Привал на Эльбе - Петр Елисеев

— Жаль меланхоличку. Все-таки помогала: разносила сюрпризы, распускала слухи.

— Ошибка наша — давно бы надо убрать ее. Пиц скрипнул зубами.

Он запугивал Гертруду, свою верную помощницу, твердил, что Эльза может оказаться нитью, по которой доберутся до них и прежде всего до нее.

— Ты не открылась ей?

— Она не знает ни имени моего, ни дома, ни работы, — ответила Гертруда.

— Это хорошо, но гарантий нет, — напускал Пиц страху. — Эльза может описать твою внешность. А с такими белыми волосами больше нет в городе дамы — толстой красавицы лет пятидесяти с двойным подбородком.

— Ох-ох-ох! — прикладывала Гертруда к глазам полотенце. — Надо выбираться из этого ада.

— Нервы, милый друг, нервы. — Пиц обнял Гертруду. — Не к лицу нам бежать с корабля.

— Корабль-то уже тонет, стоим по горло в воде.

— Не так нас учил фюрер. — Пиц подводил устрашение к концу: — Кто становится лишним или опасным, того надо убирать. Нужно передать Эльзе передачу — конфеты, привезенные шефом.

— Я, вице-бургомистр, должна передать? — с ужасом проговорила Гертруда.

— Милый друг, мне ли учить тебя — старую разведчицу, деятеля «Вервольфа»? — льстил и подлаживался Пиц. — Конечно, не сама… Но пока тебе придется выполнять функции Эльзы: перерядиться и сейчас же идти на вокзал, на базар, в церковь — донести слух до всего народа об убийстве Курца.

12

Молодой милиционер Любек стоял на посту. Он услышал безумный стук в дверь, подкрался к дому. Узнав голос Курца, он стал наблюдать. Вскоре из дому выскочил человек и, озираясь вокруг, исчез в темноте. Все это Любеку показалось подозрительным. Он сообщил в комендатуру. Приехали Елизаров с Тахавом. Курда уже не было в доме.

Эльза без утайки рассказала все, что знала, назвала имена Пица и тети Марты, а кто они такие, оставалось тайной. Отправив Эльзу в тюрьму, Елизаров с друзьями поехали на квартиру к Курду, но было уже поздно. Курц лежал с ножом в груди.

Вызвали бургомистра. Больце уныло качал головой.

— Надо назначить хорошего следователя, — сказал Елизаров.

Больце вызвал старого, опытного юриста Квинта. Квинт одно время, еще до появления Гитлера, всплывал на поверхность, прославился находчивостью в следственных делах. В годы фашистской власти о нем ничего не было слышно. В первый же день прихода советских войск он поступил на работу.

Начал Квинт следствие по делу убийства Курца с фотографирования места происшествия, с разных позиций заснял убитого. Потом вместе с понятыми стал составлять протокол об имуществе убитого. В понятые попала и вездесущая Гертруда. Случилось это как бы совсем случайно. У нее с раннего утра возникли неотложные дела к бургомистру, что якобы и привело ее в квартиру убитого.

Квинт и понятые вышли из жилой комнаты, стали осматривать части модели машины-«универсала». Гертруда оторвалась от понятых, задержала Квинта и сразу ошарашила его:

— В гестаповской картотеке, захваченной союзниками, вы числитесь нештатным агентом.

Квинт вздрогнул, в ужасе отпрянул от двери. Гертруда изменила тон и сказала:

— Сообщить о вас коменданту? Или… Слушайте! — уже приказывала она. — Поверните убийство против профессора Торрена. Основание — письмо Курца. Обвините и капитана Елизарова. Не удастся этот вариант — затяните следствие, — прошептала Гертруда и заговорила о другом, когда подошел к ним понятой. — До слез жаль парня. Мог бы стать конструктором.

Когда Квинт закончил опись и понятые подписали акт, он отобрал вещественные доказательства: предсмертное письмо и окровавленный нож. Михаил взял с туалетного столика пудреницу и предложил приобщить к делу.

Квинт повел плечами. Зачем эта штучка приобщается? Извинился он и спросил Елизарова, можно ли с ним поговорить по существу дела наедине. Квинт вежливо доказывал, что предсмертная записка бросает тень и на него, капитана Елизарова. Михаил удивился:

— Меня допрашивать? Это бесполезно для вас, все равно что искать в яйце кости…

Пришли посмотреть на убитого Вера и Берга. Кроткая немка только что была в церкви. Она отозвала Михаила в сторону и дрожащим голосом рассказывала, что разносятся плохие слухи о капитане Елизарове, как будто он убил… Берта не могла говорить от волнения. Язык у нее коснел.

— Кто же мог наболтать? — задумался Михаил. — Ведь, кроме нас, понятых и Любека никто еще не знает об убийстве.

Берта увидала пудреницу, попросила разрешение и стала отщемлять латунный ободок, зажимавший крохотное зеркальце.

— Она! — крикнула Берта, вытащив миниатюрную карточку своей дочки. — Это моя Катрина, дочка? Где она?

— Успокойтесь. Она жива. — Михаил утешал бедную мать и обещал устроить свидание с дочерью.

Карточка была вложена в пудреницу, когда Катрине исполнилось два года. Берта берегла пудреницу, подарила ее дочке, когда она выросла.

Эльза сидела перед следователем и Михаилом. Отпираться она не могла, не было сил. Все опостылело: нет цели жизни. Ее честь запятнали и растоптали Хапп и Пиц, смешали ее совесть с грязью и кровью, заставили выполнять темные поручения.

— Ваше имя? — спросил Квинт.

— Катрина, нет извините, Эльза. — Она не знала, как лучше называть себя.

— Говорите правду, легче будет, — предупредил Михаил. — Кто дал вам второе имя?

— Дайте закурить. — Эльза волновалась.

Она глубоко затянулась, выпустила дым через нос, вспомнила наказ своих шефов о том, чтобы не сознаваться, когда попадет. Но предупреждение Михаила оказалось сильнее — она стала говорить правду:

— Эльзой назвал меня Пиц. Кто он такой? Не знаю.

— Почему вы хотели убить меня авторучкой? — спросил Михаил.

— Я не знала, что она с «сюрпризом», — призналась Эльза. — Почему вы меня не арестовали тогда в кафе?

— Не было оснований, — сказал Михаил. — За службу в гитлеровской армии мы не наказываем, если военнослужащий не совершил тяжкого преступления. А теперь понесете наказание. Вас будет судить немецкий народный суд за смерть жены профессора… Ваша? — положил он пудреницу перед Эльзой. — Почему она очутилась у Курца?

— Я была пьяна, забыла у него.

Квинт записывал показания дословно. Не отрывая пера, он спросил:

— Вы были близки с Курцем?

— Я жила с ним, — не таясь, рассказала Эльза.

— Кто-нибудь угрожал Курцу? Не говорил он вам, что профессор Торрен и капитан Елизаров угрожали ему? — гнул Квинт линию Гертруды.

— Нет. Не говорил, — ответила Эльза. — Курц угрожал мне. Приревновал меня к Пицу.

— Были основания ревновать?

— Да. Я жила с Пицем.

— С мамой вы встречались?

— Не понимаю вопроса. Маму убили русские. — Эльза приложила платочек к глазам.

— Вы хотите увидеть ее? — спросил Михаил.

Вошла Берта, бледная и дрожащая от страха и горя. Она подслушивала за дверью. Сердце разрывалось у бедной немки от каждого слова дочери.

— Мама! — вскрикнула Эльза. — Ты жива!.. — бросилась она к матери.

— Я все слышала, — отвернулась Берта от дочери. — Я не принимаю твоего позора на себя. Пусть исчезнет память о тебе. Пусть не узнает будущее поколение о моей жалости к дочери-предательнице.

— Мама! — взмолилась Эльза. — Прости мой позор!.. — она упала на колени.

— За такое зло не прощают, — отвергла мать мольбу дочери и еле вышла шатаясь.

Эльза осталась с протянутыми руками. Слова матери пришибли ее как удар грома. «От кого теперь ждать милости, если мать отвергла? Почему нет смерти на меня?» Она закрыла глаза руками и упала.

Квинт был потрясен. Ему много приходилось видеть тяжелых сцен, но такой потрясающей он не встречал: мать сама отвергла дочь! Небывалое явление! Как внести в протокол? Как квалифицировать поступок матери?

— Честь семьи оказалась сильнее материнских чувств, — подсказал Михаил Квинту.

Рано утром Берта пришла в кирку, чтобы успокоить себя и укротить свой гнев. Глядя на холодный лик богородицы, она читала свою молитву. «Прости прегрешения Катрины, отторгнутой от меня, — молилась немка за свою дочь. — Успокой мой гнев».

Подошла к темной блестящей иконе полная женщина в темно-коричневом костюме. Лицо закрыто вуалью. Она зажгла свечу, опустилась на колени и вслух читала свою молитву: «Пресвятая богородица, спаси нас. Спаси и огради от иноземных истязаний, поднявших меч на невинных праведных твоих рабов и рабынь. Покарай, господи, чужестранных властителей за смерть твоего раба Курца, за муки рабы Эльзы».

Слово «Эльза» пронзило слух Берты. Не о ней ли молится сердобольная прихожанка? Женщина в темно-коричневом костюме повернула голову и, вздыхая, шептала:

— Русский офицер убил Курца. Комендант невинную девушку Эльзу бросил в тюрьму. Пресвятая богородица, доколе нам терпеть?