Жена Моцарта (СИ) - Лабрус Елена

— Ну теперь мы можем наконец вернуться домой?

Я развёл руками, стоя посреди комнаты, и безнадёжно их уронил, так и не дождавшись ответа.

Женька бегала по кабинету, меня словно и не замечая: то в одной туфле, то в двух, то уже босая, то в платье, то без — я не понимал она собирается на вечеринку, что была сегодня в ресторане по случаю открытия «MOZARTа», или наоборот, раздевается, чтобы поехать домой.

Вот опять пронеслась и теперь у зеркала застёгивала серёжку. Или расстёгивала?

— Малыш, — склонился я к её плечу. — Я хочу домой.

— Ни слова про Перси, — предупреждающе подняла она руку. — Это запрещённый приём.

Я кивнул и заскользил губами по её обнажённой шейке. Она погладила меня по голове.

— Мур! — тут же откликнулся я. А потом зашептал ей в самое ухо: — Тебя там шторы новые заждались. Никто не знает куда и как их повесить.   

— Это шантаж! — укоризненно покачала она головой. — Но у меня осталось ещё одно незаконченное дело.

— Какое, малыш? — только что не захныкал я. — Два вечерних платья ты уже надевала, ещё два осталось? Мы сегодня торжественно открыли «MOZART». У нас больше нет никаких дел. Мы по-прежнему женаты. Мы… Всё, я устал! Я хочу секса, малыш! — выкрикнул я в отчаянии.

Она уверенно покачала головой.

— Нет? Ладно, хрен с тобой. Делай что хочешь. Иди на вечеринку, или езжай в чёртову гостиницу и ложись спать. Без меня, — подхватил я со стула пиджак.

— А ты куда? — крикнула она вслед.

— В бар, детка. Прости, но мне надо выпить.

Чёрт побери, у меня есть повод выпить! Я заслужил эту чёртову выпивку!

Я прошёл знакомым коридором и вызвал лифт.

Поднялся на верхний этаж, где шло шумное празднование.

Да, сегодня мы наконец открылись.

Телевизор в баре показывал, как красиво, снизу-вверх по зданию гостиницы под неизменную сороковую симфонию Моцарта побежали огни, зажигая по очереди свет на всех шестнадцати этажах. Последней вспыхнула вывеска «ОТЕЛЬ «MOZART» РЕСТОРАН». И небо взорвалось фонтаном сверкающих искр праздничного фейерверка.

«Ну вот и всё, Колян! — мысленно обращаясь к Патефону, поднял я стакан, что поставил передо мной бармен. — Всё, Коля. Мы победили. Надеюсь, тебе там икается на твоём Женевском озере или Амальфийском побережье. За тебя!»

  Я закашлялся. Крепкий напиток с непривычки обжёг горло.

«Да, ты же не знаешь, — продолжил я свой монолог, толкнув стакан, чтобы повторили. — У меня скоро родится сын. Сын, представляешь? Женька решила назвать его Ванька. Иван Сергеевич Емельянов. А ещё я, твою мать, оказывается, Вальд, — я усмехнулся и оглянулся в обновлённом баре. — Мне будет тебя тут сильно не хватать».

Поднял стакан. О стенки мелодично звякнули кубики льда.

«И хоть ты не спрашивал, но я отвечу. Я всё же вытащил Катькиного отца из тюрьмы. Буквально вчера был суд. Его отпустили. И сам не верю, что мы это провернули, — я глухо засмеялся. Наверное, выглядел просто разговаривающий сам с собой пьяный идиот, но плевать. — Лёвин… Помнишь пучеглазого гандона? Так вот, он дал показания, что видел, как Сагитов заставил Леонида Михалыча стрелять. Совал ему винтовку, ударил. А когда тот отказался, выстрелил сам. Один раз промазал. Выматерился. Выстрелил второй. А уж его отпечатков пальцев на той винтовке — не на одно уголовное дело. Хоть как-то мудак своё существование оправдал. Сделал благое дело — взял на себя вину посмертно, — снова заржал я, — спас хорошего человека. Надеюсь ему там зачтётся в аду, — поднял я повыше бокал. — Даже внучка пришла встретить деда в зал суда. Он, конечно, расплакался, когда она его обняла. Она ведь вылитая Катька. Ну и Катька там пусть меня не поминает лихом. Да и ты зла не держи, если что. Я его на твоё место возьму. Мужик он толковый, неболтливый, работящий. Втянется».

Я выпил. Но не до дна. Поставил стакан.

«Слушай, может, тебе письмо написать? Милый дедушка, забери меня отсюдова. Да, кстати, Вальке привет! Хорошо, что она уволилась и к тебе уехала. Вдвоём оно всегда лучше. Кстати, начальник в тюряге, как я и думал, сменился. Быстро они, буквально за неделю Картавого слили. Теперь там будут другие порядки. Говорят, будут строить новую церковь. Я теперь тоже по возможности постараюсь не грешить. Буду честный бизнес вести. У меня ж теперь жена, дети: один пишем, два в уме, мне теперь иначе нельзя. Вот такие дела, брат. Но, обещаю, мы к тебе обязательно приедем. Дети будут бегать по песку. Твои, мои, Антохины с Элькой. Наш старик откроет бутылочку Шато-хрен-знает-что какого-нибудь затёртого года из собственных погребов. Девчонки пойдут собирать ракушки. Женька, конечно, пригрозит детям, чтобы не ели песок и не закапывали в него Перси с Тыковкой… Тссс! Это секрет. Тыковку я ей ещё не подарил. Но мы обязательно встретимся, брат. Ты же знаешь, я всегда выполняю свои обещания…», — я оглянулся и невольно икнул.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

 — Твою мать!

«Прости, Коля! Но сейчас мне тут немного некогда, — поспешно допил я и засунул в рот лимон, чтобы перебить запах алкоголя. Скривился. Но проглотит. — В общем, у меня тут ахтунг! Я, кажется, скоропостижно влюбился. Снова. В свою жену».

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я отчаянно ударился лбом в руку. Фейспалм.

Позади меня за барную стойку села Женька.

Ей налили воды.

Поглядывая на меня из-под ресниц, она водила пальчиком по ободку стакана.

Ах ты, мелкая беременная засранка! Так вот как ты решила отомстить! 

Высунув кончик языка, она положила на него кончик соломинки. А потом слегка вытянув губы трубочкой, стала пить воду, вызывая во мне от копчика до кадыка нервную дрожь.

А ещё на ней было платье с таким… ну короче, вырезом на спине.

И уже не дрожь и не нервная, а кровь, алая и бурлящая, поднялась и залила мне кровавой пеленой глаза, когда к ней подсел какой-то хлыщ. Предложил выпить, но она отказалась. Пригласил пойти в ресторан. В её, между прочим, идиот ты безмозглый, ресторан. А потом он всё же уговорил её на медленный танец.

Но когда положил руку ей на спину, я стоп-кран и сорвал.

— Слышь, друг, — легонько наклонился я к нему со спины. — Руки убери от моей жены.

Он перепугался так, когда меня увидел, что чуть не обмочил штаны.

— Простите. Я… я не знал.

— Ну теперь знаешь, — цвыркнул я сквозь зубы, качнув головой. Его смыло в том направлении, быстрее, чем я успел моргнуть

— Что же ты делаешь, бандитка моя? — мягко перехватил я Женьку за талию и прижал к себе.

— А на что похоже? — улыбнулась она. — Мстю! — А потом оглянулась, когда я вроде бы в танце, но уверенно повёл её к двери. — Танцпол там.

Да кому нужен этот танцпол, детка!

Я подхватил её на руки. И до номера, до любого, ближайшего, ключ от которого выхватил из рук горничной, едва добежал.

— Повторим? — откинула она волосы с лица, тяжело дыша.

Уверен, в номере теперь снова надо делать уборку. Но мы повторили ещё и в машине, дважды останавливаясь по дороге в наш чёртов апарт-отель. А потом в постели.

— Малыш, — шепнул я, когда она заснула на моей подушке.

Накрыл её одеялом, вытянулся во весь рост рядом и улыбнулся.

Я же говорил: однажды ты обязательно захочешь остаться.

И я бы заснул, если бы не знал, что будет дальше.

А дальше…

 Глава 50. Моцарт

Дальше...

Часов в пять утра в дверь постучат. В дверь её номера.

— Лежи, я открою, — сядет она в кровати.

Но на самом деле я даже не услышу. Ни стука в дверь. Ни её слов. Я буду спать.

Я услышу странный звук, когда в коридоре стукнет дверь на лестницу. Кто-то вскрикнет. Потом хлопок двери. Потом всё снова стихнет.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Но когда я подскочу, когда до меня наконец дойдёт, что Женьки нет и дверь открыта, уже будет поздно. Её уже увезут.

Не поможет ни поднятая тут же охрана. Да охрана и не будет спать. Но они не обратят внимания на женщину с чёрным каре, что вывезет к стоянке такси чемодан.