Весна на Одере - Эммануил Казакевич

Винкель сидел в убежище и дремал. Ему было все равно, что с ним случится дальше. Поздно ночью пришел Бюрке и с ним еще несколько эсэсовских офицеров.

— Конец, — сказал Бюрке.

На следующий день объявили, что из Берлинского леса будет предпринята попытка прорыва. Генерал Вейдлинг договаривался с русскими о капитуляции. Геббельс отравился. Борман куда-то исчез. После полудня Винкель и Бюрке вместе с другими эсэсовцами и офицерами отправились на запад. Пробираясь среди развалин, дрожа от страха при мысли, что каждую минуту из-за перекрестка могут показаться русские, они прошли Шарлоттенбург. Перебрались через разрушенное полотно железной дороги и, наконец, очутились в городском парке Берлина, среди запущенных спортивных площадок и пустых, заколоченных киосков.

Возле имперского стадиона собрались большие толпы людей, но было тихо. Сидели группами и разговаривали вполголоса.

Бюрке, обычно весьма деятельный, теперь присмирел и держался тихо, только прислушиваясь своими большими волосатыми ушами к разговорам.

Из разговоров было ясно, что всех собравшихся здесь людей в зеленых шинелях можно подразделить на три группы.

Первая, состоявшая из мальчишек «Гитлерюгенда» и солдат-фронтовиков, шла на запад потому, что таков был приказ: им сказали, что германская армия еще существует, продолжает обороняться в районе Науэна, и долг солдат — пробиться к ней на помощь.

Люди, принадлежавшие ко второй группе, еще более многочисленной, чем первая, знали, что положение безнадежно и Германия потерпела поражение. Но эти люди были родом из мест, расположенных за Эльбой. Были тут баварцы, уроженцы Рейнской области, жители Вестфалии, Шлезвига, Гессена и других германских земель на западе. Им хотелось только одного: попасть домой, в родные места.

Наконец, третья группа состояла из эсэсовцев, активных нацистов, разных маленьких и средних фюреров и лейтеров: большие удрали уже давно. В свое время эти люди, вслед за Гитлером, проклинали американскую плутократию, но теперь они предпочитали попасть в плен к американцам, а не к русским, надеясь, не без оснований, что янки отнесутся к ним гораздо снисходительнее. Капиталисты и плутократы устраивали их куда больше, чем коммунисты.

Эта последняя группа руководила прорывом, обманывала одних и подбадривала других.

Бюрке, принадлежавший, конечно, к третьей группе, старался ничем не выделяться. Он и американцев боялся, хотя и не так, как русских. На его совести было слишком много преступлений, чтобы он мог спокойно идти даже туда, на запад. Французы, например, должны были хорошо его помнить по тем временам, когда он работал кем-то вроде палача при Штюльпнагеле в Париже. Он там руководил расстрелами заложников. Много французской крови пролили эти волосатые большие руки, лежавшие теперь так растерянно на мокрой, росистой траве.

Бюрке пробирала дрожь — не от холода, конечно. Было тепло и безветренно. Он бы много дал теперь за то, чтобы поменяться биографией с этим пришибленным Винкелем, который сидел рядом и даже мог дремать, чёрт его побери!

Потом до слуха Бюрке доносились слова человека, разглагольствовашего под соседним деревом, где собралась кучка людей, среди них два знакомых Бюрке эсэсовца. К удивлению Бюрке, говоривший высокий мужчина в шляпе и тонких золотых очках с белесыми усиками, подстриженными а ля Гитлер, был одет в штатское. Он выглядел очень мирно среди людей в солдатских мундирах. Разговаривал он довольно громко и даже самоуверенно.

Он сказал:

— Американцы — деловой народ. Никогда не поверю, что они захотят нас уничтожить, они должны понимать, что мы являемся единственной защитой западного мира от большевиков. Я уверен, что американские руководители так же мало любят коммунистов, как я да вы.

Бюрке тяжело поднялся с места и подошел к своим знакомым эсэсовцам.

Человек в штатском опросил:

— Спичек ни у кого нет? У меня бензин в зажигалке кончился, — он усмехнулся: — Отсутствие стратегического сырья — одно из несчастий нашего бедного отечества.

Кто-то предупредительно поднес ему зажигалку, а Бюрке вынул из кармана пачку сигарет — карманы его были полны сигарет, взятых в бомбоубежище рейхсканцелярии у Монке.

— О, у вас сигареты! — воскликнул человек в штатском. — Вы богач! Я курю скверный табак уже третий день… Благодарю вас, господин, э-э-э…

Кто-то подсказал:

— Оберштурмбанфюрер Бюрке.

— Оберштурмбанфюрер? — переспросил человек в штатском. — Ну, скажем, господин подполковник. Это слово теперь лучше звучит.

— Не возражаю, — угрюмо сказал Бюрке.

— Линдеманн, — представился человек в штатском.

— Линдеманн! — повторил Бюрке. — Вижу, что знакомый, и никак не мог вспомнить.

Отто Линдеманн был крупным промышленником, членом наблюдательных советов нескольких концернов и банков.

— Я вас встречал, — продолжал Бюрке, — однажды в Берхтесгадене и несколько раз в Берлине. Я работал тогда у фюрера. Потом, когда я был в Париже…

Эти воспоминания не вызвали особого восторга у Линдеманна, и он прервал эсэсовца, сказав с некоторой грустью:

— Да, господин подполковник, были времена и прошли. Покойный фюрер был великий человек, но… — он сделал длинную паузу и переменил тему разговора: — Не помню, в какой связи мне пришлось о вас слышать последнее время… — кто-то в темноте шепнул Линдеманну на ухо несколько слов, и он произнес: — А-а-а! Помню!.. Вспоминаю!.. Обстоятельства, связанные с финансированием специальных задач рейхсфюрера СС…

Понемногу стемнело. В темноте невдалеке защелкали соловьи, и Линдеманн, вздохнув, процитировал первую строчку стишка:

Если бы стать мне птичкой…

Наконец подали сигнал к движению. Все встали с мест. Бюрке и Винкель пошли рядом с Линдеманном.

Бюрке и Линдеманн воспылали симпатией друг к другу. Бюрке было по душе спокойствие промышленника, и он решил, что уверенность Линдеманна имеет какие-нибудь реальные основания. Линдеманн был влиятельный человек, сильно нажившийся на экспроприации еврейских предприятий и на военных поставках, член наблюдательных советов бременского общества с ограниченной ответственностью «Фокке-Вульф» и акционерного общества «Опель» в Рюссельгейме. Он, вероятно, имел большие связи в Западной Германии и при случае мог оказаться полезным Бюрке.

Что касается Линдеманна, то он был немало наслышан о храбрости, находчивости и решительности этого большого краснолицего угрюмого эсэсовца. При нынешних тяжелых обстоятельствах могучий кулак Бюрке и его автомат могли очень и очень пригодиться.

Линдеманн попал в «берлинский котел» случайно. Вместе с секретарем он приехал из Баварии 15 апреля. На следующий день началось русское наступление, и Линдеманн, несмотря на множество дел, собрался уже уехать, но перед отъездом побывал в рейхсканцелярии. Здесь же он узнал, что фюрер в Берлине. Это успокоило Линдеманна: он решил, что раз фюрер в Берлине, значит, у него есть достаточно сил, чтобы сдержать русский натиск. Многие высокопоставленные лица заверяли Линдеманна, что Берлин не будет сдан русским ни под каким видом. Генерал Бургдорф, военный адъютант Гитлера, шепнул Линдеманну, что если столица и будет сдана кому-нибудь, то американцам, и только американцам.

Успокоившись, Линдеманн дал телеграмму жене, что задержится еще на несколько дней, потом вылетит домой на самолете. Он заказал самолет. Дальнейшее известно. Русские подошли к Берлину через пять дней после начала наступления. Все аэродромы вскоре оказались в их руках. Американцы, на приход которых надеялся Линдеманн, и не только он один, были далеко.

Линдеманн достал машину и выехал из Берлина на запад, но возле Лагер-Дебериц машину обстреляли русские, только что появившиеся на магистрали «Ост-Вест», и пришлось вернуться.

Теперь все надежды Линдеманна зиждились на том, что он попадет к американцем. Он подолгу жил в Америке и до и после прихода Гитлера к власти. Его американские друзья, в том числе сын Генри Форда, Эдзель Форд, и руководители «Дженерал моторс», были достаточно влиятельны, думал Линдеманн, чтобы защитить его от преследований. В конце концов он, Линдеманн, не участвовал же лично в эсэсовских зверствах. Он был промышленником, и если предприятия, одним из руководителей которых он состоял, работали на войну, то это вполне понятно каждому деловому человеку. Предприятиям нужна прибыль. Правда, Линдеманн участвовал в финансировании Гитлера до прихода его к власти и затем тоже неоднократно оказывал Гитлеру и Гиммлеру ряд услуг. Но в конце концов это вполне естественно: правление Гитлера и его курс на войну сулили промышленности большие выгоды, и всякому деловому человеку это должно быть ясно. Что касается демагогов в Америке и других странах, то Линдеманн надеялся, что их вскоре угомонят.