Весна сменяет зиму - Дмитрий Шелест

голодный и одинокий ребёнок, пусть и нашкодивший, но всем своим видом показывающий свой стыд и отчаянье. Нет, ей не хотелось мстить, скорее накормить, но унижать и стыдить Китти отныне не хотелось.

– Ты ведь голодный, – не выдержав тишины, сказала Китти. – Ты можешь есть всё, что пожелаешь, я не голодна, я наелась ещё на банкете, вот только выпью, если ты не против. – Её рука потянулась за настойкой и нежные пальчики обхватили горлышко пузатой бутылки.

– Если можно, то я бы тоже выпил, – смущённо проговорил Чак.

– Можно, пей, она только чуть нагрелась. Холодной она пьётся куда мягче.

– Даже если ты нагреешь её и заваришь в ней чай, я всё равно бы выпил. Я не большой ценитель крепкого алкоголя, я просто его пью и всё, какой в нём может быть вкус, это просто наркотик от которого мутнеет разум и жизнь начинает казаться более или менее приятной.

– Не совсем согласна, вот например у дубовой настойки вкус более терпкий, чем у ягодных, они мягче и.. и.., да кого я обманываю, я тоже ничего не смыслю в них. Пью, потому, что без алкоголя совсем скучно, – сказала Китти и рассмеялась, после чего плеснула янтарного напитка в гранёный бокал с орнаментом гостиницы, в которой они были и сказала. – Ну, что Чак, выпьем?

– Выпьем. – Чак молча опрокинул бокал и настойка обжигая горло упала в желудок. Китти уставила в него непонимающий взгляд, тот самый, которого он боялся увидеть ибо сделал, что то не так.

– Ну вообще-то я хотела выпить за, что-то, а не просто выпить, – сделала она ему замечание шутливым голосом и, не сводя с растерявшегося парня взор, вновь налила ему настойки. – Предлагаю выпить за нашу третью встречу.

– Эта встреча мне нравиться более всех предыдущих.

Китти рассмеялась, не смотря на то, что в голове мельком проскочили две предыдущие, выпила настойку. Чак наконец-то немного осмелел и придвинул к себе тарелку с запечёнными кусками мяса. Блюдо было уже холодным и потеряло тот нежный аромат, что излучало, будучи на столе командующих, но ему оно казалось необыкновенно вкусным и божественным. Это было вовсе не то безвкусное мясо, что подавали в солдатских столовых и полевых кухнях, здесь было всё и вкус и запах, та же мясная масса была напрочь лишена волокон и разваливалась во рту оставляя после себя скверный резиновый привкус.

– Не наедайся сразу, а то спазм скрутит живот, придётся в санчасть тебя везти. Я так после того как с Аппора на распределитель приехала с дури нахваталась всего, что местные принесли, так еле отошла. Говорят, что и помереть можно, если после голода сразу объесться.

Чак приподнял глаза и улыбнулся, впервые за встречу. Он отодвинул в сторону уже пустую тарелку, закинул в рот пару кругов колбасы и два ломтя сыра, прожевал и отодвинулся от еды.

– А пить? Пить-то можно? От настойки твоей не помру?

– Пей, если очень захотим, то и вторую бутылку достать не проблема. Здесь в штабе с провизией куда лучше, нежели у вас в пехоте.

– Кто бы сомневался!

Они выпили ещё по бокалу и Чак почувствовал, как дурман ударяет ему в голову и по телу начало растекаться приятное тепло. Разговор начала Китти, понимая, что от молчаливого знакомого слов не дождаться и до утра.

– Ну расскажи мне, что-нибудь, Чак, ведь ты наверное не молчать ко мне пришёл. Как жизнь твоя складывалась с предыдущей нашей встречи? Что нового?

Чак замялся, неуклюже свёл губы в попытке улыбнуться и прокашлявшись начал.

– Как жизнь моя сложилась? Да хреново.

– Это из-за понижения в звании?

– Звание? Нет, это меня уже повысили. До этого я был рядовым ШРОНа. Слышала про такой?

– Ужас, слышала. Это же отряд смертников! Сочувствую.

– Да сочувствовать уже не обязательно, я оказался не смертником! Как видишь выжил, вернули в роту, даже должность на одну ступень всего-то понизили. Хожу теперь в замах у своего бывшего зама. Вот такая вот жизнь моя. Да гнида Ломер ещё следит за мной, полагает, что я сбрендил за три месяца в ШРОНе.

– Раз вернули из ШРОНа, значит ты подвиг какой-то совершил. Редко от туда кто живой возвращается. Я знаю офицеров, чьи звания и должности куда серьёзнее твоих, а доживали свой короткий век именно в этом подразделении. Да и, что же ты натворил такого, что тебя на убой послали? Прости за личный вопрос, но мне просто интересно.

– Ну ты же была в добровольцах. Знаешь как попадают в такие места, – не желая рассказывать, отвечал Чак.

– Ну мою историю ты знаешь. Не хотела бы возвращаться к ней, но ты помнишь, что я по наивности своей старалась разобраться в ситуации, которая была неоднозначной, по моему мнению. Да и добровольцы это не ШРОН, – Китти наседала на него словами, давя растерянного гостя, напоминая ему о том, за, что как ей казалось, теперь он испытывал стыд.

– За что? За что? За то, что дурак. Убили много парней по моей тупости, в том числе и солдат с моей роты, завёл я их в засаду, при этом нарушив все приказы. Вот за что меня в ШРОН отправили. Казнить хотели, но не казнили суки, а порой думаю лучше бы казнили, суки, – с обидой отвечал Чак, стараясь не кричать, и не повышать голос. – Зачем ты меня заставляешь это говорить, Китти, мне больно вспоминать такое. Ты давишь на меня, напоминаешь о том, что я тебе жизнь сломал, но жизнь в итоге я свою пустил под откос. Я раньше хоть во что-то верил, а теперь пуст, словно кувшин. Не хочу я вспоминать ШРОН, пожалуйста, не заставляй, мне хватает этих воспоминаний по ночам.

– Прости, я не хотела, – Китти действительно не ожидала, что у Чака есть чувства и, что он может быть столь эмоциональным.

– Может, это ты мне мстишь так, Китти, хочешь унизить меня, напомнить о том какое я ничтожество. Не старайся, я знаю кто я такой. И если тебе станет лучше, то прости меня за всё, что я сделал тебе плохого. Мне порой бывает очень совестно за свои поступки, которые я совершил раньше.

Китти смотрела в пустоту его глаз. Теперь ей стало его по-настоящему жаль. Она видела перед собой ещё не сломанного, но уже надломившегося человека, он внушал всем своим видом лишь жалость. Не было к нему ни зла, ни отвращения, лишь жалость. Она молча налила ему полный, до краёв, бокал, золотистые струйки настойки потекли по гранёным стенкам на стол. Чак