Музыка сфер - Элизабет Редферн

В просвете между Марсом и Юпитером что-то было, но что? Действительно ли планета? Или, быть может, всего лишь луна или какое-то другое небесное тело?

Заново проглядывая расчеты, Александр испытывал напряжение и неуверенность. Ему пришлось тщательно вытереть смятым носовым платком вспотевшие ладони, прежде чем вновь проверить телескоп и подправить точность его наведения. Гай молча сидел поблизости, придвинув кресло к стене обсерватории, положив руку на парапет. В поздней вечерней жаре он снял сюртук, бросил его на маленькую кушетку в углу. Его шелковая рубашка поблескивала в слабых лучах фонаря, их единственного светильника, если не считать ярких звезд вверху.

И вот тогда по лестнице на крышу поднялась Августа, а за ней — ее любовник. При виде них Александр ощутил почти физический удар. В привернутом свете фонаря обкорнатые волосы Августы отливали красными оттенками, ненапудренные, какими он видел их в ту ночь, когда вторгся к ней и Гаю в потаенную, озаряемую свечами комнату. И опять у нее на шее алела лента, и цвет этот выглядел багровым по контрасту с белизной ее кожи.

Александр смотрел на них, застыв в неподвижности, и только его руки сжимались и разжимались у него по бокам. Ненависть и страх кипели у него в сердце в равных долях.

— Телескоп, — сказал Гай. И Александр принудил себя сосредоточиться. Время наступило. Он пригнул голову к окуляру, но сердце у него по-прежнему бешено колотилось. Все, что он любил, было жестоко уничтожено, и даже, пока он готовился к этому последнему решающему наблюдению, мучительные ответы Дэниэля на его собственные мучительные вопросы вновь зазвучали у него в ушах.

«Почему, Дэниэль?»

«Потому что он велел мне».

«Кто? Норленд?»

«Нет. Тот, другой…»

Мальчик подразумевал Карлайна?

Во мраке космоса ничто не виднелось. Он отвернулся и принудил себя посмотреть на Августу и ее любовника. Карлайн теперь что-то писал на маленькой конторке, где перья, чернильница и песочница были все симметрично расположены под холодными звездами. Августа, наклоняясь над его плечом, следила за ним. Но как Дэниэль мог подразумевать Карлайна, если любовник Августы нем? И в этот миг Августа прижала ладонь ко рту, словно пряча улыбку, вызванную прочитанным, а затем обвила шею Карлайна обеими руками. В глубоком вырезе платья ее белые яблочно-упругие груди быстро поднимались и опускались.

Александр подумал, что она, наверное, пьяна, если так открыто явилась сюда с Карлайном, хотя, конечно же, догадывается, что Александру известно, как они обошлись с Дэниэлем. Разве она не понимает, что он может покинуть Гая, едва увидит ее?

Гай и сам смотрел на сестру так, будто не узнавал ее; он выглядел таким растерянным, таким уязвимым… С тяжелым сердцем Александр признал, что ради Гая ему придется стерпеть присутствие Августы и Карлайна. Или любовники на это и рассчитывали?

Он снова вытер руки платком. Затем легчайшим движением пальцев начал поворачивать винты наводки. Августа села на низкую кушетку в углу и наклонилась вперед, следя за ним. Карлайн встал рядом с ней. Теперь и она, и он были равно немы.

— Пора! — лихорадочно сказал Гай у него над плечом. — Она близка.

Наконец неотложность того, что он делал, привела Александра в состояние сосредоточенной целеустремленности. Он посмотрел в окуляр здоровым глазом, его пальцы, теперь уверенные, без малейшей дрожи сжимали винты настройки, выверяя эту четкую тропу к небесам. Линза с новой ясностью открывала мерцающую светлость туманности Лебедя, по одному края обрызнутую слабыми звездами, и видимую даже невооруженным глазом двойную звезду, Бету Стрельца, и звездные поля Млечного Пути, столь богатые созвездиями. И вот она. Объект восьмой величины в заранее определенном месте.

Однако Александр не окликнул Гая, чувствуя, что что-то не так, как следовало бы. Он ощущал, как его насквозь прожигает напряженный взгляд Гая.

— Вы ее видите? — спросил Гай у него над плечом. — Она там?

Александр выпрямился и наконец отошел от телескопа.

— Да, она там.

Гай занял его место. Несколько мгновений он смотрел в окуляр, затем отпрянул, кожа его стала совсем выбеленной, глаза остекленели, будто в трансе. Он прошептал на одном дыхании:

— Мы нашли ее.

Августа встала и пошла к ним. Александр шагнул вперед, преграждая ей дорогу. Мгновение торжества принадлежало Гаю, а не ей. К тому же он понял, что она пьяна, и опасался, как бы она не сбила настройку телескопа.

Но он опоздал: она уже сидела у телескопа вместо брата.

Теперь она была так близко, что под ароматом духов Александр различал хищный жар ее тела. Он подумал, что она сделала с Дэниэлем, и в горле у него поднялась желчь. Он смотрел, как Августа прикоснулась к окуляру почти с благоговением и наклонила голову, чтобы посмотреть в него. Испустила легкий вздох, потом повернулась и поманила Карлайна. Он подошел, и когда она отодвинулась, наклонился тоже посмотреть с холодной невозмутимостью.

А Августа наконец обернулась к Александру. Она потянулась потрогать его за плечо, но он отбросил ее руку, будто ее пальцы его обожгли. Она слегка отодвинулась.

— Ах, мосье Мышонок, вы на меня сердитесь.

— Перестаньте! — хрипло крикнул Александр, вскидывая руку — то ли чтобы ударить ее, то ли чтобы помешать новым словам, он и сам не знал. — Бога ради! Разве вы не сказали и не сделали более чем достаточно?

— Пожалуй, — ответила она тихим голоском. — Я искренне сожалею.

Александр мотнул головой.

— Я ухожу. Больше меня здесь ничто не удерживает. — Он повернулся к лестнице, чтобы спуститься к себе в комнату, где ждал баул с его немногими вещами.

— Очень хорошо, — последовал ее голос. — Но прежде чем вы уйдете, я хочу вам кое-что рассказать. О Селене.

Александр остановился и вопреки себе медленно обернулся назад к ней. Гай стоял рядом, но спиной к ним всем, ничего не замечая, уставившись в ночное небо. Августа собственнически положила ладонь на плечо брата и тихо сказала Александру:

— Вы так и не догадались, бедный мосье Уилмот, что Селеной Гая была я?

Александр покачал головой не веря. Еще одна насмешка над ним.

— Но Селена погибла в Париже…

— Только духом, — возразила Августа. — Но ее тело осталось жить.

И тут Александр вспомнил золотой танец теней, который он видел — так давно, казалось ему! В потайной комнате этого самого дома. Он вспомнил, как был заворожен красотой брата и сестры в объятиях друг друга.

«Твой волосы, — прошептал ей Гай тогда. — О, твои чудесные волосы…»

Александр зажмурился. Ведь это все время было у него перед глазами! Гай искал Селену среди звезд, а она все это время была здесь, вселившись в тело этой гнусной женщины. Любовь Гая к ней погубила его здоровье и его разум.

Но затем времени ни на что не осталось — Гай повернулся и, спотыкаясь, бросился к ним, выкрикивая имя сестры. Лицо его превратилось в жуткую зияющую бездну, а в глазах не осталось ничего, кроме черноты. Одной рукой он сжимал затылок, будто старался вырвать опухоль, давившую его мозг. И тут он начал кричать.

LXI

О тьма, тьма, тьма в полуденном сияньи.

Необратимо полное затменье,

И нет надежды, что настанет день.

Когда в этот вечер наступила темнота, Пьер Ротье прошел пешком на Клэр-Маркет, где лавки ростовщиков и закладчиков теснились бок о бок с грязными кабаками и ветхими домами, обиталищами бедняков. С ним был его большой кожаный баул, в котором лежали не лекарства, но некоторые его бесценные хирургические инструменты и медицинские трактаты.

Он продал их поочередно за серебро. А потом, когда ночь поглотила эти жалкие обиталища, он поспешил к дому в глубине Лейстер-Филдз, где проживал старый печатник, искусно подделывавший документы.

Ротье потратил часть своего серебра на покупку бумаг, которые требовались Монпелье и ему самому для дальних поездок. Однако, с лихорадочным нетерпением ожидая, пока печатник тщательно вписывал фальшивые имена, он задавался вопросом, как далеко смогут они уехать с Гаем во власти его страшного недуга. Ему следовало уехать несколько недель тому назад. Персиваль знал, что нужно скрыться незамедлительно. Ротье неистово проклинал поиски потерянной планеты, приковавшие их здесь.

Пока он быстро шел назад в Холборн, липкая ночная жара просачивалась в его кожу, а запахи пива и курева, бившие из дешевых кабаков в этом конце Игл-стрит, оглушали его обоняние. С начатом лета в этой части Лондона вновь забушевала тифозная горячка. Взглянув на небо, туда, где Юпитер на юге ровно сиял над крышами, Ротье вспомнил, что древние верили, будто эту болезнь порождало тройное взаимодействие Сатурна, Юпитера и Марса. Теперь было известно, что многие болезни порождаются нищетой, грязью и скученностью. Тем не менее, подумал Ротье, врачи вроде него были так же бессильны в борьбе с этими бичами человечества, как и древние.