Варяги и Варяжская Русь. К итогам дискуссии по варяжскому вопросу - Вячеслав Фомин

Но имеется и другая точка зрения на значение летописного «за море», ведущая свое начало от антинорманиста В. К. Тредиаковского. В работе, завершенной в 1758 г., он заметил, что «у нас быть за морем и ехать за море не значит проезжать чрез море, но плыть токмо по морю, куда б то ни было в отдаленную страну. Ехать за море у нас, есть и сухим путем ехать от моря в другое государство; так ездили мы за море во Францию, в Италию и в Немецкую землю». В том же ключе толковали рассматриваемый термин антинорманисты XIX в.: О. М. Бодянский (чужая и далекая для русских «сторона», будь «она за морем или нет»), С. Руссов («за граница»), Ю. Венелин («куда бы то ни было»), Д. И. Иловайский (сказочное «из-за тридевяти земель»), Г. А. Немиров («за Сине-море, куда-то далеко…»), Н. П. Загоскин (совершенно неопределенное выражение). В 1913 г. Г. М. Барац, утверждая в русле своего взгляда на природу ПВЛ, что летописное «за море» есть не что иное, как перевод библейского оборота «ewer ha-jam», служащего «для обозначения не непременно заморской страны, а всякого вообще зарубежного края», сказал: «Точно также и по-русски заморье (здесь и далее курсив автора. — В. Ф.) обозначает не исключительно заморскую страну, но вообще чужую сторону, а идти заморе значит: отправиться за границу, в чужие края…»[981]. Фактически в русле этих рассуждений лежит вывод «ультранорманиста» О. И. Сенковского. «За море», отмечал он, нельзя понимать в буквальном смысле, это, на его взгляд, всего лишь «метафора, риторический прием». Норманист В. А. Мошин в 1931 г. повторил мнение Иловайского о «за море» как о сказочном «из-за тридевяти земель»[982]. В 1923 г. Б. М. Соколов одной строкой отметил неопределенность летописного «за море», а в 1958 и 1978 гг. В. В. Мавродин поставил «за море», как и когда-то Иловайский, в один смысловой ряд с «за тридевяти земель», впрочем, оставив это сопоставление без комментариев. В 1998 г. А. Г. Кузьмин указал, что «мореплаватели ІХ-ХІІ вв. не имели графического изображения» Балтийского моря «и «за морем» для них была любая территория на его побережье»[983].

В 1951 г. А. Н. Насонов, говоря о Рогволоде Полоцком, по летописи, пришедшим «из заморья»[984], и сопоставив это выражение с равным ему по значению «из-за рубежа», заметил, что он «выйти от балтийских славян… Древние сношения по Зап. Двине с балтийскими славянами вполне допускают такую возможность». В 2000 г. Ю. Д. Акашев оспорил видение норманистами летописного «за море» как ориентир на Швецию, полагая, что в этом случае речь идет о южном береге Балтики[985]. Очевидное значение этого термина несомненно, в связи с чем Е. Классен поставил в 1854 г. совершенно закономерный в таком случае вопрос: «…За морем от Новгорода жили не одни шведы, а многие народы; почему же скандинавоманы берут это обстоятельство в число доводов своих?»[986]. Но правомерность этого довода можно проверить лишь при обращении к самому широкому кругу источников.

В Лаврентьевском списке в рамках ПВЛ выражение «за море», помимо названных дат, употреблено еще один раз под 1079 г. в сообщении о захвате хазарами в Тмутаракани черниговского князя Олега Святославича. Причем, что важно отметить, оно в этом случае впервые пояснено: «а Олга емше козаре и поточиша и за море Цесарюграду». Под 1226 г., т. е. уже вне пределов ПВЛ, в Лаврентьевской летописи говорится, что «тое же зимы Ярослав, сын Всеволожь, ходи из Новагорода за море на емь», т. е. в земли финнов. Академический список Суздальской летописи, дополняющей собою Лаврентьевскую, содержит статьи, где «за море» хотя и не раскрыто, но о каких территориях идет речь либо можно понять, либо это хорошо известно. Это статья под 1231 г.: «въскоре прибегоша немци из замория с житом и с мукою, и сътвориша много добра» (годом раньше в Новгороде разразился массовый голод), статья под 1237 г. — «приидоша в силе велице немци из заморья в Ригу», и статья под 1252 г. — «приде Неврюй, и прогна князя за море»[987]. В первой из них речь идет о пределах либо Ливонии, либо Западной Европы вообще, но прежде всего о северогерманских территориях и Дании, во второй — только о последних. «За море» статьи под 1252 г., напротив, не вызывает никаких сомнений. По свидетельству многих летописей, великий владимирский князь Андрей Ярославич вынужден был бежать от татар в Швецию: «за море во Свейскую землю»[988].

НПЛ обоих изводов, оперируя терминами «за море» и «из заморья», указывает ими, в основном поясняя их при этом, на Готланд (1130, 1391), Данию (1134, 1302), Швецию (1251, 1300, 1339, 1350, 1392), земли финских племен суми и еми (1311, 1318), восточнобалтийские города Ригу, Юрьев, Колывань, на южнобалтийский Любек и другие центры Ганзейского союза, включавшего в себя вендские, вестфальские, нижнесаксонские, прусские и ливонские города (1391). Под 1444 г. в летописи упоминается «князь Грегории из заморья Клевьскыи»[989] (германский герцог Герхардт фон Клеве)[990]. В одной из статей, предшествующих Комиссионному списку НПЛ, под 1155 г. содержится рассказ об Андрее Боголюбском, где читается, что его брат Всеволод Большое Гнездо «на третий год приде из замория из Селуня (византийский город Салоники, современная Греция. — В. Ф.)… и седе на великое къняжение, и мсти обиду брата своего Андрееву» его убийцам[991]. Другие летописи, в том числе и поздние, дают большое количество подобных примеров, свидетельствующих о самом широком географическом диапазоне применения нашими книжниками понятия «за море». Так, посредством его Софийская первая и вторая, Воскресенская, Никоновская, Вологодско-Пермская, Новгородская вторая, Псковская первая и третья летописи, Мазуринский летописец, Рогожский летописец, Летописное сказание Петра Золотарева указывают на Швецию, г. Юрьев, Пруссию, Норвегию, Апеннинский полуостров, западноевропейские центры Ганзейского союза и, в целом, на многие европейские страны, Турцию, Персию, Северное Причерноморье[992]. В «Летописи Двинской» «за морем» полагаются Англия, Голландия, Испания, Франция, Турция, пределы Западной Европы вообще[993]. В Новгородской Погодинской и Забелинской летописях под 1709 г. сообщается, что после Полтавской битвы Карл XII «утече за море» вначале в г. Очаков, а затем в «Царьград» (Стамбул)[994].

Широко практиковалось использование термина «за море» в актовом материале ХІІ-XVІІІ вв., где его так же, как и в летописях, прилагали ко многим центрам балтийского Поморья, Ганзейского союза, а также к Англии, Франции, Нидерландам, в целом, ко всей территории Западной Европы[995]. В 1712 г. В. Н. Татищев был командирован «за моря капитаном для присмотрения тамошняго военного обхождения». Как известно, будущий историк был направлен из Польши, где квартировался его полк, в германские государства, в которых он посетил Берлин, Дрезден, Бреславль[996]. В 1737 г. Канцелярия Академии наук определила: «За моря в Марбух писать на немецком языке к ученикам Михаиле Ломоносову, Дмитрею Виноградову и к Рейзеру с требованием о присылке от них о науках, что обучились и обучаются». В 1761 г. она же приняла решение о «пересылки за море к ученым людям» сочинений М. В. Ломоносова (сам Ломоносов в официальных и личных бумагах за 1750–1760-е гг. довольно часто использовал выражение «за море» в качестве обозначения «заграницы» вообще, а также конкретно Германии)[997]. Термин «за море» является непременным атрибутом путевых записок русских послов XVI–XVII вв., повестей и, конечно же, былинной поэзии. И этим термином, восходящем к устному народному творчеству, русские люди на протяжении столетий определяли «нахождение земель, стран, народов и городов вне пределов Руси, вне пределов собственно русских земель вообще, независимо от того, располагались ли они действительно за морем или нет» (т. е. он абсолютно тождественен понятиям «за рубеж» и «за граница»), и представлял собой идиому, сродни той, что родилась в советское время, и помещавшую заграницу «за бугром». В связи с чем, летописное «за море», где, как утверждает ПВЛ, жили варяги, в своем чистом виде, без сопроводительных пояснений (этнических, географических и еще каких-то других) не может быть аргументом при любой версии их этноса[998]. В контексте самой варяжской легенды и последующих известий о варягах, приходящих на Русь «из заморья», оно указывает на балтийское Поморье в целом. И только.

Летописный и внелетописный материал не позволяет согласиться и с мнением, что в летописях варяги «беспрерывно» упоминаются в значении «немцы, норманны». В качестве доказательства этого посыла обычно ссылаются на сообщение ПВЛ под 862 г., где русь поставлена в один ряд со скандинавскими народами: послы «идоша за море к варягом, к руси; сице бо тии звахуся варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гьте, тако и си». Но подобное умозаключение весьма сомнительно. В недатированной части летописи дан перечень «Афетова колена»: «варязи, свей, урмане, готе, русь, агняне, галичане, волъхва, римляне, немци, корлязи, веньдици, фрягове и прочии…»[999]. И хотя в соседстве с германцами в нем названы другие народы, но они, как известно, не принадлежат ни к германцам вообще, ни к скандинавам, в частности, и вряд ли кто, конечно, решится утверждать обратное. Это, во-первых. Во-вторых, то, что предлагаемое норманистами прочтение Сказания явно тенденциозно и основано, как подчеркивается в литературе, на искажении сведений источника[1000], демонстрирует памятник, весьма близкий по времени к моменту окончательного сложения ПВЛ (10-е гг. XII в.). Как сообщает немецкий хронист Гельмольд (XII в.), саксонский герцог Генрих Лев в 50-х гг. XII в. отправил «послов в города и северные государства — Данию, Швецию, Норвегию и Русь, — предлагая им мир, чтобы они имели свободный проезд к его городу Любеку»[1001].