Разорванный круг - Владимир Федорович Попов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ГЛАВА 32
Две недели Целин ездил по заводам, и когда вернулся, «чертово колесо» все еще мчалось по поверхности маховика. Сотрудники испытательной станции смотрели на эту шину с суеверным страхом — ничего подобного до сих пор видеть им не приходилось. Шесть, семь, максимум семь с половиной суток выдерживали обычные шины ускоренные испытания на стенде. Потом они начинали разрушаться, их снимали, и эксперимент считался законченным. Было известно, что шина, которая прошла на стенде в четыре раза больше нормы, на дороге столько не пройдет — между этими пробегами нет точного соотношения. Но было также известно, что ходимость ее намного превысит ходимость серийной. А вот на сколько — стендовые испытания точного ответа не дают.
О появлении Целина тотчас доложили начальнику испытательного цеха, молодому, но уже обрюзгшему, с двухъярусным подбородком инженеру, и тот долго тряс Илье Михайловичу руку, поздравляя с неожиданными результатами.
Всякому, кто встречал Целина в тот день, бросалась в глаза происшедшая с ним перемена. Илья Михайлович Целин, движения которого всегда были замедленными, а взгляд скорбно-задумчивым, ходил быстро, разговаривал оживленно и глядел остро. Даже галстук был на нем сверхторжественный — по синему фону вразброс что-то вроде павлиньих перьев.
Директора Целин обнаружил в цехе форматоров-вулканизаторов. Сидя на корточках, тот рассматривал металлические детали и одновременно слушал объяснения мастера.
Увидев Целина, браво шествовавшего по цеху, Брянцев поднялся, потер затекшую ногу и зашагал навстречу.
— Вертится? — спросил с ходу, уверенный в том, что приподнятое настроение Целина обусловлено не чем иным, как невиданным пробегом новой шины на стенде.
— Еще как! — заносчиво бросил Целин и по-мальчишески свистнул.
Вышли из цеха и уселись в сквере на скамье, густо устланной багряной осыпью листьев. Брянцев не спешил с расспросами. Умостившись поудобнее, закинул руки за голову и уставился в далекое неоглядное небо. Целин чувствовал, что директор утомлен, и тоже не спешил выкладываться. Когда он уже решил было, что мыслями Брянцев ушел в другую, отнюдь не заводскую жизнь, неожиданно последовал вопрос:
— Илья Михайлович, скажите, в чем причина жизнеспособности «чертова колеса»?
— О, это целая эпопея! — с ходу, как хорошо отрегулированный мотор, включился повеселевший Целин. — Собрался как-то в институте после работы народ. Завязалась беседа о том о сем — не только о резине говорят наши умники, возникают и приватные разговоры. На сей раз пустились в рассуждения о совершенстве творчества природы. Вы видели микрофотографию острия иглы и жала осы?
— Нет, не пришлось.
— Острые иглы при сильном увеличении — это, по существу, плохо затесанное бревно, а жало — совершенное, идеальное острие. — Рассказ Целина дополняли энергичные движения рук. — Так вот о творчестве природы. Стали сравнивать характер деятельности электронно-вычислительных машин и мозга. Природа оказалась куда совершеннее, чем изделие рук человеческих. В машине миллионы запоминающих устройств, а в мозгу свыше десяти миллиардов клеток. Потом Саша Кристич принялся разбирать устройство более простой части нашего органа — коленного сустава: почему он так свободно двигается? Ни трения не испытывает, ни перегрева. Да потому, что между суставами находится органическая смазка. А знаете, по какой причине велосипедные гонщики чаще всего сходят с трассы? — Глаза Целина, прижмуренные от солнца, стали ребячье-озорными в оживившееся лицо сразу помолодело.
— Не интересовался, — буркнул Брянцев, раздосадованный долгим подступом к сути.
— Не из-за сердца и не из-за того, что устают мышцы. Исчезает смазка.
— В велосипеде? — хохотнул Брянцев, дабы вызвать досаду у собеседника.
— В коленных суставах! — вскинулся Целин, бросив на Брянцева обескураженный взгляд. — Это и навело нас на некоторые мысли, — помягчел он, заметив скользнувшую на губах у Брянцева благодушную улыбку. — Занялись мы с Кристичем вопросами трения в технике и в биологии и решили кое-что позаимствовать у природы. Короче — улучшить межмолекулярную смазку.
Брянцев с доброй завистью посмотрел на Целина. Рядовой, неброской внешности человек, замученный, изрядно издерганный, но неуемной подвижнической породы, фанатически преданный своему человеческому и гражданскому долгу, не мыслящий себя вне больших дел, выдвигаемых временем, не ведающий отступлений, — только и знает, что нащупывает, выверяет, предлагает, внедряет.
— Ее, конечно, долго дорабатывать придется, подыскивая оптимальный состав резины, — оживленно продолжал Илья Михайлович, — но направление поиска определено, и это главное. Ребята сейчас из кожи лезут вон — нашли задачу, решение которой сулит значительный эффект.
Целин замолчал. Молчал и Брянцев. Он думал о том, что, где бы он ни работал, кем бы ни работал, он постоянно должен побуждать у людей жажду творчества. Даже не во имя технического прогресса. Во имя прогресса личностных, духовных качеств. Ибо без этого прогресса не может быть достойного будущего. Ни у человека, ни у человечества. По счастью, природа наделила его способностью выявлять людей одаренных, и его призвание — помогать им, идти рядом с ними в бой за новое, которое хоть и не сразу, хоть с трудом, но все же опрокидывает старое, отжившее, рутинное.
— А почему вы не интересуетесь результатами моей поездки? — как бы ненароком спросил Целин.
— О, простите, Илья Михайлович, выскользнуло из головы, — смутился Брянцев. — Я ведь, честно говоря, сонный. Полночи телефонил.
Целин раскрыл свою заветную папку. Он терпеть не мог портфелей. Предрассудки живучи, а у него с комсомольских времен антипатия к портфелям — считал их неотъемлемым атрибутом закостенелых бюрократов, — и, хотя портфель давно уже стал предметом первой необходимости для всякого должностного лица, постоянно ходил с заурядной картонной папкой. Даже подаренный к пятидесятилетию портфель с трогательной монограммой «От рабочих-исследователей» стеснялся носить. Спрятал его в шкаф, показывал, как дорогую реликвию, а своему обыкновению не изменял. Только менял папки, когда они принимали совсем уж непрезентабельный вид.
— На Днепропетровском шинном наши антистарители не испытывали, — рассказывал Целин. — Там продолжают работать на импортных материалах и утверждают, что от добра добра не ищут. Вот когда их прижмут, уверен — возьмутся.
— Блестящее начало, — иронически отозвался помрачневший Брянцев.
— А вот на заводе у Перфильева испытали, но результаты скрывают, потому что глазам своим не верят. Считают, надо повторить опыты. Но это, как вы понимаете, еще год. Кроме того, мне кажется, они опасаются поднять голос против НИИРИКа. Зато на ярославском проверили, и результаты там блестящие. При мне уже письмо заготовили, просят всего-навсего… знаете сколько? Триста тонн, нашего, сибирского! Во как! Намерены заменить им дорогостоящий парафин, чтобы…
— Постойте, постойте, — прервал Брянцев. — Не могли они его испытать. Когда я там был, они только еще раскачивались. Правда, Честноков
