиралась ко мне, я завтра же оформлю вызов на лечение детей и все оплачу. Надо что-то делать. Да, это наша буря… — задумчиво говорю я.

— Саша мне рассказал, как вы были в Дельфах. Ты об этом?

— Да. И ты знаешь, что интересно, для меня это просто как этап, точка отсчета, а Мите так и сказали: буря пройдет по твоей жизни.

— Так ты действительно поверила, что это предсказание обязательно сбудется?

— Да, сразу.

Ночью, прижавшись к спящему Коле, я вспоминаю прежние наши встречи, жизнь в Ленинграде, его любовь, что сопровождала всю жизнь, и меня захлестывает волна нежности к нему и стыд за ту комедию, что мы разыгрываем друг перед другом, не найдя нужных слов. Тихонько, чтобы не разбудить, я обнимаю его, касаясь губами плеча, затаив дыхание.

— Бетси, почему у тебя так колотится сердце? — слышу я вдруг шепот Коли.

— Почему ты не спишь?

— Я думал о нас с тобой.

— Я тоже. Только не говори, что ты думал! — поспешно прошу я.

Он крепче обнимает меня, прижавшись губами к моему лбу, и мы замираем так, думая о своем и одном и том же. Но сегодня я чувствую, что нас опять связывают те же узы, что и раньше, и мы как всегда — единое целое. И я, лежа в темноте и закрыв глаза, вижу его лицо, вызывающее боль в сердце: брови, губы, его глаза… Я глубоко вздыхаю, чтобы рыдания не прорвались наружу, и слышу такой же судорожный вздох. Я тихо глажу его плечо и мы лежим, пока не засыпаем, замерев в такой близости, какой не бывает в любовном объятии.

Прощание наше мучительно, потому что мы так и не смогли при свете дня найти верный тон и стать уже не любовниками, а друзьями, сохранив ту духовную близость, которая существовала всю нашу жизнь и иногда тонкой ниточкой связывала нас ночами. Но днем я не хотела быть откровенной, мы обменивались лишь незначительными фразами и похоже, что Коля тоже боялся откровенности. Мы расстались чуть-чуть соприкоснувшись душами и это не принесло нам облегчения. Последний раз я вижу его измученное и печальное лицо. После Колиного отъезда я окончательно поняла, что потеряла его. Мы могли бы еще изредка видеться и с жадностью утолять жажду тел, но пили мы теперь из разных источников и были эти источники пересохшими. Единства больше не было. Поэтому я зажила дальше, словно утратив частицу себя. Саша заметил это, но ничего не говорил. Внешне жизнь была размеренна и проста. Я заканчивала роман о мадам Севинье и писала сценарий. Алиса с удовольствием ходила в школу и дома развлекала нас историями о школьных новых подругах и учителях. Алик после детского сада играл с Джуззи и Сашей.