По острию греха - Яна Лари

бредом — чем угодно! Лишь бы не знать его настоящим. Лишь бы никогда не искать близких встреч.

Чутко переняв моё настроение, он делает шаг назад. Пошатнувшись от неожиданности, с трудом возвращаю себе равновесие, чтобы тут же вздрогнуть, на этот раз от прикосновения широкой ленты к глазам. Мир замирает и я застываю вместе с ним. Не дышу, вслушиваясь, как шёлковые концы фиксируют повязку на затылке. Мужские ладони накрывают мои плечи и впервые разворачивают лицом к себе, позволяя нам то, чего я так давно хотела. То, на что никогда бы не решилась в здравом уме.

Сорвано выдыхаю. Сейчас я оголённый нерв, натянутая тетива, я паника. Он поднимает мои руки вверх, чтобы прижать их к часто опадающей груди, позволяя почувствовать, как под пальцами вспыхивает чужой пульс. Сантиметр за сантиметром знакомит с рельефом поджарых мышц. С ума сойти, как хочется стянуть повязку, хотя б на полсекунды! И до головокружения страшно. Боюсь даже не разочароваться, а узнать…

Тревожно поджимаю губы, продолжая неторопливо изучать нагое тело. Гладкая кожа отзывается взволнованной дрожью, отчего меня бросает даже не в жар — в адское пекло. Остановившись на середине торса, увлекаемые им ладони возвращаются наверх — к линии ключиц, царапаются о лёгкую щетину на подбородке, расходятся по обе стороны склонённого лица. Я не осознаю в какой момент он отпускает мои руки и уже сама тянусь к закрытым глазам ночного гостя. Подушечками пальцев вбираю щекотку по-девичьи густых ресниц, смакую мягкость упавших на лоб прядей… и он склоняется прирученным хищником, сжимает хватку сильных рук на талии: так мягко и требовательно, так правильно и аморально, так ослепительно ярко!

Монохромный мир вокруг взрывается мириадами оттенков.

Мои губы лихорадит жаром его дыхания. Он даже не открывает рта, только сорвано дышит мне в губы. Обжигает душу настолько трепетным предвкушением, что пульс колотится где-то на языке, перекатываясь шёпотом невысказанной мольбы.

Поцелуй меня.

Будь со мной нежным.

Будь со мной грубым.

Просто будь…

Он склоняется ниже, дробя черепки чёрно-белых истин в радужную пыль. Замирает за вдох до чего-то большего, чем просто выверт фантазии. Непостижимый, живой, настоящий… и-и-и…

Тает!

Рассыпается перламутровым облаком под резкий режущий слух хрип петуха.

Вернись, прошу!

Останься…

Я сажусь в постели, судорожно хватая ртом воздух. Тело горит под тоненькой сорочкой, разочарование выкручивает мышцы. Провал окна за сеткой занавески чернее сажи. Ещё только середина ночи. Середина!

— Да чтоб тебя! — чуть ли не плачу, царапая нёбо прерывистым выдохом.

Ещё никогда одиночество не жалило так остро. В одно мгновение, в одну тысячную долю секунды моё призрачное счастье взорвалось стеклянной крошкой и превратилось в ничто, оставив после себя только горечь несбывшегося. Пусть и во сне.

Хотя бы во сне.

Солнце в мороз

Сдерживая злые слёзы за закушенной губой, утыкаюсь лицом в подушку, в надежде догнать ускользнувший мираж. Сон, как назло, не идёт. В голову вновь и вновь лезут события прошлого дня, каждый раз обрываясь на обнажённом Дамире. Я запрещаю себе анализировать собственную реакцию. Списываю всё на шок, усиленный чисто эстетическим интересом. Он действительно очень хорош собой, вдобавок мужественный, если не сказать опасный. Есть в нём что-то вяжущее мысли. Есть!

Что бы там ни твердил Алекс, а рядом с его братом будто стоишь на стеклянном мосту, толщиной с лист тетради. Дух захватывает вплоть до дискомфорта. Вроде и паришь, и голову кружит, и гадаешь, в какой момент провалишься. Но провалишься непременно. Он даже расслабленным не выдаёт и половины своих эмоций, это тоже чувствуется. Любую плотину рано или поздно прорывает, и не приведи господь в такой момент быть близко, потому что фон этих его эмоций какой-то… с холодком. Они с Алексом оба как солнце в мороз — старший не греет, а младший не то глаза слепит, не то лёгкие режет.

К рассвету я укрепляюсь во мнении, что не готова смотреть Дамиру в глаза. Даже подумываю отказаться от завтрака, всё равно в его присутствии кусок в горло не полезет. С другой стороны, не хочется обижать старика. Не удивлюсь, если дед Анисим уже вовсю хлопочет у плиты.

Ход моих мыслей обрывает громкая возня в углу комнаты. Не сразу вспомнив о наличии компаньона в лице чумазого Збышека, недоумённо заглядываю за сундук.

— Стоп-стоп-стоп, дружочек, — приговариваю, пресекая попытку обуревшей от вседозволенности морды скомкать лункой накрахмаленную салфетку. — А ты не обнаглел ли гадить в кружевах? Ну-ка пойдём на улицу. Двор большой, копай не хочу. Тоже мне, эстет.

Несмотря на раннее время, солнце вовсю слепит из-за разрывов туч. От накрапывавшего ночью дождя остались только влажные пятна на особо тенистых участках. Свежо. И воздух какой-то кристальный, что ли. Я ещё вчера заметила. Отпустив независимо фыркнувшего Збышека под ближайшим кустом хризантем, с интересом оглядываюсь по сторонам. Если обойти пару метров плетёной изгороди, то можно рассмотреть поближе выглядывающую из-за досок часть витражного окна, которое при свете дня выглядит ещё более нелепо.

Наметив цель, направляюсь было в сторону усадьбы, но тут из-за щербатого горшка выглядывает нарушитель ночного сна.

Не знаю как, однако я сразу понимаю, что это и есть тот самый треклятый петух. Гребень набекрень, из куцего хвоста торчит единственное рыжее перо, янтарные бусинки глаз смотрят с вызовом и угрозой. Одним словом — разбойник. И судя по подобравшейся тушке, момент нашего тесного знакомства отсчитывается на секунды.

— Ганжа! — едва слышный окрик сковывает тело. Ушлая птица и вовсе шмыгает обратно за горшок. У меня такой возможности, к сожалению, нет, поэтому я остаюсь стоять посреди двора, глядя на приближающегося Дамира. Вернее на его тяжёлые ботинки, так как выстроенная в голове стратегия поведения куда-то мигом улетучивается. — Доброе утро, красавица. Дед Анисим приготовил завтрак. Я шёл пригласить, смотрю, вовремя подоспел. Надеюсь, Ганжа не успел тебя напугать?

— Нет, всё в порядке, — мой голос отчего-то ломается. Между нами будто тень проскочила, оставив слабый след… или какой-то волнующий запах… Встряхиваю головой, прогоняя смутное наваждение, и твёрдо смотрю ему в глаза. Сейчас они светло-бирюзовые, гипнотические, как в первые минуты знакомства. — Доброе утро. И спасибо, я обычно не завтракаю.

А вот это неправда. Просто магнетизм Стрельникова заставляет меня чувствовать себя нервным подростком, как это обычно бывает, когда и говорить особо не о чём, и расходиться не хочется. Глупо, но неодолимо.

— Какие планы на сегодня? — склоняет он голову, пряча выражение глаз за тенью полуопущенных ресниц. Так сразу и не уловить, чего Дамир на самом деле хочет: предложить какую-то