Альбатрос над Фисоном. Роман - Руслан Нурушев

– Привет, – в дверях, зевая и потягиваясь, появилась худенькая девушка, почти еще подросток, с короткой стрижкой, «под мальчика», и слегка заспанным взглядом. – Извини, просто задремала. Даже сон видела.

– И о чем нынешняя молодежь сны видит, если не секрет? – весело фыркая и отплевываясь от воды, Хен не глядел на сестру. – О кренделях небесных?

Кела пожала плечами.

– Да нет, просто мама приснилась. И отец. Ну, будто вместе все.

– Отец? – Хен закрыл кран и, взяв полотенце, принялся энергично растираться. – Чего это вдруг тебя?

– Да как тебе сказать, – девушка чуть запнулась, а затем подняла взгляд и с обезоруживающей простотой, ясно и спокойно улыбнулась. – Просто я беременна, понимаешь?

Полотенце в руках Хена замерло, – стало слышно, как журчит в трубах.

IV

Эмердис припоздал и зашел за ними, а точнее, забежал уже в половине десятого, когда г-н Арпак, как обычно прифранченный, начал было расхаживать по гостиной из угла в угол. Расхаживал, посматривая на настенные часы с кукушкой, рассеянно помахивая тросточкой.

– Я жутко извиняюсь! Но столько дел, столько дел! – запыхавшийся Эмердис охал, ахал, всплескивал руками, то снимая, то надевая панаму, вытирая катившийся с лица пот. – И наших надо было оббежать, предупредить, и к декану отчитаться, что прибыли, разместились, и к ужину заказать. Уйма дел!

Он всё тараторил без умолку, непрерывно жестикулируя, через слово снова «жутко извиняясь». А Миса, что заканчивала перед зеркалом туалет, незаметно бросила на «мужа» выразительный взгляд: видишь, он на ужин-то вовремя придти не может! А затем, поправив кружевной воротничок, весьма холодно прервала словесный поток:

– Мы готовы, господин Эмердис. Кажется, нам пора. Если мы, конечно, еще собираемся куда-нибудь.

Она тряхнула головой и, надев шляпку, решительно двинулась из гостиной. И прошуршала мимо муслиновыми оборками, оставляя за собой тонкий, едва уловимый аромат парфюма. Г-ну Арпаку, сразу натянувшему перчатки, и Эмердису, нахлобучившему панаму, не оставалось ничего другого, как только последовать за ней.

…Шли они, разумеется, пешком – конного извоза в городе не было (только меж селеньями Республики). И всю дорогу Миса держала себя с Эмердисом подчеркнуто холодно и чопорно. Но тот словно не замечал этого – или не хотел замечать? И как ни в чем не бывало услужливо семенил вокруг, забегая то справа, то слева, успевая всё объяснять, рассказывать, показывать, словно заправский гид.

– А это наш исторический центр, площадь Революции, – с некоторой гордостью пояснил он, когда вышли на широкую и пустую, мощенную булыжником площадь. Площадь окаймляли редкая цепочка фонарей и ряды низкорослых елочек и сосенок, непонятно как выживающих в сухом и жарком климате Приречья. – Здесь раньше, в княжеские времена, крепость-тюрьма была для государственных преступников, гиблое место. Пока во время Революции штурмом не взяли и не разнесли до кирпичика. Вообще, Революция и началась-то со штурма этого, устали люди к тому времени от войны с Эльхамом. Здесь так называемые дезертиры сидели, в основном мальчишки восемнадцатилетние, самые страшные преступники для любого режима во время войны. А родители их отчаялись ждать милости княжеской и пошли чад своих отбивать. Сейчас здесь у нас теперь площадь главная, и вся власть наша, – он заговорщически понизил голос и кивнул в направлении, не желая, видимо, показывать пальцем. – Вон там, прямо перед нами, сразу за елками, видите? Это Белый Дворец, резиденция Маршала, – самое высокое у нас здание, потому что правило первое при любой застройке: не выше карниза Белого Дворца.

За елочками и ажурной металлической оградой, в желтоватом свете фонарей возвышался помпезно-торжественной громадой трехэтажный особняк. На высоком цоколе, с фасада он был облицован белым мрамором. И такие же белые, классического типа колонны подпирали портик над входом. Огромные цветные окна-витражи и широкая лестница с желто-зеленой ковровой дорожкой несколько разнообразили его цветовую гамму. Перед Дворцом стелился аккуратно стриженный газон и ухоженные цветочные клумбы. Вдоль обеих сторон ограды размеренно фланировали гвардейские патрули. Строилось всё с очевидной претензией на роскошь и изысканность былых эпох. Но на г-на Арпака Дворец впечатления не произвел, – он лишь скользнул рассеянным взглядом по фасаду, не задержав взора. Миса же оглядела резиденцию лахошского правителя более внимательно.

– А слева, да, вот это трехэтажное, – это у нас Директория, Совет шеф-комиссаров, наше Правительство, – тем же заговорщическим тоном продолжил Эмердис экскурсию, украдкой показывая на уныло серое массивное здание с западного края площади. – Туда руководители всех Департаментов по должности входят, главой, разумеется, сам Маршал. Справа – это Национальный Конвент, наш так называемый парламент. Хотя, конечно, всё это профанация сплошная и показуха, никакой законодательной властью Конвент реально не обладает, все законы у нас давно пишутся в Белом Дворце. А вот сзади – это Республиканский Суд, высшая наша судебная инстанция, разумеется такая же послушная. Но идемте, не стоит здесь задерживаться, внимание привлекать. Университет наш, кстати, в другую сторону отсюда – в сторону Собора, за парком и казармами, но в общем тоже недалеко.

…За площадью, через прилегающий квартал ярко освещенных бульваров, вновь потянулись тихие немощеные улочки. И те же керосиновые фонари на углах (электричества хватало только на центр, госучреждения и новостройки), и полоски травы вдоль дощатых заборов. Солнце село, в высоком, быстро потемневшем небе проступили первые звезды. Фонарщики с лесенками на плечах уже катили тележки по привычным маршрутам, а бабушки-старушки со скамеек, как и детвора с улиц, потихоньку разбредались по домам. Во дворах гремели самовары, ведра с дымящими углями, что ставили отгонять комаров, в окнах зажигали свечи. Как и во всех, наверно, южных городках, летом Лахош ложился поздно и оживал как раз с наступлением темноты, когда наконец-то спадал дневной зной и можно было вздохнуть полной грудью. Солнце село, и люди готовились к вечернему чаепитию, ритуалу, появившемуся, наверно, вместе с Лахошем, когда за одним большим столом собиралась вся семья, а многие жили еще по старинке, в три поколения, со стариками и детьми. И за чашкой дешевого, но крепкого чая с дымком и вареным сахаром вприкуску делились новостями и сплетнями, обсуждали день прошедший и строили планы на грядущий. А затем, кряхтя и зевая, уставшие и умиротворенные, привычно крестились на картонную иконку с Божьей Матерью в углу горницы и отправлялись спать.

…Профессор Ирум, вот уже три года живший вдовцом, вышел лично встречать гостей на крыльцо (это был такой же купеческий особняк, что и на Сапожной, 17). После короткой, но торжественной церемонии знакомства все проследовали в дом. В большой, хорошо освещенной зале с плотно зашторенными окнами и натертыми паркетными полами их ждал празднично сервированный круглый стол. Там г-ну Арпаку и Мисе со всей учтивостью представили других гостей, человек шесть в общей сложности.

– Позвольте, уважаемые гости, представить единственное в рядах нашей Ассоциации духовное лицо, – и профессор Ирум почтительно подвел самого настоящего великана в темной поношенной рясе. – Отец Ар-Каад. Прошу любить да жаловать.

Отец Ар-Каад, огромного роста, неохватной ширины и мощи как в плечах, так и в поясе, с руками кузнеца-молотобойца, горой возвышался над ними, хотя ни г-н Арпак, ни профессор Ирум на рост тоже пожаловаться не могли. И как-то по-детски, неловко и неуклюже улыбался, словно извиняясь за размеры, смущаясь, что занимает столько места. Но улыбался он хорошо, и Мисе понравился сразу. Хотя встретить здесь (где вроде бы сочувствовали эрдекам) представителя духовенства, традиционно лояльного к власти, она не ожидала.

– Очень приятно, – пророкотал он низким грудным голосом. – Патиф, ну, господин Эмердис, про вас много рассказывал.

Это Мисе уже не понравилось, – она чуть напряглась.

– Вот как? И что же он успел рассказать?

Отец Ар-Каад широко и радостно улыбнулся.

– Только самое хорошее.

Но продолжить заинтересовавшую тему Мисе не дали – стали представлять остальных. Двое были с Университета: Фетах, длинный, худющий, сильно сутулящийся доцент с химфака, и Эмеш, очень серьезный молодой человек в роговых очках, работавший, как выяснилось, помощником ректора. Также были инспектор Департамента Финансов Стиг, шумный и бойкий, острый на язык субъект, из тех, что за словом в карман не лезут, сухопарая рыжая девица по имени Бия, разбитная и развязная, оказавшаяся местной эмансипе, и совершенно невзрачный тщедушный тип в серой косоворотке, имени которого ни г-н Арпак, ни Миса так и не запомнили.