Дом темных загадок - Беатрикс Гурион

И все-таки я еще раз перепроверяю среднюю кабинку, но безрезультатно. Поглощенная своими мыслями, возвращаюсь к умывальнику. Необходимо все взвесить. Нужна система, план — хоть что-нибудь для дальнейшего продвижения.

Душевая кабина пуста, София куда-то пропала. С рассекателя все еще падают капли в воду, собравшуюся в сидячей ванне, видимо слив забился.

— София?

Нет ответа.

Может, она уже поднялась наверх? Взгляд падает на табурет возле душевой. Все ее вещи здесь.

Футболка, в которой она спала, трусики, а рядом свежая футболка, белье и джинсовая юбка.

Я ничего не понимаю. Она вроде не из тех, кто бегает нагишом по лестницам. Может, она что-то забыла и просто быстро завернулась в полотенце?

Да, наверное, так и есть, полотенца действительно нет.

Успокоившись, я залезаю под душ, потом быстро бегу наверх, прочь из подвала и наконец-то натягиваю чистые шмотки. Наверху нет и следа Софии, но, вероятно, она уже внизу, в столовой.

Когда я вхожу в зал, который в утреннем свете выглядит, как императрица-алкоголичка, лучшие дни которой давно позади, меня ждет разочарование.

Софии нет.

Ее одной здесь и нет. Хотя потом я замечаю, что Себастиан тоже отсутствует.

— А где София?

— Понятия не имею, — шепелявит Том, прожевывая мюсли.

— Но она уже давно приняла душ, и наверху в спальне ее тоже нет.

— Она скоро придет! — Николетта отпивает из стакана.

Я видела кучу вещей Софии в душе, и у меня вновь возникает странное чувство.

— Мы должны ее найти! В последний раз я видела ее внизу, в душе, но когда я через несколько минут вернулась, Софии и след простыл.

Беккер настораживается.

— Может, она вышла на улицу немного прогуляться перед завтраком? Погода просто чудесная. — Он бросает взгляд на зарешеченные окна. Дверь ведет на обветшалую террасу, там висит табличка, надпись на которой предупреждает об опасности обвала.

— Но все ее шмотки остались там, внизу.

Том морщит лоб.

— Забавно.

Филипп отставляет кофейную чашку.

— Да, на самом деле странно выходит. Ты права, нам стоит ее поискать. — Его реакция естественна, он выглядит даже немного обеспокоенным — ничто больше не напоминает о вспышке ярости на кухне ночью.

Том тоже встает.

— Хорошо, с чего начнем? — спрашивает он, когда мы выбегаем в коридор.

— С подвала, — предлагаю я. — Может, она заблудилась в одном из множества ходов.

«Прямо как я сегодня ночью», — думается мне.

Я поглядываю на Филиппа, но он не обращает на меня внимания. Кажется, он в своей стихии, сразу берет командование на себя, идет вперед и предлагает Тому отправиться со мной по левой стороне коридора, а сам пойдет по правой.

Ожидаю, что Том станет возражать, просто оттого, что не желает, чтобы им командовали, но он только кивает и соглашается. Мы договариваемся встретиться на этом месте, на лестнице, через четверть часа. Единственные часы, которые у меня были, ушли вместе с моей мобилкой, но у Тома и Филиппа есть наручные.

В этот раз командование я беру на себя. Над нашими головами жгуты каких-то проводов и шумных труб. Их много, словно в каком-нибудь небоскребе. Но то, что я слышала прошлой ночью, звучало совсем иначе. «Если бы я пошла с Филиппом, то могла бы поговорить с ним о ночных приключениях», — проносится у меня в голове.

— Почему ты, собственно, здесь? — тем временем спрашиваю я Тома.

Мы обыскиваем боковые ходы, открываем одну загородку за другой и зовем Софию.

— Из-за моего папы, — фыркает он, а у меня пробегает мороз по коже.

Этого просто не может быть! Сначала Филипп, а теперь еще и Том. Что они этим хотят сказать?

— Не понимаю.

Том останавливается и смотрит на меня, криво ухмыляясь.

— Ну, мой папа все это затеял. Или я похож на типа, который может оказаться на отборочном этапе в этом лагере от «Transnational Youth Foundation»?

— Верно. — Я вру и надеюсь, что он этого не заметит.

— Ерунда. Им нужны такие классные чуваки, как Филипп и Себастиан, а не кто-то вроде меня.

— Да ладно, с тобой тоже все нормально. — Я похлопываю его по плечу.

Мы останавливаемся в плохо освещенном коридоре и переглядываемся. Том перестает качать головой, кажется, что его лицо высечено из мрамора.

— У моего отца другое мнение. Его дочери от первого брака — просто гении. Они могут заказать латте макиато на финикийском, уйгурском и бутанском. Но этого мало: они еще и выглядят как кинозвезды.

— Звучит ужасно, — отвечаю я. — Но только я все равно чего-то не догоняю, как ты тут оказался.

Он вздыхает:

— Хочу тебе сказать, что не сам даже регистрировался. Как так, спросишь? — Том светит в последний коридор, но тот пуст. — Мой отец что-то подстроил с этой анкетой, он всегда проделывает такие штуки за моей спиной. В общем, он потом получил информацию, что меня выбрали из тысяч претендентов в отборочный этап. Моего отца словно подменили. Он что-то плел о гордости за своего сына. А маме… — Том закусывает губу. — А маме хоть немного стало легче оттого, что ее сын чего-то добился в сравнении со сводными сестрами. — Ком в горле явно мешает ему говорить, он вздыхает и продолжает: — Я бы разбил ей сердце, если бы не поехал сюда.

— Это я понимаю.

— Твой отец тоже требовал от тебя слишком многого?

— Мой отец умер еще до моего рождения, — отрицательно качаю я головой. — Он работал в организации «Врачи без границ».

— «Врачи без границ»! — Том уставился на меня. — Мой отец после учебы тоже там работал. Он построил в Восточной Африке пункт первой медицинской помощи. Может, твой отец был знаком с моим. Как звали твоего?

— Шарль-Филипп Шевалье.

Я напряжена до предела. Неужели здесь есть связь? Что, если смерть матери связана с чем-то, что касается отца? Вдруг в прошлом было нечто, о чем она умалчивала? Мама всегда рассказывала мне одни и те же истории о нем. Маленькой я любила их и хотела слушать снова и снова. Болезненно переживала, если мама меняла в них хоть слово. Но когда повзрослела, охотно послушала бы и другие рассказы, а не только эти легендарные приключения. Я и в Интернете рылась, но ничего толком не нашла.

— Эмма! Том! Скорей сюда!

Голос Филиппа вырывает меня из раздумий, он звучит взволнованно. Мы с Томом сразу бросаемся бежать.

Филипп, запыхавшись, бежит нам навстречу. В руке он держит какой-то небольшой предмет, который даже при таком сумеречном свете переливается красным.

— Мобильник Софии! Где ты его нашел? — спрашиваю я.

— Он был в одном из ледников, там! — Он машет рукой куда-то назад. — Там коридор, перекрытый дощатой загородкой.

— Но ведь все наши мобильники забрала Николетта.

Том в нетерпении трясет головой.

— Это не объясняет, где София. А ты был в душевых?

— Нет, — отвечает Филипп. — Разве Эмма не говорила, что София уже давно вымылась и ушла?

Я киваю.

— В тот момент она исчезла из душевой. Может, она вернулась за своими шмотками?

— Сейчас проверим, — решается Том.

Я удивляюсь, каким прагматичным он иногда может быть, у него можно кое-чему поучиться.

— А потом не останется ничего другого, как отправиться наверх, к Николетте. Она-то уж нам расскажет, что там с телефонами.

На первый взгляд в женской душевой все по-прежнему. Я сразу же хочу показать парням кучу вещей Софии, но тут замечаю, что дверь в кабинку заперта. Однако я точно знаю, что оставляла ее открытой. У меня волосы встают дыбом, и я очень рада, что сейчас здесь не одна.

В нерешительности я подхожу к двери, открываю ее, и меня тотчас охватывает дрожь.

Голая плоть свешивается через край ванны — бледная рука с кольцом на среднем пальце. Это словно какое-то ужасное дежавю. Я отступаю назад, к Филиппу, и только теперь начинаю осознавать, что произошло.

Рука — конечность тела, безжизненно покоящегося в ванной. Это София. Она лежит, обернутая лишь полотенцем. Полотенце очень похоже на то, которым накрывали труп мамы, когда после автокатастрофы я приезжала на опознание.

Я слышу странный булькающий звук, что-то среднее между стоном и криком. И когда осознаю, что он вырывается из моего рта, у меня темнеет в глазах.

Глава 8

За семь недель до событий

Самое плохое было не в том, что полицейские стояли у входной двери и рассказывали о несчастном случае с мамой. Я и сегодня с трудом вспоминаю, что они там говорили и вообще шел ли в тот день дождь или светило солнце. Вместо этого в голове — сплошной милосердный шум. Самое плохое случилось позже и, как сейчас, прокручивается у меня перед глазами, словно фильм в HD.

Двое полицейских забрали меня на опознание тела. Мужчина и женщина в униформе просто позвонили в дверь. Они оказались очень приветливыми, отвезли меня на патрульной машине в морг. От мужчины пахло сигаретами. Женщина жевала резинку, бесстрастно, непрерывно. И когда я открыла дверь, и когда мы спустились, и когда мы отъехали, и когда приехали на место — ее челюсти равномерно перемалывали жевательную резинку.