Ольга. Запретный дневник - Ольга Берггольц

ОБРАЩЕНИЕ К ПОЭМЕ

«…и я с упованием и с любовью обернулся назад…»

— Спаси меня.                           Снова к тебе обращаюсь.Не так, как тогда, — тяжелей и страшней:с последней любовью своею прощаюсь,с последней, заветною правдой своей.

Как холодно, как одиноко на свете…Никто не услышит, никто не придет…О, пусть твой орлиный,                                           твой горный,                                                                        твой ветердохнет на меня,                            загремит —                                                     запоет…

ОТРЫВОК

Достигшей немого отчаянья,давно не молящейся Богу,иконку «Благое Молчание»мне мать подарила в дорогу.

И ангел Благого Молчанияревниво меня охранял.Он дважды меня не нечаяннос пути повернул. Он знал…

Он знал, никакими созвучьямиувиденного не передать.Молчание душу измучит мне,и лжи заржавеет печать…

ОБЕЩАНИЕ

…Я недругов смертью своей не утешу,чтоб в лживых слезах захлебнуться могли.Не вбит еще крюк, на котором повешусь.Не скован. Не вырыт рудой из земли.Я встану над жизнью бездонной своею,над страхом ее, над железной тоскою…Я знаю о многом. Я помню. Я смею.Я тоже чего-нибудь страшного стою…

ОТВЕТ

А я вам говорю, что нетнапрасно прожитых мной лет,ненужно пройденных путей,впустую слышанных вестей.Нет невоспринятых миров,нет мнимо розданных даров,любви напрасной тоже нет,любви обманутой, больной, —ее нетленно-чистый светвсегда во мне,                          всегда со мной.И никогда не поздно снованачать всю жизнь,                              начать весь путь,и так, чтоб в прошлом бы — ни слова,ни стона бы не зачеркнуть.

ИЗ «ПИСЕМ С ДОРОГИ»

Темный вечер легчайшей метелью увит,волго-донская степь беспощадно бела…Вот когда я хочу говорить о любви,о бесстрашной, сжигающей душу дотла.

Я ее, как сейчас, никогда не звала.

Отыщи меня в этой февральской степи,в дебрях взрытой земли, между свай эстакады.Если трудно со мной — ничего, потерпи.Я сама-то себе временами не рада.

Что мне делать, скажи, если сердце моеобвивает, глубоко впиваясь, колючка,и дозорная вышка над нею встает,и о штык часового терзаются низкие тучи?Так упрямо смотрю я в заветную даль,так хочу разглядеть я далекое, милое                                                                       солнце…Кровь и соль на глазах!Я смотрю на него сквозь большую печаль,сквозь колючую мглу,                              сквозь судьбу волгодонца…

Я хочу, чтоб хоть миг постоял ты со мнойу ночного костра — он огромный,                                                             трескучий и жаркий,где строители греются тесной гурьбойи в огонь неподвижные смотрят овчарки.Нет, не дома, не возле ручного огня,только здесь я хочу говорить о любви.Если помнишь меня, если понял меня,если любишь меня — позови, позови!Ожидаю тебя так, как моря в степиждет ему воздвигающий берегав ночь, когда окаянная вьюга свистит,и смерзаются губы, и душат снега;в ночь, когда костенеет от стужи земля, —ни костры, ни железо ее не берут.Ненавидя ее, ни о чем не моля,как любовь, беспощадным становится труд.Здесь пройдет, озаряя пустыню, волна.Это всё про любовь. Это только она.

О, как я от сердца тебя отрывала!Любовь свою — не было чище и лучше —сперва волго-донским степям отдавала…Клочок за клочком повисал на колючках.Полынью, полынью горчайшею веетнад шлюзами, над раскаленной землею…Нет запаха бедственнее и древнее,и только любовь, как конвойный, со мною.Нас жизнь разводила по разным дорогам.Ты умный, ты добрый, я верю доныне.Но ты этой жесткой земли не потрогал,и ты не вдыхал этот запах полыни.А я неустанно вбирала дыханьемтот запах полынный, то горе людское,и стало оно, безысходно простое,глубинным и горьким моим достояньем…Полынью, полынью бессмертною веетот шлюзов бетонных до нашего дома…Ну как же могу я, ну как же я смею,вернувшись, «люблю» не сказать по-другому!

ИЗ ЦИКЛА «ВОЛГО-ДОН»

Я сердце свое никогда не щадила:ни в песне, ни в горе, ни в дружбе,                                                            ни в страсти…Прости меня, милый. Что было — то было.Мне горько.И все-таки всё это — счастье.

И то, что я страстно, горюче тоскую,и то, что, страшась неизбежной напасти,на призрак, на малую тень негодую.Мне страшно…И все-таки всё это — счастье.

О, пусть эти слезы и это удушье,пусть хлещут упреки, как ветки в ненастье.Страшней — всепрощенье. Страшней —                                                                равнодушье.Любовь не прощает. И всё это — счастье.

Я знаю теперь, что она убивает,не ждет состраданья, не делится властью.Покуда прекрасна, покуда живая.Покуда она не утеха, а — счастье.

ТОТ ГОД

И я всю жизнь свою припоминала,и все припоминала жизнь мояв тот год, когда со дна морей, с каналоввдруг возвращаться начали друзья.

Зачем скрывать — их возвращалось мало.Семнадцать лет — всегда семнадцать лет.Но те, кто возвращались, — шли сначала,чтоб получить свой старый партбилет.

Я не прибавлю к этому ни звука,ни стона даже: заново живем.Ну что ж еще? Товарищ, дай мне руку!Как хорошо, что мы опять вдвоем.

"Здесь лежат ленинградцы…"

Здесь лежат ленинградцы.Здесь горожане — мужчины, женщины, дети.Рядом с ними солдаты-красноармейцы.              Всею жизнью своею               они защищали тебя, Ленинград,               колыбель революции.Их имен благородных мы здесь перечислить не сможем,так их много под вечной охраной гранита.Но знай, внимающий этим камням:никто не забыт, и ничто не забыто.

В город ломились враги, в броню и железо одеты,но с армией вместе всталирабочие, школьники, учителя, ополченцы.И все, как один, сказали они:«Скорее смерть испугается нас, чем мы смерти».Не забыта голодная, лютая, темнаязима сорок первого — сорок второго,                   ни свирепость обстрелов,ни ужас бомбежек в сорок третьем.Вся земля городская пробита.

Ни одной вашей жизни, товарищи, не позабыто.Под непрерывным огнем с неба, с земли и с водыподвиг свой ежедневныйвы свершали достойно и просто,и вместе с отчизной своейвы все одержали победу.

Так пусть же пред жизнью бессмертною вашейна этом печально-торжественном полевечно склоняет знамена народ благодарный,Родина-мать и город-герой Ленинград.

БАБЬЕ ЛЕТО