Четвертый кодекс - Павел Владимирович Виноградов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Да в конце концов, — подумала она, — постою на службе, успокоюсь и пойду».
Подумав еще немного, она неловко надела крестик. И вошла в храм.
Несмотря на будний день, людей там было много.
— Иордане реко, стани, подыми, взыграя, креститися грядуща Влады-ыку, — пел хор.
Илона Максимовна довольно редко бывала на православных службах, но, в общем, их атмосфера ей, скорее, нравилась.
— Христос явися, всю тварь хотя обнови-ити...
Она тихо встала в последнем ряду прихожан. Мерное пение, загадочные лики на иконах, отблески теплящихся свечей на золотых ризах и сладковатый запах ладана успокаивали ее.
— ...Спасти бо приидох Адама первозданнаго.
«Дура! Погляди на себя! Стоишь, как идиотка, и всякую хрень слушаешь! А ну марш на улицу! Делать тебе тут нечего!»
Злые, истеричные мысли взрывались в ее голове, словно петарды, оставляя длинный зловонный след. Пение вдруг стало фальшивым, образа, казалось, издевательски кривились, а вместо ладанного благоухания Илона ощутила тошнотворный смрад.
Злоба буквально накатывала на нее волнами, с макушки до пят, заставляя все тело конвульсивно содрогаться.
«Бежать! Бежать отсюда скорее!» — вспыхнуло в ней.
Но она осталась на месте — снова сработал врожденный скепсис. В самом деле, резкое изменение ее состояния могло иметь множество причин — быть симптомом душевной болезни, или... аллергии на ладан, скажем. Или... Или это и правда шло откуда-то извне.
Как ни странно, от этих рассуждений сотрясающая ее злоба отпустила.
«Зачем мне уходить — на улице было страшно, а тут я успокоилась», — сказала она самой себе или еще кому-то, и осталась.
— Спасай нас молитвами твоими, Серафи-име, преподобне отче наш, — пел теперь хор.
А если она остается, логично будет продолжить то, что уже начала.
Что он там сказал? Правый придел...
Не то чтобы она всерьез собиралась на исповедь, но в ее характере было заложено стремление испытать все до конца, чтобы составить потом об этом обоснованное мнение. Она пришла туда, куда пришла, ей тут сказали то, что сказали. И, раз уж она это дело начала, надо было его сначала закончить, то есть, совершить все положенные в этом месте действия, а потом уже признать, что сделала глупость, пойдя на поводу у суеверной сестрицы.
Так Илона успокаивала себя логичными рассуждениями, протискиваясь сквозь стоящих людей к темному правому приделу.
Там оказалось всего несколько человек, видимо, не любивших тесной толпы в середине храма. У аналоя стоял отец Федор, теперь поверх подрясника на нем была длинная епитрахиль. Он сделал Илоне приглашающий жест.
Ее ноги вдруг сделались ватными. Она очень, очень не хотела туда идти! И зачем ей туда идти? Заниматься душевным эксгибиционизмом? Стыдно и гадко!
Священник смотрел на нее с пониманием, ждал.
«Беги! Еще не поздно!» — вновь ворвалась мысль.
Ворвалась и... разбилась о непрошибаемое Илонино упрямство. Она решила пройти через этот обряд, и она это сделает! Боясь передумать, сделала пару быстрых шагов и оказалась перед батюшкой.
— Встаньте на колени, — тихо сказал тот.
— Что? — вскинулась женщина.
— Так надо.
«Надо», — эхом отозвалось в ней.
Сама не веря в то, что делает, опустилась на колени и голову ее покрыла епитрахиль.
— Кайтесь во грехах, Елена, — раздался голос отца Федора.
Она словно оказалась совсем одна в глубочайшей темной яме, где не было видно ни зги. Тупо молчала, не зная, что говорить. Священник терпеливо ждал.
И тут ее словно прорвало. Рассказ полился, словно бы помимо ее воли. Она говорила обо всем плохом и стыдном, что случилось с ней с самого детства. Было совершенно непонятно, каким образом она все это запомнила, но вот же...
Отец Федор слушал, ничем не высказывая своего отношения.
Илона замолчала так же внезапно, как заговорила.
— Господь и Бог наш, Иисус Христос, благодатию и щедротами Своего человеколюбия да простит ти чадо Елену... — услыхала она над собой.
Епитрахиль была снята с ее головы, и она поднялась на ноги, с изумлением глядя на священника.
Тот, однако, был спокоен, словно ничего особенного не произошло, словно на его глазах не перевернулся мир, в котором эта женщина провела семьдесят три года.
— Ели-пили сегодня что-нибудь? — спросил он.
— Да, какао сейчас в кафе... — растерянно ответила Илона. — Ой, нет, не успела...
Страшное лицо Таш вновь возникло в ее сознании, но как-то нечетко, словно издалека.
— Хорошо, — кивнул священник. — Можете причаститься. А после службы подождите меня там, где мы разговаривали.
И ушел. А Илона осталась среди молящейся толпы. Служба захватила и понесла ее. Это отдаленно напоминало плавание под водой, когда ни одно движение не случайно, когда, для того, чтобы существовать здесь, ты должен встроиться в среду. Но если уж встроился, тебе открываются волшебные красоты.
Она крестилась и кланялась вместе со всеми, и даже подтягивала тропари. И не думала о том, что выглядит смешно и нелепо. Эта язвительно-скептичная часть ее личности никуда не исчезла, но как бы лишилась права голоса на время.
Она заняла очередь к причастию и получила его. Чувства, которые при этом испытала, были многообразны, ярки и незнакомы. Илона решила, что подумает над ними после. А пока ей стало совсем спокойно и тихо.
После литургии вышла в притвор. Отец Федор, одетый поверх подрясника в полушубок, уже ожидал ее.
— Телу во здравие, душе во спасение, — сказал он ей.
Не зная, что ответить, она просто склонила голову.
— Илона Максимовна, — начал священник. — Пожалуйста, выслушайте меня спокойно, хорошо подумайте и решайте.
От такого вступления ей стало тревожно. Это было неприятно — не хотелось покидать благостное чувство защищенности и покоя. Но она кивнула и приготовилась слушать.
— Этот... эта сущность, которая к вам привязалась, она очень сильная, — говорил отец Федор. — Я много лет занимаюсь экзорцизмом, но, поверьте, ни я, ни другой священник, который проводит отчитки, с таким не сталкивался. Вдобавок тут есть вещи, которые я сам до конца не понимаю. Да еще связанные с моей собственной семейной историей. Поэтому я вижу два выхода.
Он на мгновение замолк. Женщина напряженно ожидала.
— Вы могли бы остаться здесь, в монастыре, — он снова замолк, а Илона посмотрела на него изумленно.
— Поймите, — снова заговорил священник, — она от вас не отстанет просто так. Сейчас вы приняли Святые
